Посполитую, его сыну Эрнесту взять Польшу, а Литву уступал царю. Но и «русских» сторонников среди шляхты и магнатов оставалось немало. Они обращалась к Грозному, умоляли его направить на сейм официальных послов, прислать золота или меха, чтобы оплатить предвыборную агитацию.
Государь этого делать не стал. Он вообще отказался от подобных игр. Свои варианты он панам назвал, а принять их или не принять, предоставил решать самим. В связи с этим историки нередко обвиняют царя в «близорукости», бездействовии. А если бы проявил гибкость, пошел на уступки, мог не только завершить войну, но даже присоединить Литву с Польшей… Простите, но он не был современным беспринципным политиком. Он был Помазанником Божьим! Разве мог он поступиться этим положением, идеей служения? Разве не унижали и не пачкали эту священную миссию продажные игрища? Можно ли было соединить Самодержавие и «демократическую» торговлю короной?
Да и зачем было царю присоединять Речь Посполитую? Разве это стало бы благом для России? Нет. Наглядное предостережение уже имелось: польская «демократия» заразила Литву, разложила, а потом и поглотила. То же самое грозило нашей стране. Смертельная болезнь для русской государственности, Православия, национальной культуры. Именно поэтому государь после размышлений выбрал вариант отчленения Литвы от Польши — большинство литовских земель были русскими, их можно было увлечь под собственное влияние. Если же это невозможно, пусть лучше Речью Посполитой владеют австрийцы.
Но политические комбинации и царя, и Максимилиана, и шведов с католиками оказались перечеркнуты. У французской королевы-матери Екатерины Медичи был любимцем младший сын Генрих. Его хотелось пристроить получше. Когда в Польше открылась вакансия выборного короля, Екатерина подключила все силы французской дипломатии. А в предвыборной торговле переплюнула всех конкурентов. За избрание Генриха полякам платили миллион ливров, обещали военную помощь против России. А вдобавок Екатерина от имени сына предложила избирателям еще и новые «свободы», право «liberum veto»: один депутат сейма мог заблокировать любой закон и решение, если оно его не устраивало. Это показалось лестным каждому шляхтичу. В апреле 1573 г. сейм избрал королем Генриха Валуа. Хотя возмущенный Максимилиан отказался пропускать французского принца в Польшу, перекрыл ему дороги заставами. Обратился к датскому королю, чтобы тот блокировал для него и морской путь. Речь Посполитая зависла в неопределенном положении. Приняли решение: если новый король не сумеет приехать в течение года, считать престол свободным.
Но и царь не сумел реализовать свой замысел — воспользоваться тишиной на южной и литовской границах, выгнать шведов из Эстонии и принудить к миру. Как раз и сказалось ослабление России, воинов не хватало. Войска, посланные на усмирение казанцев, не справлялись, восстание ширилось. Летом 1573 г. вместо Ливонии Ивану Васильевичу пришлось направлять полки в Поволжье. Но царь помнил, как замиряли здешние племена в прошлый раз, не только силой, но и милостью. Отрядил в Муром первых лиц государства: Ивана Мстиславского, Никиту Захарьина-Юрьева, дьяков Щелкаловых, они пригласили «казанских людей» для переговоров.
На них выяснилось, что крымским подстрекателям очень поспособствовали русские наместники и воеводы, вводившие самочинные поборы, позволявшие своим людям безобразничать и обирать местных жителей. А Никита Одоевский, возглавлявший подавление восстания, так отличился грабежами и жестокостями, что взбунтовал даже те племена, которые оставались лояльными. Обиды накопились такие, что соглашения достигли только через полгода. Казанцы били челом за свои вины, и царь их простил. Но при этом выдал им новые жалованные грамоты, где четко определялись их обязанности и повинности. А наместникам настрого указал «обид и насильства… ни в чем никому не чинить и управу чинить в суде безволокитно». В противном случае казанцам предоставлялось право обращаться напрямую к Ивану Грозному, «мимо бояр и воевод», чтобы царь им «от бояр защиту чинил» [652]. Одоевский за свои преступления был казнен.
Ну а передышку на юге государь в полной мере использовал для важнейшего дела. Как раз сейчас развернулись основные работы по строительству засечных черт, налаживалась сторожевая служба согласно «Приговору», разработанному Михаилом Воротынским. Но, пожалуй, стоит внести уточнения относительно судьбы самого Воротынского. За победу при Молодях Иван Грозный пожаловал ему город Перемышль, высший почетный чин «Государева слуги». Но дальше мы сталкиваемся с описаниями, как его в 1573 г. якобы обвинили в чародействе, и царь его казнил. Точно так же, как Курбский нарисовал это в 1565 г. Лично пытал, отправил в Кирилло-Белозерский монастырь, князь умер по дороге и в монастыре был похоронен. Карамзин обнаружил нестыковку и переместил ту же самую картину по времени. А прочие историки послушно стали переписывать.
Однако неувязок еще больше. Карамзин сообщает, будто по одному делу с Воротынским был точно так же замучен государем Никита Одоевский. Пишет, что Иван Грозный давно обрек его на смерть, поскольку его сестра была супругой Владимира Старицкого, «но тиран любил иногда отлагать казнь, хваляся долготерпением или наслаждаяся долговременным страхом, трепетом сих несчастных» [653]. Но это откровенная ложь. Никита Одоевский после смерти сестры входил в Опричную думу! А потом приговоренного поставили командовать армией? Добавление же его к Воротынскому является грубой подтасовкой. Казнили его за конкретную вину, бесчинства и грабежи в Казанском крае. Воротынского там не было и не могло быть.
Никаких документальных свидетельств о его казни нет. Даже в пресловутом «синодике опальных» его нет. А в том же 1573 г., когда Михаил Воротынский был, вроде бы, казнен за измену и чародейство, царь назначил его сына Ивана Михайловича воеводой Мурома. Могло ли состояться такое назначение при подобном обвинении и казни отца? В дальнейшем Иван Воротынский быстро продвигался по службе, и Иван Грозный назначил его командовать армией. Мог ли он доверить войско сыну казненного изменника? Ответ однозначный. А вот еще установленные факты. Михаил Воротынский умер 12 июля 1573 г. и был похоронен в Кашине. Тюрем для государственных преступников там не было, это не Москва и не Александровская Слобода. Но этот город славился как духовный центр. Напрашивается предположение, что князь, уже старый и больной, отправился помолиться в Калязинский Макарьев монастырь или в Клобуков монастырь, полечиться на источниках целебной воды, по преданию, происходившей от слез преподобной Анны Кашинской, и там преставился.
В Кирилло-Белозерский монастырь он попал только через 41 год (или через 33, если брать даты Карамзина) после того, как его якобы привезли туда «замученного». Дело в том, что там жил в монашестве его брат Владимир. Он скончался около 1567 г. Над его могилой вдова, княгиня Марья, построила храм-придел в честь равноапостольного князя Владимира, существующий и поныне (отметим, в честь Владимира, а не Михаила). А через несколько десятилетий потомки Воротынских решили сделать этот храм фамильной усыпальницей. В
