родится сын — то ему Углич и Устюжна, если дочь — Зубцов. В новгородских летописях отмечено, что накануне возвращения в Москву, 16 августа, царица Анна ходила «в ночи молитися» у гробниц здешних святых, архиепископов Ивана и Никиты Новгородских.
Но в 1575 г. она ушла в монастырь. Наиболее вероятная причина очевидна — проявившееся бесплодие царицы. А продолжение рода было основой брака. Тем более царского. Государь знал и пророчество Василия Блаженного, что престол унаследует не старший сын, а второй, болезненный Федор. Ему нужны были младшие братья, способные при необходимости унаследовать престол. Правда, можно встретить утверждения, будто Анна быстро «разонравилась» царю, и он насильно сослал ее в монастырь сразу же по возвращении из Новгорода в 1572 г. Но это ничем не подтвержденные фантазии. Время ее пострижения в Покровском Суздальском монастыре, где она приняла имя Дарьи, известно — 1575 г. Предполагать, что она 3 года прожила в монастыре светской женщиной (оставаясь при этом законной супругой царя!) и лишь потом приняла постриг, просто абсурдно.
В монашестве «царица-инока Дарья» надолго пережила мужа. Сохранилась грамота царя Федора Ивановича от 1584–1585 гг. о ее желании перейти в Горицкий монастырь. В 1586 г. царь пожаловал ей село Никольское, именуя ее не только «старицей», но и «Царицей и Великой княгиней». В 1604 г. она отправилась в захиревший Тихвинский Введенский монастырь, желая возродить его. Грамоты Федора Ивановича подтверждали и последующие цари, Борис Годунов, Василий Шуйский. В Смуту Дарья-Анна (видимо, уже игуменья) бежала и скрывалась от шведов, сжегших монастырь. От царя Михаила Федоровича она получила денежное жалованье, село Никифорово. Потом восстанавливала Тихвинский Введенский монастырь из пепелища, и новый государь не забывал ее, как родственницу, присылал подарки. Приняв схиму, она преставилась 5 апреля 1626 г., была признана местночтимой святой.
Если учитывать благочестивую, глубоко духовную натуру Анны Колтовской, проявившуюся в монашестве, то в монастырь она, скорее всего, ушла по своей воле. Когда поняла, что не сможет принести мужу ребенка, попросилась принять постриг. Эта версия имеет косвенное подтверждение: уход царицы не сопровождался никакими опалами и переменами в окружении Ивана Васильевича. Ее родственники оставались на высоких придворных должностях.
А вот дальнейшая семейная жизнь царя теряется в тумане догадок и низкопробной лжи. Пятой его женой называют Анну Васильчикову. Шестой — Василису Мелентьеву. Еще добавляют княжну Долгорукову. Англичанин Джером Горсей называет некую Наталью Булгакову (составители научных комментариев к сочинениям Горсея признали — «таковой не существовало»). Датский посол Ульфельд (чья миссия в Россию провалилась, и из-за этого рухнула его карьера), не размениваясь по мелочам, написал о гареме из 50 знатных ливонских пленниц. Клеветники породили и гаремы из родственниц казненных бояр, причем царь и его сын якобы менялись наложницами. А некоторые авторы пишут о «постоянных ночных оргиях» — настолько уверенно, будто сами по ночам напивались за царским столом и подглядывали в спальне. Хотя это свидетельствует, что данные авторы ни разу не удосужились побывать, допустим, в Александровской лободе. Иначе поняли бы, что обстановка там для «оргий» совсем не подходящая.
Увлеченно повторяют и наветы про сифилис, невзирая на то, что медицинский анализ мощей Ивана Грозного эту клевету полностью опроверг [658]. Впрочем, здесь наверняка сказывается психологическая закономерность. «Культурный» современный исследователь подсознательно проецирует на место государя самого себя. Чем бы он занимался, имея власть Ивана Грозного? Конечно же, спиртное, женщины… Возможность искать иные радости, духовные, ему просто не приходит в голову. Однако достойно ли историков повторять грязные сплетни, если они не подкреплены доказательствами и не согласуются с другой, проверенной информацией? Зачем это делать? Чтобы их труды стали более привлекательными для читатетей? Но тогда они переходят в разряд уже не научных работ, а «желтой» журналистики.
Не лучше ли обратиться к фактам? А они показывают — никакой княжны Долгорукой рядом с Иваном Грозным не было. Это позднейшая выдумка. Ни один аутентичный или просто достоверный источник ее не называет. Василиса Мелентьева упоминается в одном позднем летописце XVII в. Многие историки считают это «шуткой» — т. е. преднамеренной вставкой в текст. К тому же она названа не женой, а «женищем», сожительницей [659]. Поэтому указание Карамзина, что царь «взял только молитву для сожития с ней» абсурдно. По молитве, без венчания, совершается повторный брак. А термин «женище» никакого брака не подразумевает.
Из всего списка остается Анна Васильчикова. Она около царя действительно была, но информация о ней крайне скудна и ненадежна. Одна из новгородских летописей, очень враждебная к царю, сообщает: «И потом поял пятую царицу — Васильчкову». Австрийский посол Даниил Принц фон Бухау упомянул: «Теперь у него новая супруга — дочь какого-то боярина, одаренная, как говорят, прекраснейшей наружностью, однако большинство постоянно отрицает, что она пятая». Но имя не названо. Васильчикова не была дочерью боярина. А фон Бухау бывал в России дважды, в 1576 и 1578 г., и позже занимался русскими делами. Не исключено, что его информация относится к Марии Нагой.
Уже в XX в. был найден документ — Свадебный чин венчания Ивана Грозного и Анны Васильчиковой, относящийся предположительно к 1575 г. [660]. Но он обнаружен только в копии 1624 г. и вполне может быть подделкой. Как раз после Смуты боярские и дворянские семьи порой изготовляли фальшивки, позволяющие повысить свой статус в системе местничества. А упоминание того или иного лица в Свадебном чине царя давало его потомкам очень весомые местнические козыри. К выводу о подделке склоняет и противоречие с некоторыми фактами. Никто из рода Васильчиковых не получил высоких чинов и пожалований, как всегда бывало после бракосочетания. (Отнюдь не из-за знакомств, это считалось важной государственной заслугой — вырастить супругу царя.) И ни в каких официальных документах, летописях, Васильчикова как царица не фигурирует. Сам Иван Васильевич никогда так ее не называл.
Впрочем, и точная датировка копии Свадебного чина не установлена, историки-специалисты по эпохе Ивана Грозного А.А. Зимин и А.Л. Хорошкевич даже оговариваются, «пятый брак с Анной Васильчиковой был очень кратковременным» [661]. Потому что уже в 1576 г. у нее резко ухудшилось здоровье, она ушла в Суздальский Покровский монастырь и очень быстро умерла там. В начале января 1577 г. Иван Васильевич сделал заупокойные вклады о ней в Симонов, Новодевичий, Иосифо-Волоцкий, Троице-Сергиев монастыри. Ровно через год он послал вторичные вклады. В Троице-Сергиев монастырь оба вклада были по 300 рублей, в Иосифо-Волоцкий — по 100 рублей. Но нигде государь не именовал ее царицей. В Иосифо-Волоцком монастыре запись гласила: «По Анне по Васильчикове на вечный поминок и на корм 100 рублев», поминать ее требовалось «на всяк год генваря в 7 день».
Суммы очень
