своих отцов, чтобы возродить еврейское земледелие. Каждый яркими красками рисовал в воображении картину своего будущего угодья в Эрец-Исраэль… Каждый мечтал о своем пшеничном поле, огороде и птичнике… В земле, где течет молоко и мед [81], конечно же, есть и маслины, и миндаль, и смоквы, и другие экзотические плоды”.
Впрочем, жизнь репатриантов из Румынии, основавших сельскохозяйственную колонию Беэр-Товия, оказалась далеко не идиллической. Спасаясь от малярии, они вскоре оставили это поселение. Так же поступили начинающие земледельцы и в ряде других мест. Стало ясно, что кратковременный рассвет 1890-х гг. покоился на шатком фундаменте. Энтузиазм, с которым Темкин покупал новые участки, не соответствовал его финансовому опыту, в результате чего подскочили цены на землю. У многих новых иммигрантов не хватало денег, чтобы купить участки, а те, кто все-таки приобрел их, обычно были не в силах окупить первоначальные затраты. В конце концов “Одесский комитет” направил в Палестину инспекцию. Прибывшая на место комиссия немедленно приостановила деятельность Темкина, и он вернулся в Европу. Однако ущерб уже был нанесен. Разочарование испытывал не только “Одесский комитет”. Тяжесть земледельческого труда в Палестине, губительные эпидемии малярии и дизентерии, а также бесчисленные препоны, чинившиеся османскими властями, все большие ограничения в покупке земли оказались не по силам многим сотням поселенцев. Во второй половине 1890-х гг. пароходы, заходившие в Яфо, принимали на борт больше пассажиров, чем высаживали.
Тем временем, узнав о конфликтах в опекаемых им поселениях, Ротшильд посетил Палестину, приплыв туда на своей яхте в декабре 1898 г. Увиденные им достижения, конечно, произвели на него впечатление. Загорелые, мускулистые поселенцы, которые верхом сопровождали его, по крайней мере, в физическом отношении казались воплощением мечты барона о новом типе энергичных еврейских земледельцев. Но от Ротшильда не ускользнули и симптомы безынициативности еврейского плантаторства, все больше и больше зависящего от наемного арабского труда. Поэтому он известил колонистов, что собирается постепенно сокращать субсидии. Он не отказывал в финансовой помощи, однако теперь эта помощь направлялась только на нужды школ и общественных учреждений. Отныне земледельцы должны были обеспечивать себя сами. Вернувшись в Париж, барон приостановил субсидирование виноградников в Ришон-ле-Ционе. Более того, он формально отказался от личного контроля над поселениями и передал бразды правления Еврейскому колонизационному обществу (ЕКО) [82].
Тем не менее, за немногими исключениями, переход на сельскохозяйственное самообеспечение еще долгое время оставался номинальным. Лишь немногие поселенцы могли полагаться исключительно на собственные источники существования. Рассматривая ЕКО как независимый орган управления, Ротшильд в то же время передал ему 14 млн франков из своих средств. Для земледельцев была создана особая система кредита, представители ЕКО (уже не назначавшиеся управляющими) по-прежнему давали агрономические консультации, вели бухгалтерские книги и, несмотря на недовольство барона, нанимали все больше арабских рабочих. Таким образом, все оставалось под контролем “известного благотворителя” — пусть теперь и неофициально. Он раскрыл свое инкогнито в 1901 г., когда оспаривал альтернативные предложения, касавшиеся ферм ЕКО. “Я создал палестинский ишуву — настаивал Ротшильд. — Я, и никто другой. Поэтому ни колонисты, ни какие-либо организации не вправе вмешиваться в мои планы и высказывать по этому поводу свои суждения”.
В таком положении ишув находился к концу XIX столетия. В Палестине в это время проживало почти 50 тыс. евреев. Большинство из них, однако, было сконцентрировано в четырех “святых городах”, а половина полностью или частично зависела от благотворительной помощи (халуки). Сельское население в составе Первой алии насчитывало не более 5 тыс. человек, живших в 20 поселениях (почти столько же поселений было заброшено); 15 из них находились на субсидии ЕКО. Каковы бы ни были их достижения, экономически они по-прежнему находились в обременительной зависимости от огромного рынка дешевой арабской рабочей силы. В 1898 г. поля Зихрон-Яакова, где проживало 200 евреев, обрабатывались тысячей арабов. В Ришон-ле-Ционе 38 еврейских колонистов пользовались трудом более чем 300 арабских семей, живших в хижинах, построенных рядом с поселком. Школы в еврейских колониях были в основном французскими — их организовывали ЕКО и Альянс. Сочетание французского образования с нравами, царившими в соседских арабских деревнях, перечеркивало всякую надежду на возникновение самостоятельной еврейской культуры. Кроме того, сколько-нибудь ощутимый рост еврейского населения казался делом отдаленного будущего, поскольку турецкие власти чинили бесчисленные препоны дальнейшей колонизации.
Кризис в самом его начале был замечен Ашером Гинцбергом, одним из руководителей Ховевей Цион в России, писавшим под псевдонимом Ахад га-Ам [83]— “Один из народа”. Уже в 1889 г. в статье “Не тем путем” Ахад га-Ам предупреждал сионистов, что не стоит искать козла отпущения по поводу неудач в Палестине и не следует возлагать вину на Ротшильда или на халуку. Он утверждал, что еврейское движение национального возрождения в Европе само по себе не способно обеспечить крупное начинание по колонизации Святой земли. Когда два года спустя Ахад га-Ам побывал в Палестине, худшие его опасения подтвердились: ишув был проникнут ощущением безнадежности. После этого писатель гневно выступил против “обанкротившейся” политики колонизации “в час по чайной ложке”. Во время своей второй поездки в 1893 г. Ахад га-Ам был возмущен, в частности, тем, что не мог сойти на берег Яфо, пока не дал взятку турецким чиновникам, и тем, что не получил разрешения на посещение Иерусалима (хотя два года спустя ему удалось туда попасть). Ахад га-Ам настаивал на том, что необходимо мобилизовать западных евреев и с их помощью организовать международное общество по созданию ишува. Только такая организация сможет добиться от османских властей разрешения на иммиграцию, а затем сумеет купить и подготовить земли для “систематической и упорядоченной колонизации”.
В этом, без сомнения, выразилась вся ирония еврейской истории. Ахад га-Аму суждено было стать самым влиятельным представителем “культурного сионизма” (в противовес “сионизму политическому”), а впоследствии — суровым критиком тех, кто делал основную ставку на создание самостоятельного еврейского национального очага в Палестине. Тем не менее он был первым, кто указал на уязвимость ишува и опасность его вырождения, поднял свой голос, обращаясь к глубинам еврейской традиции, и тем самым стал предтечей Теодора Герцля, достигшего вершины сионистского провидения.
Глава III.
Герцль и возникновение политического сионизма
2 июня 1895 г. барон Морис де Гирш принял посетителя в гостиной своего парижского особняка. Бельгийский еврей, инициатор строительства Трансбалканской железной дороги, де Гирш был одним из выдающихся финансистов своего времени и заметной фигурой в области еврейской филантропии. Десятью годами раньше он вложил миллионы франков в план массового переселения русских евреев в Аргентину. Но эксперимент не удался. Менее 3 тыс. человек согласились на переезд, так что к началу XX в.
