в Аргентине проживало, вероятно, всего 7 тыс. еврейских иммигрантов. Тем не менее бельгийский миллионер упорно продолжал передавать значительные суммы на нужды беженцев в Европе и Латинской Америке. Его щедрость и финансовая сметка вызывали глубочайшее уважение и у евреев, и у христиан. И вот 24 мая 1895 г. он получил с утренней почтой письмо, в котором его просили о встрече. Автором письма был Теодор Герцль, писатель и журналист, имевший международную известность; составлено оно было с чувством собственного достоинства, явно отличаясь от тех льстивых прошений, которыми обычно был завален рабочий стол барона. “Все, что Вы делали до сих пор, было столь же великодушным, сколь и ошибочным. Столь же дорого стоящим, сколько и бесполезным. До сих пор Вы оставались только филантропом… Я покажу Вам, как Вы можете стать кем-то большим”. Раздосадованный и заинтригованный одновременно, де Гирш согласился на встречу.
В гостиную барона вошел посетитель необычной, запоминающейся наружности — горящие темные глаза, правильные черты лица, густая “ассирийская” борода. Держался он с подчеркнутым аристократизмом. Менторский тон, в котором гость изложил свое дело де Гиршу, граничил с вызовом. “Вы подкармливаете нищих, — спокойно произнес Герцль, обращаясь к барону. — До тех пор пока евреи будут праздно существовать за счет благотворительных фондов, они останутся немощными трусами”. Евреям необходимо, продолжал он, политическое воспитание, чтобы они сумели добиться самообеспечения, а потом и самоуправления на своей собственной земле. Но когда Герцль стал развивать эту тему, раздраженный и возмущенный де Гирш перебил его, и завязался горячий спор. Этот спор вскоре закончился тем, что собеседники начали кричать друг на друга. На следующий день во втором письме Герцль повторил свои возражения против финансовой программы де Гирша: “Известно ли Вам, что Вы избрали чудовищно реакционную политику, она хуже политики самого деспотичного из самодержцев! К счастью, не в Ваших силах воплотить ее в жизнь”. Де Гирш не удостоил это письмо ответа. “Что представляет собой этот Герцль, — с прашивал он позже у главного раввина Парижа Цадока Кана, — если он позволяет себе высказывания, находящиеся в таком противоречии с принципами европейского образа мышления и с основной традицией Синедриона в жизни западного еврейства?”
Однако Герцль был абсолютным европейцем. Он родился в 1860 г. в Будапеште в семье богатого банкира, прекрасно учился, чтобы получить все преимущества австро-венгерского гражданства. Его родители сохраняли лишь номинальную связь с иудаизмом: посещали “либеральную” (реформистскую) синагогу [84] и отмечали главные еврейские праздники. Теодор Герцль прошел обряд бар-мицвы [85] и даже учился в школе еврейской общины. Однако и сам он, и его семья желали, чтобы Теодор проявил себя на поприще немецкой культуры. Он поступил на юридический факультет Венского университета, а затем, став доктором юриспруденции в 1884 г., служил в судах Вены и Зальцбурга. Однако все свободное время он посвящал литературной работе — писал пьесы и эссе и меньше чем через год вообще ушел со службы.
Любимым жанром Герцля был фельетон — комментарий к злободневным событиям общественной и культурной жизни. Вскоре к нему пришел успех. Безукоризненное изящество и легкость стиля, присущие Герцлю, заслужили признание читателей. В 1887 г. он короткое время был редактором отдела фельетона в газете “Винер альгемайне цайтунг”, затем занимал различные ответственные посты в редакциях, а через четыре года получил лестное приглашение работать парижским корреспондентом ведущей австрийской газеты “Нойе фрайе прессе”. К этому времени ему исполнился тридцать один год. Герцль, несомненно, сделал блестящую профессиональную карьеру. Но его личная жизнь сложилась не слишком удачно. Его красивая и богатая жена Юлия Нашауэр отличалась нервной неуравновешенностью. После того как у четы Герцлей родилось двое детей, Юлия почти все время находилась в истерическом состоянии, которое, возможно, только усугублялось вмешательством любящей матери Теодора. Супруги все чаще жили врозь, а после рождения третьего ребенка фактически расстались.
В это время Герцля все больше начинал тревожить еврейский вопрос. В университетские годы он усвоил модную тогда либеральную точку зрения, согласно которой религиозные и расовые предрассудки в конце концов исчезнут благодаря просвещению. Этого убеждения он придерживался довольно долго. Более того, он разделял некоторое пренебрежение ассимилированных евреев по отношению к “не тем” евреям. Однако рост националистического антисемитизма сказывался все сильнее, особенно в сочинениях Евгения Дюринга и Эдуарда Дрюмона [86]. Карл Луегер, христианский социалист и кандидат в мэры Вены, использовал юдофобию в политических целях. Наконец, в 1891 г. друг Теодора Генрих Кана покончил с собой, вероятно, под влиянием депрессии, вызванной столкновениями с юдофобией, и это потрясло Герцля. Юношеский оптимизм исчез без следа. Начиная с 1892 г. в своих корреспонденциях из Парижа он все чаще останавливается на антисемитизме в столице Франции. Одновременно он пытается найти лекарство от этой злокачественной социальной болезни. Как возможное решение он обдумывает “добровольный и почетный переход” еврейских масс в христианство. В этих заметках Герцль пытается представить себе это событие — оно происходит “при свете дня, в воскресный полдень. Торжественная праздничная процессия под колокольный перезвон [шествует] гордо и с достоинством…”.
Герцль вскоре отказался от этой идеи. Столь же быстро отверг он и протосионистский вариант, с которым познакомился, читая роман Дюма-сына “Жена Клода”. Герцлю было ясно, что ожидать перемены в отношении народов Европы к евреям — значит тешить себя иллюзиями. В ноябре 1894 г. он написал пьесу “Новое гетто” — первое его крупное литературное произведение, посвященное исключительно еврейскому вопросу. Главным героем ее был высоконравственный еврей-юрист, доктор Якоб Самуэль, нанятый аристократом-христианином в качестве адвоката угольной компании. После того как шахту затопило водой и компания разорилась, ее владелец оскорбил Самуэля. Последовала дуэль, во время которой адвокат был смертельно ранен. Умирая, он воскликнул: “Евреи, братья мои, вы не сможете жить дальше, если не вырветесь из гетто”.
Еще до процесса Дрейфуса [87] Герцль серьезно задумывался над решением еврейского вопроса, а после ареста и издевательств над Дрейфусом, капитаном французской армии, проблема встала перед ним особенно остро. Герцль писал впоследствии, что, когда он услыхал антисемитские призывы толпы, кричавшей “Смерть евреям!”, он пережил критический момент. Впервые с начала своей сознательной жизни он стал посещать синагогу и задумал роман на еврейскую тему, в котором собирался изобразить возрождение Земли обетованной народом-мучеником. Видимо, зимой или весной 1895 г. он направил письмо Морису де Гиршу, а девять дней спустя отправился на встречу с бароном-филантропом, окончившуюся перебранкой.
Столкновение с де Гиршем не обескуражило Герцля, оно побудило журналиста энергично взяться за формулировку новой сионистской идеи. Через несколько дней он начал записывать свои мысли о еврейском вопросе:
“В течение некоторого времени я был занят работой чрезвычайной
