основал постоянные поселения, способствовавшие еще более глубокому продвижению на север. Некоторые из походов включали в себя морскую составляющую: части сил эстов перемещались с острова Сааремаа на большую землю на лодках, пока другие пытались блокировать устье Даугавы, топя там большие корабли. В это время орден и его местные союзники осуществляли и завершали христианизацию Уганди и Сакалы, двух значительных районов Эстонии к северу от латгальских и ливских земель. Это массовое обращение в христианство в конце концов продемонстрировало масштаб потенциальной немецкой угрозы Пскову, который также предпринял военный поход в земли, примыкающие к Уганди. Крестоносцы отреагировали, в этот раз действуя вместе с (номинально) крещеными южными эстами, и остановили вторжение Руси в Отепя в 1217 г.
Даже после десятилетия вооруженной борьбы северная часть земель эстов оставалась вне контроля немцев, что позволило попытать удачи двум другим претендентам на присутствие в регионе. Сначала, в 1219 г., это были датчане, которые и ранее проявляли определенный интерес к территории Эстонии; они прибыли морем на место, где позже будет построена крепость Таллин. После жестоких битв с эстами, сопротивлявшимися вторжению, они, в конце концов, создали укрепленный плацдарм и стали пытаться обратить в христианство живущих поблизости эстов, стремясь таким образом опередить немецких крестоносцев. В течение какого-то времени датское присутствие в этих местах казалось утвердившимся. Затем, летом 1220 г., шведское войско вторглось в Лаанемаа, эстонский район Балтийского побережья, и потерпело там фиаско; шведский флаг на этом берегу не развевался и года. Победа над шведами придала эстам сил, и они смогли успешно противостоять датчанам под Таллином; те же, в свою очередь, переоценили свои возможности, вторгшись на остров Сааремаа. Эти две победы над скандинавами, вероятно, внушили вождям эстов мысль, что совершенные ранее территориальные захваты ордена также можно обратить вспять, и 1223 год был отмечен повсеместными выступлениями эстов против ордена и его союзников. Предпринимая данную попытку, эсты вели переговоры о помощи с Владимиро-Суздальским княжеством и Новгородом; однако вооруженные силы княжеств, вступив в борьбу, сочли более выгодным грабить эстонские земли, а не помогать местному населению изгнать крестоносцев. К лету 1224 г. сопротивление эстов — осуществлявшееся с помощью русских союзников или без таковой — прекратилось. Лишь одно городище в районе Тарту оставалось на тот момент неподвластным ордену.
Тарту и его окрестности были покорены лишь к концу лета, после чего крестоносцы и их союзники двинулись на большой остров Сааремаа, где эстонские силы были готовы продолжать борьбу. Вторжение на Сааремаа состоялось в январе 1227 г., когда материковая часть соединилась с островом благодаря толстому льду, покрывавшему Балтийское море. К концу весны Сааремаа был также захвачен, и усилия крестоносцев по покорению земель к северу и востоку от Риги увенчались успехом. Теперь они могли обратить внимание на племена к западу и югу от своего города — то есть на земли куршей, земгалов, а также на литовские территории.
Однако перед тем, как описывать эти походы, было бы полезно подвести некоторые итоги успехам крестоносцев на данном этапе. Как отмечалось выше, хроники рассказывают о неизбежном исполнении воли Божьей, добавляя к этому несколько лестных наблюдений о военном искусстве язычников. Христианские хроники могли позволить себе проявить великодушие в подобных описаниях, поскольку их авторы полагали, что все кампании такого рода неизбежно должны прийти к закономерному финалу. Был ли этот финал действительно неизбежным, была ли это Божья воля? Введение «нового порядка» не обошлось без некоторых жертв для крестоносцев; большинство языческих обществ так или иначе оказывали сопротивление, и в хрониках на протяжении тридцати лет вплоть до конца 20-х годов XIII в. упоминается, по меньшей мере, семьдесят пять более или менее кровавых вооруженных столкновений. Победы крестоносцев лишь в какой-то мере можно объяснить военным превосходством, поскольку противники в процессе борьбы перенимали некоторые из их приемов.
Окончательные поражения ливов, латгалов, селов и эстов можно объяснить другим аспектом этого противоборства — крестоносцы действовали под влиянием идеологии (очевидно, весьма неоднозначной), в соответствии с которой конечной целью борьбы провозглашался контроль над всем побережьем, тогда как местные народы большую часть описываемого времени защищали лишь собственные территории. Даже относительно скоординированное сопротивление эстов в 1223–1224 гг. было краткосрочным: до него совместные действия эстонских племен являлись минимальными, и фрагментарность усилий не способствовала долгосрочным общим действиям даже против очевидного врага. Более того, народы побережья демонстрировали тенденцию к тому, чтобы привносить в эту борьбу и давнюю взаимную вражду; вспомним легкость, с которой крестоносцам удавалось вербовать ливов и латгалов против эстов, а также набеги эстов на южные земли. Крестоносцы знали, как эксплуатировать подобные тенденции, и использовали их для достижения своих целей. Язычники обращались к другим чужестранцам — в частности, к русским княжествам, — которые должны были видеть в окончательной победе крестоносцев опасность и для себя. Однако эти потенциальные союзники демонстрировали большую заинтересованность в расширении собственных территорий или, по крайней мере, в грабеже соседних земель. Датчане и шведы — выходцы из стран, уже принявших христианство, — также обнаружили корыстные намерения, хотя в конечном итоге их усилия на землях эстов и не увенчались успехом. Наконец, ни один из вождей язычников не был в состоянии командовать вооруженными силами, превосходящими его собственные, и это играло на руку таким лидерам, как Альберт, а также военной стратегии меченосцев. Крестоносцы имели долгосрочный план по приведению побережья под эгиду христианства; у язычников же никаких долгосрочных планов не было. Даже если бы народы побережья смогли напугать крестоносцев или вышвырнуть их из их оплота — Риги, по меньшей мере, сомнительно, что это как-то изменило бы организацию жизни в регионе. Более чем вероятно, что данные племенные сообщества вернулись бы к status quo ante [5] и собственным внутренним противоречиям.
Епископ Альберт умер в 1229 г., когда христианизация побережья еще не была завершена. Однако под его руководством она была осуществлена в значительной части региона, и хроники того времени, еще при жизни епископа Альберта, начинают распространять термин «Ливония» на всю территорию, допуская, что подчинение и христианизация оставшихся язычников лишь вопрос времени. Как выяснилось, на это ушла, как минимум, жизнь еще одного поколения, поскольку победить куршские, земгальские и литовские племенные объединения оказалось труднее. С запада куршские вожди постоянно угрожали, в том числе с моря, землям, захваченным крестоносцами, и сначала казалось, что подчинить куршей можно не столько посредством военных действий, сколько в результате переговоров. В начале 30-х годов XIII в. использовались оба метода, однако переговоры вызывали соперничество среди оккупантов: один договор, заключенный орденом, объявлялся недействительным представителями папской власти, желавшими заключить собственный, после чего орден проводил точнее нацеленные и успешные кампании против куршей. Куршские земли на тот
