Ты выслушал все про мою жизнь и можешь судить меня как пожелаешь.
Он умолк. Оба они молча лежали в звездной ночи. Ни одна волна не билась о борт, со всех сторон простиралось темное, но совершенно спокойное море.
Душа Товия была в смятении, единственная в полном покое, царившем повсюду. Услышанный им рассказ занимал его мысли, поглотил его целиком и до глубины души взволновал его своей горечью.
Погруженный в грустные мысли, он услышал отрывистый негромкий смех Джованни, смех, показавшийся ему совершенно неуместным.
Слегка приподнявшись на локте, он увидел, что Джованни сделал то же самое и что-то ищет ощупью на своей волосатой груди. Наконец он нашел то, что искал. Это был медальон - совсем простой, плоский медальон, вероятно серебряный. Он казался совсем маленьким в его большой огрубевшей руке.
Товий понял, что это ее медальон. И в ответ на его вопрос Джованни утвердительно кивнул.
Слишком толстым большим пальцем ему не легко было открыть его, но через некоторое время удалось, и он приподнял медальон к звездному свету, достаточному, чтобы увидеть. И показал медальон Товию.
Медальон был пуст.
Он рассказал, что ему удалось украсть его у нее в последний раз, когда они были вместе, когда у него уже было предчувствие, что все, верно, скоро кончится. Он не пытался рвануть его к себе насильно; это могло бы привести к тому, что они соединились бы в жарком объятии, как в тот раз в начале их связи, хотя это было маловероятно. Он просто украл его у нее, и она ничего не заметила. Украл, чтобы взглянуть, кого она на самом деле любила, чтобы похитить у нее под конец ее тайну.
Оставшись один, после того как расстался с ней, как позднее выяснилось, в последний раз, он открыл медальон и увидел, что он пуст.
Ее настоящего возлюбленного не существовало. Того - не такого, как все, с высоким и благородным лбом, того, о котором ей должно было свидетельствовать пред Богом. Его не существовало, существовало никогда.
Он слышал, что она впала в страшнейшее отчаяние, - верно, была совершенно сломлена оттого, что обнаружила пропажу. Вероятно, она так никогда и не поняла, как потеряла медальон, скорее всего думала, что обронила.
Но портрет возлюбленного был утрачен навсегда.
Они снова некоторое время лежали молча. Лежали рядом, не видя друг друга.
- А что было с ней потом? - негромко спросил Товий. - Ты что-нибудь знаешь о ней? Может, она еще жива?
- Нет, она давным-давно умерла. Умерла во время того самого паломничества, о котором я говорил.
- Так. А что это было за паломничество? Куда?
- В Святую землю.
- О... вот оно что.
- Да. Но она так туда и не добралась. Она умерла в тот самый миг, когда паломники увидели сушу; так я слышал.
- Так... она туда не добралась. К тому же еще и это...
- Нет.
Скрестив руки на груди, Товий глянул на пламенеющее звездное небо.
Она так туда и не добралась... Так и не добралась...
Он лежал, думая о самом возвышенном, самом святом, что только бывает в жизни. Что оно, вероятно, существует только как мечта, что оно, быть может, не выносит действительности, пробуждения. Но все же существует. Что существует совершенная любовь и Святая земля существует, только мы не можем их достигнуть. Что мы, быть может, только на пути туда. Мы - только пилигримы в море.
Но море не все на свете, так быть не может. Должно существовать что-то и по ту сторону моря, должна существовать также некая страна по ту сторону огромного пустынного пространства и огромной бездны, равнодушной ко всему, страна, которой мы не можем достигнуть, но куда мы плывем несмотря ни на что.
И он подумал о том, как Джованни спрятал этот медальон, хранил его, никогда не расставался с ним, всегда носил на груди, несмотря на то что он пустой. А не будь он таким, в нем был бы заключен другой портрет. И все же он всегда носил его на груди. Так, как носила его всегда на груди она, у самого сердца.
Что же это за драгоценная вещь, вещь, которую всегда носят у самого сердца?
Хотя медальон был пуст.
Так лежал он и думал, скрестив руки на груди и устремив взгляд к сверкающим звездам. А судно меж тем незаметно скользило по бескрайнему морю, плыло куда-то вперед без всякой цели.
