Памятны были и события весны 1682 года, когда умер бездетный царь Федор Алексеевич. Тогда стрельцы, умело подогреваемые и направляемые царевной Софьей, бросились убивать и грабить сторонников семьи нового, только что избранного царя, десятилетнего Петра I. Еще живы были и воспоминания о январе 1725 года. Смерть Петра I, также не оставившего завещания, чуть было не привела к открытому столкновению придворных группировок. И теперь, пять лет спустя, призраки Смуты снова могли восстать из своих могил. В ту зимнюю ночь 19 января 1730 года в Москве, в Лефортовском дворце, решалась судьба России – спавшей и ни о чем еще не ведавшей огромной страны.
Петр II не оставил ни наследников, ни завещания. Придя в мае 1727 года к власти благодаря усилиям Меншикова, он, двенадцатилетний мальчик, слушая советы тайных врагов светлейшего князя, уже в сентябре того же года избавился от Меншикова, лишил его чинов и сослал в Сибирь. Не по годам рослый и физически развитый, юный Петр довольно рано попал в дурную компанию тогдашней «золотой молодежи», сдружился с князем Иваном Долгоруким, который славился как молодой человек, чуждый морали. После переезда двора в Москву в начале 1728 года Петр окончательно погрузился в мир развлечений, загородных поездок на охоту, которая стала его страстью. Трудно сказать, что бы ждало Россию, если бы Петр II не умер в четырнадцать лет, а жил дольше. Конечно, превращения личности, эволюция характера возможны, но все же трудно избавиться от впечатления, что в лице Петра II Россия получила бы царя, чем-то напоминающего Людовика XV – французского короля, ставшего символом разврата и бесстыдства.
Но судьба распорядилась иначе, и поэтому люди, оказавшиеся во дворце ночью 19 января 1730 года, мучительно думали над одним вопросом: кто придет к власти? Будут ли это потомки Петра I от брака с Екатериной I – его двадцатилетняя дочь Елизавета Петровна или двухлетний внук Карл Петер Ульрих, сын тогда уже покойной Анны Петровны и герцога Голштинского Карла Фридриха? А может быть, как после смерти последнего царя из древней династии Рюриковичей, на престоле окажется новая династия?
Именно об этом страстно мечтали князья Долгорукие. Они тоже принадлежали к Рюриковичам, хотя и к их побочной ветви, и почти всегда были в тени. Лишь в короткое царствование Петра II они, благодаря фавору Ивана Долгорукого, выдвинулись на первые роли в государстве и достигли многого: богатства, власти, высших чинов. Особенно преуспел отец фаворита, князь Алексей Григорьевич. Он долго обхаживал юного царя, пока не добился его обручения со своей дочерью и сестрой Ивана, княжной Екатериной Алексеевной Долгорукой. Торжественная помолвка состоялась 30 ноября 1729 года. Свадьба же была назначена на 19 января 1730 года. Казалось, вот-вот, еще немного – и Долгорукие породнятся с царствующей династией и станут недосягаемы для всех своих врагов и недоброжелателей. Каково же было их отчаяние, когда стало известно о смертельной болезни царя-жениха! Нужно было что-то делать!
И вот 18 января в доме Алексея Григорьевича Долгорукого собрались его родственники на тайное совещание. После недолгих препирательств было составлено подложное завещание, которое решили огласить, как только Петр II навечно закроет глаза. Согласно этому завещанию царь якобы передавал престол своей невесте, княжне Екатерине Алексеевне Долгорукой. Князь Иван Долгорукий даже расписался за царя на одном из экземпляров завещания. Как решились Долгорукие пойти на это? Они ведь вовсе не были наивными простаками, не понимающими, что, готовя фальшивку, совершают страшное государственное преступление, за которое вечная ссылка в Сибирь была мягчайшим наказанием. Мы не знаем, что больше двигало ими – легкомыслие, наглость, уверенность в безнаказанности или отчаяние. Зато до нас дошло мнение современников о том, что никто из клана Долгоруких не блистал умом. Как известно, это качество в политике очень существенно.
Тотчас после смерти Петра II в Лефортовском дворце собрался Верховный тайный совет – высший правительственный орган. Кроме четырех верховников: канцлера графа Гаврилы Ивановича Головкина, князя Дмитрия Михайловича Голицына, князей Алексея Григорьевича и Василия Лукича Долгоруких – на Совет были приглашены два фельдмаршала – князь Михаил Михайлович Голицын и князь Василий Владимирович Долгорукий, а также сибирский губернатор князь Михаил Владимирович Долгорукий. Итого, двое из семерых были из клана Голицыных, а четверо – из клана Долгоруких.
Как только началось совещание, князь Алексей Долгорукий выложил на стол «завещание» Петра II. Но замысел этот, казавшийся Долгоруким таким тонким и умным, тотчас провалился. Несостоявшегося царского тестя не поддержали ни Голицыны, ни даже фельдмаршал Долгорукий, чье слово старого военачальника было очень весомо. Неминуемо назревавший скандал был прерван неожиданным образом. Слово взял самый авторитетный и умудренный жизненным опытом член Совета – Дмитрий Михайлович Голицын. Речь его была кратка и взвешенна. Отметая династические претензии Долгоруких, он сказал, что «нужно выбрать из прославленной семьи Романовых и никакой другой. Поскольку мужская линия этого дома полностью прервалась в лице Петра II, нам ничего не остается, как обратиться к женской линии и… выбрать одну из дочерей царя Ивана».
Иван V – старший брат и соправитель Петра Великого в 1682–1696 годах – оставил после себя трех дочерей: Екатерину, герцогиню Мекленбургскую, Анну, герцогиню Курляндскую, и Прасковью, царевну. Голицын предложил в императрицы среднюю – Анну. Неожиданное это предложение устроило всех присутствующих – и обиженных Долгоруких, и других сановников, которые боялись прихода к власти потомков Петра I и Екатерины I. Поэтому аргументы князя Дмитрия в пользу подобного выбора показались всем неотразимыми: Анна – вдова, но еще в брачном возрасте и в состоянии родить наследников и, самое главное, «она рождена среди нас и от русской матери в старой хорошей семье (выпад в сторону худородной шведки Екатерины I. – Е. А.), мы знаем доброту ее сердца и прочие ее прекрасные достоинства».
Верховники внимательно слушали князя Дмитрия: кандидатура вдовствующей герцогини Курляндской представлялась им всем идеальной. Анна была полным нулем в придворных расчетах группировок, ее никто не опасался, наоборот – все надеялись извлечь из ее воцарения немалую для себя пользу. «Виват наша императрица Анна Иоанновна!» – первым воскликнул фельдмаршал Долгорукий, и к нему присоединились другие. Впоследствии старый воин, вероятно, не раз корил себя за горячность и проклинал свою восторженность: обвиненный в оскорблении чести Ее Величества, он был лишен Анной всех чинов и званий и на долгие восемь лет заточен в крепость.
Но Дмитрий Михайлович еще не закончил свою речь. Дождавшись тишины, князь встал и начал говорить. То, что он сказал, заставило всех присутствующих членов Верховного тайного совета раскрыть от удивления рты и впасть в сосредоточенную задумчивость.
А задуматься было над чем. Князь Голицын сказал, что нужно «себе полегчить, воли себе прибавить», ограничив власть новой государыни в пользу Верховного тайного совета. К идее обуздания самовластия князь Дмитрий Михайлович шел давно. Человек умный и образованный, Голицын много читал, сопоставлял и размышлял, дружил с учеными людьми. Он много повидал – был посланником в Стамбуле, губернатором в Киеве, президентом Камер-коллегии, сенатором, членом Верховного тайного совета. Петровские реформы, перевернувшие жизнь страны, протекали у него на глазах. Дмитрий Михайлович видел очевидные преимущества нового государства, которое возводил Петр, но его – вельможу знатного (из рода Гедиминовичей) и немолодого – коробило то пренебрежительное, уничижительное отношение к «родовитым», «фамильным», которое проявляли Петр и его низкопородные выдвиженцы – такие как Меншиков, Ягужинский, Екатерина. Да и сам князь Дмитрий за свою долгую жизнь не раз испытал и унижения, и страх.
В 1723 году началось громкое дело о должностных проступках сенатора П. П. Шафирова. Под следствие попал и Голицын, которого отстранили от должности и посадили под домашний арест. Как записал в свой дневник камер-юнкер герцога Голштинского Ф. В. Берхгольц, его господин Карл Фридрих однажды вошел в комнату Екатерины и увидел, что «у ног Ее величества лежал бывший камер-президент и теперешний сенатор князь Голицын, который несколько раз прикоснулся головою к полу и всенижайше благодарил за ее заступничество пред государем: по делу Шафирова он, вместе с князем Долгоруким, был приговорен к шестимесячному аресту и уже несколько дней сидел, но в этот день, по просьбе государыни, получил прощение». Такое, конечно, не забывается.
И вот со смертью Петра II вдруг появилась возможность резко изменить ситуацию в пользу «фамильных». И предложение Голицына о выборе на престол такого заведомо слабого правителя, как Анна, при условии ограничения ее власти Советом, состоявшим в основном из «фамильных» – родовитых вельмож, устраивало и Голицыных, и Долгоруких. Это позволяло забыть вражду и соперничество, которые разделяли эти два клана в царствование Петра II, да и раньше. Осторожный Василий Лукич Долгорукий, правда, засомневался: «Хоть и зачнем, да не удержим!» – «Право, удержим!» – уверенно отвечал Дмитрий Михайлович и предложил закрепить ограничение царской власти особыми условиями – «кондициями», которые должна была подписать новая государыня.
