И вот со смертью Петра II вдруг появилась возможность резко изменить ситуацию в пользу «фамильных». И предложение Голицына о выборе на престол такого заведомо слабого правителя, как Анна, при условии ограничения ее власти Советом, состоявшим в основном из «фамильных» – родовитых вельмож, устраивало и Голицыных, и Долгоруких. Это позволяло забыть вражду и соперничество, которые разделяли эти два клана в царствование Петра II, да и раньше. Осторожный Василий Лукич Долгорукий, правда, засомневался: «Хоть и зачнем, да не удержим!» – «Право, удержим!» – уверенно отвечал Дмитрий Михайлович и предложил закрепить ограничение царской власти особыми условиями – «кондициями», которые должна была подписать новая государыня.
И тут произошло неожиданное: верховники позвали секретаря и стали, теснясь вокруг его стола и перебивая друг друга, диктовать кондиции. Бедный чиновник оторопел от этого лихорадочного, уже ничем не прикрытого хищного порыва кучки властолюбивых стариков. Он не знал, кого слушать. Тогда черновик вырвали у него из рук. За стол сел сначала один, потом другой вельможа. Не прошло и часа, как кондиции были готовы. Они запрещали императрице без разрешения Верховного тайного совета вести войны, назначать налоги, расходовать казенные средства, жаловать кого-либо деревнями, чинами, командовать гвардией и армией. «А буде чего по сему обещанию не исполню, – заканчивался документ, – то лишена буду короны Российской».
Вечером 19 января в Курляндию поспешно выехали князь Василий Лукич Долгорукий и князь Михаил Михайлович Голицын – младший брат Дмитрия Михайловича. Они везли Анне Иоанновне кондиции.
А что же наша героиня? Вечером 18 января 1730 года тридцатисемилетняя герцогиня Курляндская Анна Иоанновна, как обычно, отправилась почивать. А наутро она проснулась российской императрицей, повелительницей одной из самых могущественных держав мира. Но в то утро, и в следующее, и еще несколько дней и ночей она не знала своей свершившейся судьбы: слишком далека была от Москвы заснеженная, тихая Митава – столица маленького немецкого герцогства Курляндии, что располагалось на территории современной Латвии.
И только через неделю, 25 января вечером, в Митаву прибыла делегация Верховного тайного совета, чтобы звать Анну на царство. Она сразу же приняла посланников Москвы. Князь Василий Лукич объявил герцогине, вышедшей к ним в скромную приемную залу, о смерти Петра II и об избрании ее императрицей. Конечно, если она подпишет кондиции. Анна Иоанновна «изволила печалиться о преставлении Его Величества, – писал в своем донесении в Москву князь Василий Лукич, – а потом велела те кондиции пред собой прочесть и, выслушав, изволила их подписать своею рукою так: "По сему обещаю все без всякого изъятия содержать. Анна"».
Письмо Долгорукого – чисто деловое и не отражает психологической картины происшедшего. Я не думаю, что князь Василий – опытный дипломат, хорошо знавший герцогиню по прежним встречам, – особенно волновался. Дело его было верное. Он по поручению Совета диктовал условия: хочешь – подписывай кондиции и будешь императрицей, а не хочешь – курляндствуй дальше. У тебя есть еще две сестры, они-то вряд ли откажутся от императорской короны!
Не знаем мы и о переживаниях самой Анны. Но зато знаем, что у нее были целые сутки, чтобы все обдумать. То, что она услышала от Долгорукого, не было для нее новостью. Несмотря на усиленные заставы вокруг Москвы, из столицы сумел вырваться гонец с письмом графа Карла Густава Левенвольде – давнего знакомца Анны. Он-то первым и сообщил ей о произошедшем в Москве.
И тогда, и потом, став полновластной государыней, она никогда не сомневалась в своем праве на престол: царевна, дочь царя, она была рождена в законном браке от матери из древнего рода. По чистоте царской крови Анна действительно была из первейших. Недаром впоследствии она злорадно потешалась над Елизаветой – дочерью шведской портомои Екатерины – и ее многочисленной, недавно еще босоногой родней – Скавронскими и Гендриковыми. К тому же Анна хорошо помнила предсказание матушкиного юродивого Тимофея Архипыча, который ей, тогда еще девочке, напророчил корону и трон. К таинственным и темным словам всяких блаженных и юродивых суеверная Анна, как и многие ее современники, всегда жадно прислушивалась – ведь они могли заглянуть в будущее. И происшествия на кривых дорожках истории подчас неожиданно подтверждали пророчества.
Но главное все же заключалось в другом: Анна подписала бы все что угодно, лишь бы вырваться наконец из Митавы, прервать унылую череду долгих лет какой-то убогой, второсортной жизни, насладиться пусть не властью, но хотя бы почетом, достатком, покоем. Ей так хотелось выйти из Успенского собора Кремля с императорской короной на голове под звон колоколов, грохот салюта, восторженные крики толпы, еще вчера путавшей одну с другой дочерей царя Ивана. Конечно, она не могла не использовать внезапно открывшийся ей чудесный шанс. Свой отъезд из Митавы – как оказалось, уже навсегда – Анна Иоанновна назначила на 29 января.
Царский поезд двинулся по заснеженным дорогам на восток, в глубь России. Князь Василий, как цербер, не отходил от императрицы и даже ехал с ней в одних санях – он боялся, как бы Анна не узнала о тайных замыслах верховников. Две недели в пути – времени достаточно, чтобы и насладиться картинами зимней природы, и испытать всевозможные дорожные неудобства, и вспомнить всю прошлую жизнь. Для этого было самое время – ведь Анна оказалась на очередном перевале своего земного пути.
Жизнь ее сложилась неудачно. Она была исковеркана чужой, могучей волей, подчинена интересам других, прошла в страхе, унижении, бедности, без тепла и семьи. А ведь началось все так лучезарно: 28 января 1693 года в Кремле родилась царская дочь. Сохранившиеся до наших дней великолепные кремлевские палаты и церкви дают представление о той неземной красоте – как тогда говорили, «благолепии», – которая окружала новорожденную. Блеск злата и серебра, яркие цвета настенных росписей, тисненные золотом кожи, восточные ковры, немыслимой красоты сочетания желтого, голубого, лазоревого, алого, багреца, червленого – все это создавало впечатление праздника, рая. Но рая на земле, как известно, уже давно нет – жизнь в кремлевских палатах и черных избах деревень подчинена одним законам любви и ненависти, голода и сытости, болезни и смерти.
Вряд ли Анна помнила отца – царь Иван V Алексеевич умер, когда ей едва исполнилось три года. Во всем его облике отчетливо проступали признаки вырождения: слабоумный, косноязычный и немощный с детства, Иван был не способен к ремеслу царей. Но волею властолюбивой старшей сестры царевны Софьи он в 1682 году был сделан соправителем своего брата – Петра I.
Софья всегда стояла за спиной Ивана. Именно она заставила восемнадцатилетнего царя в 1684 году жениться. Софье был нужен от Ивана наследник. Это позволило бы, как уже сказано выше, продлить ее власть правительницы и устранить от престола Петра. В невесты Ивану подобрали ядреную, кровь с молоком, двадцатилетнюю русскую красавицу Парашу – Прасковью Федоровну из боярского рода Салтыковых. Ходили упорные слухи, что царь Иван к брачной жизни был еще менее способен, чем к государственному правлению, и что настоящим отцом Анны и ее сестер был стольник Василий Юшков, к которому действительно весьма благоволила царица Прасковья, награждая не по чину богатыми подарками, деревнями, драгоценностями и деньгами.
Кто знает истину? Сие есть тайна, мраком покрытая. Известно, что нередко сексуальные способности идиотов превосходят таковые у нормальных людей. Однако настораживает то, что Параша не рожала поначалу пять лет, а потом стала рожать почти каждый год: в 1689 году она родила Марию, а в 1690-м – Федосью, в 1691-м – Екатерину, в 1693-м – Анну и в 1694 году – Прасковью. Мария и Федосья умерли в младенчестве, остальные девочки выжили.
То, что рождались одни девочки, царевну Софью уже не огорчало – в августе 1689 года она была отстранена Петром от власти и заточена под именем Сусанны в Новодевичий монастырь. Братец же Иван был окончательно вытеснен на задворки политической жизни, и расследуемое уже при императрице Анне сыскное дело о том, как давным-давно царя Ивана в нужнике дровами завалили, весьма характерно для его незавидного положения. Тихо и незаметно, не прожив и тридцати лет, Иван сошел в могилу в 1696 году. Вдовствующая царица Прасковья Федоровна с тремя девочками окончательно покинула Кремль и переселилась в загородный дворец своего покойного свекра царя Алексея Михайловича – Измайлово.
Прохлада в волшебном убежище
Именно с подмосковным селом Измайловом были связаны самые ранние и, вероятно, лучшие воспоминания безмятежного детства Анны. Измайлово конца XVII века – тихий, зеленый уголок, где как бы остановилось время. Австрийский дипломат Иоганн Корб, побывав там, назвал Измайлово «волшебным убежищем». На острове, окруженном кольцом прудов, стоял деревянный, причудливой формы дворец. Вокруг радовали глаз клумбы с роскошными заморскими цветами: лилиями, розами, «тулпанами». А дальше, за прудами, вдоль речки Серебровки цвели сады, яблоневые, вишневые, сливовые. В Измайлове были оранжереи, где для царского стола зрели мандарины, виноград и даже ананасы. Украшением усадьбы были зверинец и птичник. Тенистые рощи, благоухающие кусты терновника и барбариса вдоль уютных тропинок… Одним словом, простор, покой и прохлада.
