послевоенной стройки. Из окон виден пологий спуск с вершины горы, на части которого справа высажены редкие молодые деревья.
Из окон открывается также вид на Моршинскую улицу, расположенную на противоположной стороне горы. Эта улица застроена жилыми домами и выходит на Пушкинскую улицу. Несмотря на то что с этой стороны, по словам гр[аждани]на Сулим, выросло несколько (примерно 7) довольно высоких тополей, закрывающих вид на часть горы, тем не менее видимость и просмотр местности из окон квартиры номер 12 достаточны для того, чтобы при нормальном зрении видеть людей, идущих по вершине и склону горы. Во время осмотра гр[аждани]н Сулим обратил внимание на фигуры людей, двигавшиеся по склону горы, и эти фигуры были достаточно четко видны. Зрительное расстояние из окна этой комнаты до вершины горы и ее склонов определяется примерно 500–600 метров по прямой. По заявлению гр[аждани]на Сулим, проживая в 1941 году в этой квартире, он наблюдал происходившие события на Вулецкой горе. Из окон квартиры были сделаны фотоснимки, прилагаемые к настоящему протоколу.
При осмотре противоположной дому номер 63 стороны – Вулецкой горы установлено следующее: на вершине горы слева находится улица Видова, на которой расположены два 4-этажных жилых дома. Между этими домами, несколько отступая вглубь, начинается улица Бой-Желенского. На улице Видовой, если смотреть на вершину горы со стороны дома номер 63, слева расположен дом номер 2, в котором помещается общежитие политехнического института номер 9, а справа дом номер 1, в котором размещено общежитие номер 7. Оба эти дома постройки 1955–1956 гг. За этими домами, в глубине, в значительной мере скрытый сейчас ими, по правой стороне улицы Бой-Желенского расположен дом, в котором находилась бурса Абрагамовича. На одном уровне с этим домом справа и слева находятся три жилых 4-этажных корпуса довоенной постройки. Далее справа расположены вновь строящиеся жилые дома.
В конце улицы Крылова, спускающейся с улицы Пушкинской к подножью Вулецкой горы, находится строящееся 4-этажное здание, закрывающее сейчас вид на часть склона горы. С вершины горы и до половины ее спуска отчетливо видно здание дома номер 63 по Пушкинской улице и окна квартиры номер 12, из которых открывается вид на Вулецкую гору. Со стороны горы сделаны фотоснимки в сторону дома номер 63 по Пушкинской улице, а также в противоположную сторону на виднеющуюся часть здания бурсы. Сейчас это дом номер 5 по улице Бой-Желенского, представляющий собой 3-этажное здание с цокольным этажом. Этот дом частично закрывается со стороны Вулецкой горы новым 4-этажным домом на Видовой улице. Здание дома номер 5 сфотографировано с различных точек.
Ст[арший] следователь прокуратуры Львовской области (Антошко)
Свидетель: (Сулим)
Понятые: (Калашников) (Рыбалкин)
ГАРФ. Ф. Р-7021. Оп. 116. Д. 392. Л. 38–39. Машинопись. Копия.
1.2.4. Показания К. Алескерова (из материалов к протоколу № 73 от 28 марта 1960 г.)
Я почти два года был в подчинении у Оберлендера и хорошо знаю о преступлениях, которые он совершил на Кавказе.
В руки Оберлендера я попал так.
В 1941 году по окончании военного училища я был направлен на фронт под Ленинградом и в районе Голубовки [1676] был взят в плен. Мне пришлось побывать в лагерях для военнопленных в городах Нарва [1677], Тарту [1678], под Тильзитом [1679] и других. В лагерях с нами обращались очень плохо. Кормили только раз в сутки, пища была из неочищенных гнилых картошек и отбросов овощей. Свирепствовала эпидемия дизентерии и брюшного тифа. Никакой медицинской помощи советским военнопленным не оказывали. Например, в лагере под Тильзитом от холода, голода и болезней ежедневно умирало несколько сот человек. Трупы валялись по всему лагерю. Их собирали, складывали как дрова, предварительно сняв с них одежду, а затем грузили на повозки, в которые запрягали военнопленных. Трупы вывозили к морю и выбрасывали в воду. Часто пьяные фашисты приходили в лагерь с овчарками и натравливали на пленных собак. В этом лагере я находился около двух месяцев [1680].
Наконец я очутился в лагере «Шталаг № 8» [1681] около города Заган [1682], в Силезии. Однажды в этот лагерь приехала группа немецких офицеров. Среди них был барон фон Кученбах [1683], которых хорошо говорил по-русски и по-азербайджански. Они отобрали из числа пленных 30 азербайджанцев, в том числе и меня, и на машинах повезли в военный лагерь Нойгаммер.
Как выяснилось, немцы, используя крайне бедственное положение военнопленных и прибегая к методам угроз и насилия, создавали здесь из военнопленных кавказских национальностей особый батальон под названием «Бергманн». Я с группой азербайджанцев был направлен в 3-ю роту. Командиром этой воинской части был капитан Оберлендер, а его заместителем был зондерфюрер барон фон Кученбах. Мне отвели роль советника и заместителя командира 3-й роты немца Цааг [1684].
В тот вечер, когда мы прибыли в этот военный лагерь, я видел, как с группы военнопленных грузин была снята немецкая форма и надета снова советская. Их куда-то отправили. Позднее немецкий унтер-офицер Ганс Никкель говорил мне, что их всех расстреляли, так как все те, кто, попав в «Бергманн» и оказавшись по каким-либо причинам непригодным к службе, в лагерь военнопленных не возвращались, а уничтожались.
В лагере находились два украинца. От них я узнал, что в 1940 году из числа украинских буржуазных националистов Оберлендер создал диверсионный батальон под условным названием «Нахтигаль» и что они в начале войны провели карательные операции во Львове. Одного из этих украинцев звали Демчишин [1685], а второго – Возняк [1686].
Как-то Оберлендер вызвал меня и сказал, что хочет взять в «Бергманн» еще одну группу из числа военнопленных азербайджанцев, находившихся в «Шталаге-8». Он собрал группу немецких офицеров и унтер-офицеров, и мы поехали для отбора военнопленных.
По прибытии в лагерь мы наблюдали жуткую картину. Военнопленные были в жалком состоянии. Они еле-еле могли двигаться. По приказу Оберлендера их построили в одну шеренгу. Оберлендер лично начал отбор военнопленных, а мы записывали их фамилии. Отобрав около 60 человек, немцы привезли их в Нойгаммер и поместили в отдельный барак. Назначили карантин.
Из этой группы семь человек оказались больными и их поместили в изолятор. Там им сделали уколы, от чего они погибли.
В военном лагере нас обучали военно-пехотному делу. Некий доктор Дюрр преподавал нам теорию фашистской партии.
Весной 1942 года весь личный состав «Бергманн» построили и сказали, что мы принимаем присягу. Тут присутствовало много гражданских и военных лиц из числа немцев. К присяге приводил сам Оберлендер.
После принятия присяги нас направили в Баварию в местечко Миттенвальд [1687]. Нас обмундировали в форму горнострелковой части и стали обучать ведению войны в горных условиях. Сам Оберлендер принимал в этом активное участие.
В апреле или мае 1942 года
