школе, который перед тем ездил туда, в Нойгаммер. Вместе с Босим отобранная часть курсантов школы была направлена в этот легион, в Нойгаммер. Оставшаяся часть курсантов школы также хотела идти в легион, однако нам (так как и я был в числе остальных) было разъяснено, что легион формируется для одного задания, а у нас другое задание. Потом нам стало известно, что туда, в Нойгаммер, в легион, направляются люди из Криницы, Сталевой Воли и других мест, где сосредотачивались украинские националисты.
По окончании школы, примерно числа 10 июня 1941 года меня в составе группы из 6 человек перебросили через границу в районе Славского района на территорию Советского Союза с заданием совершать диверсионные акты. Однако указанного задания мы не выполнили из-за отсутствия связей на территории СССР, и, кроме того, вскоре начались военные действия, приблизился фронт.
Во Львов я пришел на второй или третий день после занятия его немцами. Там на улице Пидвальной, что рядом с Русской улицей, я встретил своего знакомого по школе в Бранденбурге, который был направлен в Нойгаммер в легион – Швеца, который был одет в немецкую солдатскую форму, но с отличительными знаками легиона, а именно сине-желтыми ленточками на погонах и трезубом на груди. Швец стоял около здания, где расположилась часть легиона, на посту. К нам подошел второй мой знакомый по Сталевой Воле из отряда «веркшуц» – Антон Шкитак, также направленный в Нойгаммер.
В разговоре мы рассказали друг другу о своей жизни за последнее время. Они сказали мне, что их легион первым вошел во Львов. Шкитак сказал, что здесь они охраняют штаб своего легиона и тут же, указывая на проходившего рядом немецкого офицера, сказал, что это Шухевич – идейный руководитель их легиона. В беседе я выяснил, что в легионе много моих знакомых. Шкитак сказал мне, что он в составе группы едет в Великие Мосты Львовской области, в распоряжение одного из главарей оуновцев – Дмитрия Грицая [1666] для ликвидации польского населения. На мой вопрос, почему именно они должны ехать туда для выполнения такого задания, Шкитак ответил, что штатским не следует все знать, а он принимал немецкую присягу. После этого я связался с одним знакомым мне видным оуновцем Маевским, и тот направил меня в группу по охране главаря националистов, возглавлявшего в ОУН службу безопасности, – Лебедя. Его будущая резиденция находилась в здании по улице Мохнацкого (ныне ул[ица] Драгоманова).
Лебедя я знал уже давно. Туда, в здание к нему я явился 2 или 3 июля 1941 года. Принимая меня, Лебедь сказал, что, неся службу у него, я должен быть глухой, слепой и немой. Вместе со мной в охране было еще три человека. Мы разместились в левом флигеле первого этажа здания и занимались его уборкой и подготовкой для размещения служивших у Лебедя оуновцев, так как это здание, в котором ранее размещалось учреждение, было разгромлено и полупустое. Сам Лебедь там еще не размещался, а приезжал лишь периодически. В подвале этого здания находились арестованные, говорившие на польском языке, которых ночью по одному выводили во двор этого же здания, окруженный глухими стенами других домов, и там расстреливали. Выстрелы производились из мелкокалиберной винтовки для того, чтобы они были не очень слышны. На место расстрелянных ночью привозились другие арестованные.
Арестованных привозили на грузовых автомашинах и расстреливали немцы и люди, одетые в немецкую форму и говорящие на украинском языке. Все это я видел из окон той комнаты на первом этаже, в которой мы размещались. Были случаи, когда лежавших уже во дворе людей освещали электрофонарями и добивали выстрелами из пистолетов также небольшого калибра.
В последнюю ночь несколько человек из числа арестованных были выброшены из окон 3-го этажа во двор на бетонное покрытие. В течение этих дней я почти неотлучно находился в этом здании и выходил лишь для того, чтобы поесть. 7 июля 1941 года, в день религиозного праздника Ивана Купалы, я из города Львова ушел.
Хочу дополнить следующим: находясь во Львове, я встретил в здании на улице Пидвальной, где размещался провод ОУН, своего знакомого Владимира Дейгакивского, который в разговоре сказал мне, что оуновцы подготовили специальные списки видных поляков и евреев, которые должны быть расстреляны в момент прихода немецких войск во Львов. В списки эти включались поляки и евреи, враждебные немцам и украинским националистам.
Протокол мною прочитан, показания записаны с моих слов правильно. Шпиталь
ГАРФ. Ф. Р-7021. Оп. 116. Д. 392. Л. 32–35.
Машинопись. Копия.
1.2.З.1. Показания Т. В. Сулима (из материалов к протоколу № 73 от 28 марта 1960 г.)
Я бывший узник Освенцима и Маутхаузена [1667]. В течение трех лет под № 155027, неизгладимо оставшемся на моем теле, я содержался в этих лагерях смерти и до дна выпил горькую чашу страданий, уготованную человечеству нацистами. Я видел, как люди тысячами гибли от непосильной работы, холода, голода, электрического тока, пуль и палок, как гитлеровские изверги на горы человеческих трупов забрасывали изможденных, но еще живых моих собратьев, моливших о пощаде. В моей памяти сохранились чудовищные картины угона в газовые камеры тысяч голых детей, женщин, мужчин. Мне пришлось дышать гарью человеческих тел, беспрерывно сжигавшихся в ненасытных ретортах лагерных крематориев.
И поэтому, когда из сообщений прессы я узнал о выяснении роли Оберлендера в совершении страшных преступлений, которые имели место в первые дни оккупации нацистами города Львова, я счел своей священной обязанностью, своим долгом рассказать об этих преступлениях, поскольку сам лично являлся их очевидцем.
До войны я постоянно проживал во Львове. В ночь с 29 на 30 июня 1941 г[ода] этот город был занят немецко-фашистскими войсками. Вместе с ними во Львов ворвались и вооруженные украинские националисты. Они были одеты в полевую форму немецкой армии и имели на груди знак отличия в виде желто-голубой ленточки. Вскоре стало известно, что это были легионеры из находившегося под немецким командованием батальона «Нахтигаль».
После захвата города гитлеровцы и легионеры [1668] стали жестко расправляться с мирным населением. Начались массовые аресты, расстрелы, пытки и глумление над жителями. В городе не было улицы, на которой не валялись бы трупы людей.
30 июня 1941 года я видел, как солдаты «Нахтигаля» выволокли из дома № 65 по ул[ице] Потоцкого моего соседа, 23-летнего студента Трояновского и в овраге за домом расстреляли его. В этот же день на улице Коперника я был свидетелем расстрела большой группы людей, которых гитлеровцы конвоировали по направлению к улице Сталина. Истекавших кровью раненых гитлеровские изверги добивали прикладами и каблуками сапог.
Кровавую расправу фашистские бандиты учинили над интеллигенцией Львова. В первые же дни оккупации по городу разнеслась весть о
