Сказать, что такая точка зрения поверхностна — значит, ничего не сказать. Как уже подробно аргументировалось ранее, Ленин совершенно определенно указал на Сталина как единственного своего реального политического преемника
Если не принять эту мысль, тогда следует признать, что составление Лениным «письма-завещания» было совершенно бессмысленным! Более того, в этом случае следует признать и то, что, давая всем своим ближайшим соратникам, кроме Сталина, уничижительные, обезоруживавшие политически характеристики — лишь дипломатично прикрытые гротеском похвалы, — Ленин проявил верх неосмотрительности. Если не сказать: глупости.
Стоило ли подчеркивать оппозиционность Троцкого, штрейкбрехерство Зиновьева и Каменева (кстати, факты весьма известные), негативные черты Пятакова и Бухарина, — по существу «раздевая» их, — не имея осознанной цели? Для чего? Чтобы оставить в их умах недобрую память о себе?
Несомненно и то, что если бы Ленин захотел действительно развенчать авторитет Сталина, то он сделал бы это не колеблясь. Ленин не посягнул на это. Даже написанное им в эмоциональном порыве дополнение о якобы «грубости» Сталина, по существу не меняло ленинской позиции.
И это поняли все. При чтении дополнения к письму, касавшегося непосредственно Генерального секретаря, в тишине зала вдруг раздалась чья-то громкая реплика: «Ничего, нас грубостью не испугаешь, вся наша партия грубая — пролетарская...»
Конечно, Сталину пришлось пережить острые минуты, но тяжела «шапка Мономаха». Воля Ленина была ясна, и Каменев в своем выступлении отметил, что «последнюю волю, каждое слово Ильича мы, безусловно, должны считать законом... В одном вопросе мы с радостью можем сказать, что опасение Ильича не подтвердилось. Я имею в виду вопрос, касающийся Генерального секретаря. Вы все были свидетелями нашей совместной работы в последние месяцы».
Обсуждать вопрос о перемещении Сталина Пленум не стал, перенеся эту, как и прочие оценки Лениным членов Политбюро, на съезд.
Но были ли «грубость, капризность...» чертами Сталина? Может быть, другие члены Политбюро блистали манерами воспитанниц Смольного института? В опубликованной в Париже книге Б. Бажанов в 1931 году отмечал: «...Сталин очень хорошо умел владеть собой и был груб, лишь когда не считал нужным быть вежливым».
Впрочем, обвинение в грубости можно полностью отнести к тому же Троцкому, который даже не грубо, а вызывающе нагло относился к окружавшим. Уже само то, что, как подсчитано, с 1923 по 1926 год из 287 заседаний Политбюро Троцкий посетил только 151, являлось нескрываемым вызовом коллегам.
О его поведении на заседаниях с демонстративным чтением романов уже упоминалось, как и об отношении «к воспаленному Льву» Зиновьева, «откровенно игнорировавшего Троцкого». «Каменев лишь слегка кивал» ему, и только Сталин «тянулся через стол», чтобы «обменяться с ним рукопожатием и поприветствовать».
Впрочем, сам Лейба Бронштейн не церемонился и с Лениным. Мария Ульянова писала: «Характерен в этом отношении случай с Троцким. На одном заседании ПБ Троцкий назвал Ильича «хулиганом». В.И. побледнел, как мел, но сдержался. «Кажется, кое у кого нервы пошаливают», — что-то вроде этого сказал он на эту грубость Троцкого...»
И любопытное состоит в том, что «характеристика» Сталина, по существу спровоцированная Крупской, откровенно не соответствовала оценкам его личностных качеств. Даже самые страстные антагонисты Сталина — не считая откровенного бреда Хрущева — не приводят в своих воспоминаниях ни одного факта его «грубости», «капризности» либо «невежливости».
Напротив, даже люди, разошедшиеся со Сталиным в политических позициях, отдают должное его уму, знаниям и другим качествам. Член Коммунистической партии Германии (КПГ) Руфь Фишер, вызванная в Москву в январе 1924 года для обсуждения со Сталиным и другими лидерами причин неудавшейся революции в Германии, в отличие от Крупской не терявшая здравость суждений, вынесла иные впечатления от общения с ним.
Фишер и Маслов, лидеры левой фракции КПГ, приглашенные по просьбе Сталина на ряд неофициальных бесед, были изумлены его «поразительно глубоким умом» и знаниями, которые он выказал, касаясь организационных принципов КПГ и ее внутренних разногласий.
«О структуре партии и партийных группах, — пишет Фишер, — он говорил не как о чем-то обособленном, а непременно в связи с созданием оптимальных условий для укрепления власти.
Он пытался, по его собственному утверждению, преодолеть разногласия в российской партии, вызванные кризисом политики
Троцкого, и воссоздать железную гвардию лидеров, которые, взаимодействуя без лишних слов и тезисов, будут связаны общей необходимостью постоянной самозащиты».
Приглашенные в кремлевскую квартиру, представлявшую одноэтажный дом, состоящий из двух комнат, в которых раньше жила прислуга, гости были поражены бедностью бытовой обстановки. Фишер с нескрываемым удивлением свидетельствовала о скромности жизни хозяина, который распоряжался «... десятками тысяч служащих, включая государственную милицию... распределял партийные посты, назначал ответственных работников и в России, и за границей, часто давал «ответственные партийные задания», исполнение которых влекло за собой получение материальных благ — квартир, автомобилей, загородных дач, специального медицинского обслуживания, хорошей работы для членов семей».
О какой «капризности» может идти речь при таком очевидном аскетизме и альтруизме? И то, что «простота» бытовых потребностей и личная скромность Сталина в этот период не были показухой, свидетельствуют все его дальнейшие условия жизни.
XIII съезд РКП(б) состоялся 23—31 мая 1924 года. Как и на предыдущем съезде, основной доклад от имени ЦК делал Зиновьев, что создавало впечатление о его приоритете в руководстве. Выступление Каменева было посвящено внутренней торговле и кооперации. Сталин обнародовал организационный отчет ЦК.
Давая характеристику состояния политических и общественных организаций страны, он критиковал руководителей, видевших себя лишь политическими лидерами и пренебрегавших организационной работой. «Обычно, — говорил он, — у нас делят партийную работу на две категории: категорию высшую — это чистая партийная работа в губкомах, обкомах, ячейках, в ЦК, и категорию низшую, называемую партийной работой в кавычках, это работа во всех советских органах».
Но все ждали главного: кто заменит Ленина? И уходя, Ленин умело «сделал свое дело»: он «удушил» любые посягательства на политический и деловой авторитет Сталина. Сталину не пришлось вступать в полемику со своими потенциальными «конкурентами».
В период съезда они в основном были заняты тем, чтобы отмыться от нелицеприятных ленинских характеристик и попытаться сохранить собственное лицо. Троцкий отказался признать обвинения Ленина в свой адрес, и, хотя он выступал предельно осторожно, на съезде его атаковали последовательно 15 ораторов, не жалевших слов и определений. В его защиту стала только Крупская. Видимо, на правах «супруги вождя» она не находила необходимым считаться с «волей» Ленина.
Сталин не стал заигрывать с Троцким. В заключительном слове, остановившись подробно на дискуссии с троцкистами и указав на ряд принципиальных разногласий в позициях Троцкого и ЦК, он обвинил оппозицию в «мелкобуржуазном уклоне». Правда, показав истинное лицо своих противников, Сталин не стал на съезде обострять ситуацию и доводить дело до непримиримой конфронтации.
Чем руководствовался Сталин? Он объяснил это в письме Демьяну Бедному. В июле 1924 года он писал ему: «Я думаю, что после того как разбили вдребезги лидеров оппозиции, мы, т.е. партия, обязаны смягчить тон в отношении рядовых и средних оппозиционеров для того, чтобы облегчить им отход от лидеров оппозиции. Оставить генералов без армии — вот в чем музыка... Так и только так можно разрушить оппозицию, после того как лидеры осрамлены на весь свет».
Расчет Сталина оказался правильным. Утеряв позиции, на какой-то период «генералы» умерили свой пыл. Позиции самого Сталина не поколебались. Рассмотрев «Письмо к съезду», после независимого обсуждения на заседаниях все делегации «без исключения высказались за обязательное оставление Сталина на посту Генсекретаря», передав Президиуму свои резолюции.
Казалось, Сталин мог быть удовлетворен. Большинство поддержало его. Однако на состоявшемся после съезда организационном Пленуме ЦК он придал вопросу неожиданный для всех оборот.
Поднявшись на трибуну, он сделал заявление: «Я думаю, что до последнего времени были условия, ставившие партию в необходимость иметь меня на этом посту как человека более или менее крутого, представлявшего известное противодействие оппозиции. Сейчас оппозиция не только разбита, но и исключена из партии. А между тем у нас есть указание Ленина, которое, по-моему, нужно провести в жизнь. Поэтому прошу Пленум освободить меня с поста Генерального секретаря, уверяю вас, товарищи, что партия от этого только выиграет».
