Мартын Замойский соединился с Тетерею— у него было двенадцать хоругвий; Чарнецкий отрядил их на Умань. Каневский Староста, племянник Чарнецкого, отправлен был на Лысянку. Умань, хорошо укрепленный, не сдался; Тетеря и Замойский возвратились в Чигирин, а Каневский Староста погиб под Лысянкою. После трех неудачных покушений действовать отрядами, Чарнецкий соединил все силы вместе и устремился на Ставище. Там Дашко и Булгак, испытанные в боях еще при старом Хмельником, заперлись с шестнадцатью тысячами; они решились защищаться до последней капли крови; народ был воспламенен к торжественному сопротивлению. Историки Польские говорят, что Ян Собеский предлагал им очень выгодные условия, и что он сам себя отдавал в залог исполнения оных: граждане не приняли ни условий, гни заложника. Чарнецкий построил батареи, орудия начали громить город; осажденные сделали сильную вылазку, овладели одною из этих батарей, вырыли перед нею глубокий ров, поставили на насыпи рва орудия, осыпали огнем осаждающих. Чарнецкий приказал Татарам забросать ров фашинами, сам сошел с коня, обнажил саблю, и повел отряд на убийственную батарею; козаки узнали Чарнецкого, одетого в рысью шубу и кричали с городских стен: «ряба собака!» Он прошел ров и взял батарею; все поле покрыто было трупами; и в этот день пал Дашко.
Назавтра Ставищане снова отвергли предложение сдачи. Чарнецкий с Собеским лично предводительствовали полками, вступали сами в рукопашный с козаками бой. Уже Поляки начали овладевать валами городскими, уже знамена их развевались на наших укреплениях, — неосторожность Польской артиллерии остановила их успех: осаждающие рядами повалились от собственных своих выстрелов; козаки были ободрены; началась битва кровопролитная; Злобицкий бросился в толпу Малороссиян, — ему отсекли правую руку, он схватил знамя в левую, продолжал сражаться и погиб. Козаки прогнали Поляков с окопов городских.
Утомленный и опечаленный, Чарнецкий не отступил от города; он облег его со всех сторон, пресек все сообщения, и решился принудить к сдаче голодом. Пять месяцев боролись с ним Ставищане; Чарнецкий не принимал условий, он требовал сдачи на волю победителей, козаки упорствовали, наконец принуждены были положить оружие. Чарнецкий потребовал тринадцать Старшии, между ними Чепу и Подадницу: они были отданы Тетере, а город приговорен к уплате Крымцам Польской донативы. Тогда отняли от церквей колокола, как голоса, призывающие народ к бунту; потребовали уплаты за лошадей, погибших во время осады, и назначили горожанам содержать на свой счет две Польские Хоругви, оставленные вместо гарнизона. Тридцать знамен из которых два с гербами Царскими и сорок пушек достались победителям. Чарнецкий нашел необходимым дать войску отдых и!20-го Октября развел его по зимним квартирам.
Немедленно Король получил донесение о взятии Ставищ, с просьбою, чтоб па следующем Сейме были обдуманы средства к удовлетворению войска жалованьем. Но Королю было не до победы Ставищанской: в Польше возгорелся бунт Георгия Любомирского, который чуть было не ускорил целым столетием падение Республики.
И так Чарнецкий оставлен был без помощи, войско без жалованья; всю зиму наезды козаков его тревожили; народ «дышал ненавистью к Польскому имени.» Это слова Польской летописи. Он вооружался и истреблял разорителей Украйны. Ставище опять подняло знамена войны; Чарнецкий послал туда Маховского, его разбили, — из его отряда погибло двести человек. Раздраженный борьбою народною, Чарнецкий собрал полки, сам выступил, подошел к Ставищам: они были взяты с бою; Старшин предали казни, собственность граждан разграблению, город огню.
Изнеможенный трудами, угнетенный бременем лет, Чарнецкий в походе занемог. Болезнь становилась опасною, уже не мог он ехать не только верхом, но и в повозке: его несли на носилках. Приближаясь к Дубно, он получил Королевскую привилегию на булаву Польного Коронного Гетмана. «Я говорил,» сказал Чарнецкий, «что меня сделают Гетманом, когда ни сила к войне, ни рука к сабле не будут способны.» Близ Дубно, в деревне Соколовке, настал час его смерти.
Удивительно было сочувствие безсловесного животного, — то был его конь: неукротимый, быстрый до болезни знаменитого своего хозяина, он вдруг не стал есть, начал рыть копытами землю, и по смерти Чарнецкого, немедленно издох. И так Чарнецкий в хижине бедного поселянина, приняв Святые Тайны из рук Ксендза Иезуита Домброского, окончил деятельную жизнь. «Если его можно винить за слишком поспешный смертный приговор Виговскому,» так говорит История козаков, написанная не Украинцем и не Русским, — «если его можно обвинить за слишком жестокое обращение с жителями Украйны, то эти вины изглаживаются и стократно вознаграждаются многочисленными гражданскими добродетелями и совершенным посвящением себя отечеству.» Когда почти два века спустя, пристрастие Историка так велико, то что же за два века творилось деятелями? Мы будем безпристрастнее. Достоинства Чарнецкого были только военные; он в этом ремесле, имел учителем Хмельницкого. В битвах под Старицей и Кумейками, он приготовился к битвам Желтоводской и Батожской; два года находяся в плену в Койдаке, повел потом войска на приступ Монастырищский; сражался с Шведами, очистил Литву от Москвы и, закаленный в боях, в продолжение шестидесяти шестилетней жизни, был неустрашим, переносил труды наравне с простыми воинами; в предприятиях скрытный, воздержный, осторожный, он был вполне великий Полководец, но гражданских добродетелей вовсе не имел. Храня права народные, считая себя равным Гетману Украинскому, не судить его безчестно и самопроизвольно; не жечь и не грабить страны, которая составляет часть отечества; не народ целыми городами и селениями; не выкидывать из, гробов рукою святотатственною трупов; уважая славу врагов своих, не жечь и костей, с разбивать надгробных камней; но собрав народ единоплеменный, возвратить ему права его, преклонить к избранию Гетмана единого, возратить его общему отечеству кроткими мерами, и потом рукою вооруженною охранять его от буйства и насилий: — это бы значило иметь гражданские добродетели, быть благоделем Республики, и все это было в его возможности. Но зверство не вознаграждается гражданскими добродетелями потому, что в звере таких добродетелей нет.
Чарнецкий умер, Собеский удалися по собственным Делам, Станислав Яблоновский принял главное начальство над войском, расположился на зимних квартирах в Белой Церкве, ввел, в Корсунь и в Чигирин силььные гарнизоны; Брюховецкий зимовал в Каневе и в его окрестностях.
Но Сирко не оставался в бездействии: узнав, что козаки начали бунтоваться против Тетери, он пошел на Брацлав; Тетеря, не успев захватить богатств, похищенных в Чигирине, бежал в свои Польские имения, Королем ему подаренные; Сирко овладел всеми его богатствами Брацлавскими, Поляки ограбили его в Польше; и Тетеря в нищете, в рубище, почти донага ободранный, скрылся в Молдавии; властолюбие снова привлекло его в Польшу по весне. Скоро увидим мы, как отблагодарила ему Республика за услуги его Польше и за измену Украйне. Сирко с имуществом Тетери пошел на Крым, к нему в товарищи пристали Калмыки; Аккерман был взят приступом, разграблен и выжжен. Буджак, Паланка и Каушаны не устояли против Кошевого; все селения были разорены. Татары, находясь в Польше услышали о гибели своих имуществ, — они поспешили к защите против Сирка; этот, услыша о их приближении, пошел в Малороссию. Обремененный Татарскими и Тетериными богатствами, он подошел к Саражину; здесь Маховский с Татарами нечаянно окружил и разбил все войско его и Калмыков; вся добыча досталась Полякам и сам он едва успел спастись. Так кончился тысяча шесть сот шестьдесят четвертый год; настал новый; междоусобная война в Украйне не прекращалась, а в Польше началась новая, своя собственная.
Войско Яблоновского, неудовлетворенное жалованьем, узнав, что Сейм не состоялся, что деньги, назначенные для него, обращены на другие нужды, начало роптать, составило военный союз, избрало себе предводителем Адама Остржицкого. С немногими Хоругвями Яблоновский вышел из Украйны; Варшава была тем более встревожена этою военною конфедерациею, что с другой стороны Любомирский поднял знамя опасного и кровопролитного бунта.
Яков Потоцкий, брат Гетмана Чарнецкого Стефан, и Лончинский явились к Королю с изъявлением негодования против Конфедератов, которые, в числе трех тысяч пятисот человек, пошли на Самбор. Войско, несоединенное с Конфедератами, поспешило в Королевский стан, собиравшийся под Равою; Король явился туда с Королевою; они расположились в Иезуитской Коллегии. Любомирский, его друзья, его родственники соединились с Конфедератами; это составило семь тысяч человек; их повел Любомирский противу пятнадцатитысячного войска Королевского; Епископ Вержбовский старался примирить обе стороны: его старания были тщетны. Враждующие соотечественники сошлись у Ченстохова; Пац и Полубинский предводили полками Королевскими; Коляновский полками Любомирского; и последний остался победителем; кротость его с пленными увеличила число его приверженцев; Любомирский, несмотря на то, хотел мириться с Королем; но ненависть Королевы разстроила мировую, междоусобная война становилась упорнее, неистовее, и протянулась почти на два года.
