21 декабря 1932 года Сталин через Кагановича подтвердил, что годовой план хлебозаготовок для Советской Украины должен быть выполнен до января 1933 года. Политбюро 27 ноября назначило Украине выполнить целиком треть оставшегося плана по всему Советскому Союзу. Теперь, после сотен тысяч смертей от голода, Сталин послал Кагановича держать руку с занесенным хлыстом над украинским партийным руководством в Харькове. Сразу после прибытия Кагановича вечером 20 декабря Центральный комитет украинской Компартии был вынужден собраться на заседание. Заседая до четырех часов утра, Комитет постановил, что нужно выполнить план по хлебозаготовке. Это был смертный приговор приблизительно трем миллионам человек. Каждый присутствующий на заседании знал в те утренние часы, что нельзя собрать хлеб у уже голодающего населения без самых катастрофических последствий. Простая отсрочка хлебозаготовки на три месяца не повредила бы советской экономике, но сохранила бы жизни большинства из тех трех миллионов. Но Сталин и Каганович настаивали на прямо противоположном. Государство будет драться «ожесточенно», как выразился Каганович, чтобы выполнить план[67].
После завершения своей миссии в Харькове Каганович отправился в поездку по Советскому Союзу, требуя «стопроцентного» выполнения плана, карая по пути следования местное начальство и приказывая депортировать семьи. Он вернулся в Харьков 29 декабря 1932 года напомнить украинскому партийному руководству о том, что посевное зерно тоже нужно забирать[68].
Когда голод свирепствовал в Украине в первые недели 1933 года, Сталин закрыл границы республики, чтобы крестьяне не могли бежать, а также закрыл города, чтобы крестьяне не могли там побираться. Начиная с 14 января 1933 года советские граждане были обязаны иметь внутренние паспорта для легального проживания в городах. Крестьянам паспортов не выдавали. 22 января 1933 года Балицкий предупредил Москву, что украинские крестьяне бегут из республики, и Сталин с Молотовым приказали ОГПУ остановить это бегство. На следующий день была запрещена продажа железнодорожных билетов крестьянам. Сталин объяснял это тем, что крестьяне-беженцы на самом деле не хлеба просят, а готовят «контрреволюционный заговор», будучи наглядной пропагандой для Польши и других капиталистических государств, желающих дискредитировать колхозную систему. К концу февраля 1933 года около 190 тысяч крестьян были пойманы и отосланы назад в свои села умирать от голода[69].
Сталин получил свою «крепость» в Украине, но это была цитадель, напоминавшая огромный умирающий от голода лагерь с вышками, закрытыми границами, бессмысленным и болезненным трудом, а также бесконечными и предсказуемыми смертями.
Даже после того, как годовой план по хлебозаготовкам на 1932 год был выполнен в конце января 1933 года, зерно продолжали отбирать. Реквизиции происходили в феврале и марте, поскольку партийцы искали зерно для весенней посевной. В конце декабря 1932 года Сталин одобрил предложение Кагановича насчет того, что посевное зерно для весны нужно изымать ради выполнения годового плана хлебозаготовок. Из-за этого у колхозов не осталось, чем сеять следующей осенью озимые. Семена для весенней посевной можно было забрать из груженых составов, предназначенных на экспорт, или же взять из тех трех миллионов тонн, которые Советский Союз сберегал как резерв. Но вместо этого зерно изымали из тех скудных запасов, которые еще оставались в Советской Украине. Зачастую это был последний запас продовольствия, который бы помог крестьянам продержаться до весеннего урожая. В советских селах было в том месяце арестовано 37 392 человека, многие из которых пытались уберечь собственные семьи от голода[70].
Этот финальный забор зерна был убийством, хотя исполнители часто считали, что поступают правильно. По воспоминаниям одного активиста, той весной он «видел людей, умирающих от голода. Я видел женщин и детей со вздутыми животами, посиневших, они все еще дышали, но их глаза были пустыми и безжизненными». И все же он «видел все это, и не сошел с ума, и не покончил с собой». У него была вера: «Как и раньше, я верил, потому что хотел верить». У других активистов, без сомнения, не было такой веры, но было больше страха. В прошлом году прошли чистки на всех уровнях украинской Компартии; в январе 1933 года Сталин направил своих людей туда на ключевые позиции. Вокруг коммунистов, которые больше не говорили о своей вере, была возведена «стена молчания», означавшая, что они обречены. Они усвоили, что сопротивление приводит к чистке, а вследствие чистки они разделят участь тех, кого сейчас обрекают на смерть[71].
В Советской Украине в начале 1933 года партийные активисты, отбиравшие зерно, оставляли после себя мертвую тишину. В селе существует свой оркестр звуков, который мягче и медленнее городского, но для рожденных в селе он звучит не менее предсказуемо и ободряюще. Украина же онемела.
Крестьяне забили скот (или же его отобрало государство), зарезали курей, съели котов и собак. Охотясь на птиц, они распугали их. Люди тоже сбежали, если им повезло, но скорее всего умерли или же были слишком слабы, чтобы издавать звуки. Отрезанные от внимания мира государством, которое контролировало прессу и шаги зарубежных журналистов, отрезанное от официальной помощи и сочувствия партийной линией, согласно которой голод приравнивался к саботажу, отрезанные от экономики невероятной бедностью и несправедливым планированием, отрезанные от остальной страны правилами и милицейскими кордонами, люди умирали в одиночку, семьи умирали в одиночку, целые села умирали в одиночку. Двумя десятилетиями позже политический философ Ханна Арендт представит этот голод в Украине как решающее событие в создании современного «атомизированного» общества, где все обособлены ото всех[72].
Голод вел не к восстанию, а к аморальности, преступлениям, равнодушию, безумию, парализованности и, наконец, – к смерти. Крестьяне неописуемо страдали в течение месяцев, неописуемо – из-за продолжительности и боли, но еще и потому неописуемо, что были слишком слабы, бедны, безграмотны, чтобы методично записывать то, что с ними происходит. Но выжившие помнили. По воспоминаниям одного из них, что бы крестьяне ни делали, «они умирали, умирали, умирали». Смерть была медленной, унизительной, вездесущей и универсальной. Умереть от голода с каким-то подобием достоинства не удавалось почти никому. Петр Бельдий был примером редкостной силы, когда в день предполагаемой смерти тащился по селу. Другие селяне спрашивали его, куда он идет; ответ был – на кладбище, лечь в могилу. Он не хотел, чтобы чужаки пришли и поволокли его тело в яму. Поэтому он сам выкопал себе могилу, но, пока дошел до кладбища, она уже была занята. Он выкопал себе другую могилу, лег и стал ждать[73].
Очень немногие люди со стороны могли сделать записи о том, что происходило в те самые ужасные месяцы. Журналист Гарет Джоунс на собственные деньги купил билет до Москвы и в нарушение запрета на поездки в Украину сел 7 марта 1933 года на поезд до Харькова. Он сошел на первой попавшейся маленькой станции и прошелся по селу с рюкзаком, полным провианта. Он увидел «голод колоссальных размеров». Повсюду он слышал две одинаковые фразы: «Все пухнут от голода» и «Мы ждем смерти». Он спал на земляном полу рядом с голодающими детьми и узнавал правду. Однажды, когда он поделился своими продуктами, маленькая девочка воскликнула: «Теперь, когда я съела такие чудесные вещи, я могу умереть счастливой»[74].
Мария Ловинска той же весной путешествовала по Советской Украине, сопровождая мужа, который пытался продать свои изделия ручной работы. Села, знакомые им по предыдущим поездкам, теперь были пустынны. Пару напугала нескончаемая тишина. Заслышав пенье петуха, они были настолько счастливы, что их самих изумила собственная реакция. Украинский музыкант Йосып Панасенко был отправлен центральными властями со своей труппой бандуристов нести культуру голодающим крестьянам. Даже забрав у крестьян последние крохи продовольствия, власти демонстрировали гротескную склонность возвышать умы и поднимать дух умирающих. Музыкантам одно за другим попадались совершенно пустые села. Затем они наконец наткнулись на нескольких человек: увидели двух мертвых девочек в кровати, мужские ноги, торчавшие из печки, и старуху, которая голосила и скребла ногтями землю. Партийный начальник Виктор Кравченко однажды вечером заехал в село помочь со сбором урожая. На следующий день он нашел семнадцать трупов на площади. Такие сцены можно было увидеть по всей Советской Украине, где весной 1933 года люди умирали по десять тысяч в день[75].
Украинцы, решившие не противиться колхозам, верили, что они, по крайней мере, избежали депортации. Но теперь их могли депортировать, потому что колхозная система не работала. Около пятнадцати тысяч крестьян были депортированы из Советской Украины с февраля по апрель 1933 года. Непосредственно на востоке и юге от Советской Украины, в регионах Российской республики, населенной украинцами, около 60 тысяч человек были депортированы за невыполнение плана по сдаче зерна. В 1933 году около 142 тысяч советских граждан были отправлены в ГУЛАГ; большинство из них были истощены голодом, больны тифом и многие – из Советской Украины[76].
