В лагерях они старались найти достаточно пропитания. Поскольку в ГУЛАГе царила политика, при которой кормили сильных и гнобили слабых, а эти депортированные уже были ослаблены голодом, то ситуация была крайне сложная. Когда голодные узники травились от поедания диких растений и отходов, лагерное начальство наказывало их за отлынивание от работы. Как минимум 67 297 человек умерли в лагерях от голода и сопутствующих болезней, а на спецпоселениях в 1933 году погибло 241 355 человек, многие из которых были из Советской Украины. Еще тысячи неучтенных умерли во время длительного переезда из Украины в Казахстан или на крайний север. Их тела снимали с поездов и хоронили на местах; ни их имен, ни их количества никто не записывал[77].
У тех, кто уже страдал от голода, покидая свой дом, было мало шансов выжить в чужой среде. Один государственный начальник в мае 1933 года записал: «В поездках я часто был свидетелем того, как административные выселенцы бродили по селам, словно тени, в поисках куска хлеба или отходов. Они едят падаль, режут собак и кошек. Селяне держат двери на замке. Те, кому удается войти в дом, падают перед хозяином на колени и со слезами просят куска хлеба. Я видел несколько смертей на дороге между селами, в банях и в сараях. Я сам видел голодных агонизирующих людей, ползущих на четвереньках по обочине. Их забрала милиция, и они умерли спустя несколько часов. В конце апреля следователь и я проезжали мимо сарая и нашли труп. Когда мы послали за милиционером и фельдшером забрать его, они нашли еще одно тело внутри сарая. Оба умерли от голода, без насилия». Украинское село уже экспортировало свое продовольствие остальному Советскому Союзу; теперь же оно экспортировало то, что осталось от голода, в ГУЛАГ[78].
Дети, рожденные в Советской Украине в конце 1920-х – начале 1930-х годов, оказались в мире смерти, рядом с беспомощными родителями и враждебно настроенными властями. Продолжительность жизни мальчика, рожденного в 1933 году, составляла семь лет. Даже в этих обстоятельствах некоторые маленькие дети умели радоваться. Ганна Соболевска, у которой отец, пятеро братьев и сестер умерли от голода, вспоминала болезненную надежду младшего братишки Юзефа. Даже уже распухнув от голода, он все находил знаки жизни. В один день он думал, что может видеть урожай, вырастающий из земли; на другой день он думал, что нашел грибы. «Теперь будем жить!» – радостно вскрикивал он и повторял эти слова, засыпая ночью. А однажды утром он проснулся и сказал: «Всё умирает». Школьники сначала писали в соответствующие инстанции в надежде, что голод был результатом непонимания. Один класс начальной школы, например, отослал письмо партийному руководству с просьбой о «вашей помощи, поскольку мы падаем от голода. Мы должны учиться, но мы слишком голодные, чтобы ходить»[79].
Вскоре на это перестали обращать внимание. В Харьковской области, в школе, где учился восьмилетний Юра Лысенко, девочка из его класса просто упала, как будто заснула. Взрослые бросились к ней, но Юра знал, что она была безнадежна, «что она умерла и что они похоронят ее на кладбище, как хоронили людей и вчера, и позавчера, и каждый день». Мальчики из другого класса, когда рыбачили, выловили из пруда отрезанную голову одноклассника. Вся его семья умерла. Съели ли они его сначала? Или он пережил родителей, но был убит каннибалом? Никто не знал, но подобные вопросы были обычными для детей Украины в 1933 году[80].
Родители не могли выполнить своих обязанностей. Брак страдал, поскольку жены, иногда с вымученного согласия собственных мужей, продавали себя местным партийным начальникам за муку. Родители, даже если были живы, находились рядом с детьми и делали все возможное, вряд ли могли заботиться о детях. Отец в Винницкой области пошел хоронить одного из своих двух детей, а вернувшись, обнаружил, что умер и второй. Одни родители любили своих детей и защищали их, запирали дома, чтобы уберечь от бродячих банд каннибалов. Другие отсылали детей подальше в надежде, что люди спасут их. Родители отдавали своих детей дальним родственникам либо чужим людям или оставляли их на железнодорожных станциях. Отчаявшиеся родители, поднимая на руках младенцев перед окнами железнодорожных вагонов, не обязательно просили хлеба, часто они пытались отдать своих детей кому-нибудь в поезде, кто наверняка был из города и поэтому не умрет с голоду. Отцы и матери посылали детей в город побираться, но судьба их складывалась по-разному: некоторые дети умирали от голода по дороге или же добравшись до города; иных забирала городская милиция и им было суждено умереть в темноте чужой столицы и быть погребенными в братской могиле вместе с другими детскими телами. Даже если дети возвращались, новости редко бывали хорошими. Петр Савгира пошел со своим братом в Киев побираться, а вернувшись, узнал, что двое других его братьев умерли[81].
Перед угрозой смерти от голода некоторые семьи разделялись, родители шли против детей, а дети – друг против друга. Как было вынуждено записать ОГПУ, «семьи убивают своих самых слабых членов, обычно детей, а мясо съедают». Бесчисленное количество родителей убивали и съедали своих детей, но позже все равно умирали от голода. Мать сварила сына, чтобы прокормить себя и дочь. Шестилетняя девочка, спасенная родственниками, видела своего отца в последний раз, когда тот точил нож, чтобы ее зарезать. Другие комбинации, конечно, тоже имели место. В одной семье убили невестку, скормили ее голову свиньям, а остальные части тела пожарили[82].
В более широком смысле, однако, именно политика в сочетании с голодом разрушала семьи, настраивая молодое поколение против старших. Комсомольцы работали в бригадах по реквизиции продовольствия. От пионеров ожидали, что они будут «глазами и ушами партии внутри семьи». Тем, кто был поздоровее, поручали присматривать за полями, дабы предотвратить воровство. Полмиллиона детей доподросткового и раннеподросткового возраста стояли на вышках, следя за взрослыми в Советской Украине летом 1933 года. Все дети должны были доносить на собственных родителей[83].
Борьба за выживание была и моральной, и физической. Женщина-врач писала подруге в июне 1933 года, что каннибалом пока еще не стала, но «не уверена, что не стану до того, как до тебя дойдет мое письмо». Добрые люди умирали первыми. Те, кто отказывался красть или продавать себя, умирали. Те, кто отдавал еду другим, умирали. Те, кто отказывался есть трупы, умирали. Те, кто отказывался убивать других, умирали. Родители, противившиеся каннибализму, умирали раньше своих детей. В Украине в 1933 году было полно сирот и иногда люди брали их к себе. Но без еды даже добрейшие чужаки мало что могли сделать для таких детей. Мальчики и девочки лежали на простынях и одеялах в ожидании смерти, поедая собственные экскременты[84].
В одном селе Харьковской области несколько женщин делали все возможное для детей. По воспоминаниям одной из них, они организовали «что-то вроде сиротского дома». Палаты в нем были в ужасном состоянии: «Дети были опухшие, все в ранах, в струпьях, тела их лопались. Мы выносили их на улицу, укладывали на тряпки, а они стонали. Как-то раз дети вдруг замолчали, мы пришли посмотреть, что происходит, а они самого маленького Петьку едят. Струпья от него отрывают и едят. И Петька то же самое делает, отрывает струпья и ест, аж запихивается. Другие дети припали губами к Петькиным ранам и пили сукровицу. Мы забрали ребенка прочь от голодной оравы и плакали»[85].
Каннибализм – табу и в литературе, и в жизни, поскольку общество пытается сохранить чувство собственного достоинства путем сокрытия такого отчаянного способа выживания. Для украинцев Советской Украины и тогда, и после каннибализм был огромным позором. Но каннибализм в Советской Украине в 1933 году говорит многое о советской системе, а не об украинском народе. Каннибализм приходит с голодом. В Украине наступил момент, когда зерна не было совсем или было очень мало и единственным доступным мясом было человеческое. На черном рынке появилась человечина; она даже могла попасть в официальную торговлю. Милиция расследовала деятельность всех, кто продавал мясо, а государственные власти строго следили за бойнями и мясными лавками. Молодой коммунист в Харьковской области докладывал своим начальникам, что может выполнить план по мясу, но только с использованием человечины. В селах дым из печной трубы был подозрительным знаком, поскольку обычно означал, что каннибалы едят убитого или что семьи жарят одного из своих членов. Милиция шла на дым и проводила аресты. По крайней мере 2505 человек были осуждены за каннибализм в Украине в 1932–1933 годах, хотя действительное число случаев было несомненно бóльшим[86].
