в духе иудаистских предписаний, но во взрослом возрасте заметно отошел от религии. Он не соблюдал еврейских праздников, кроме Рош-Хашана и Йом-Киппура, и, как уже говорилось, работал по субботам – включая субботу 12 марта, когда он якобы совершил убийство. Ни один практикующий иудей, тем более хасид, не стал бы работать по субботам. Итак, обвиняемый вел себя в жизни как нерелигиозный человек, но тем не менее обвинители настаивали на его связи с хасидами. Власти заявили, что некий Файвел Шнеерсон, который столовался у Бейлиса, принадлежал к известному хасидскому роду Шнеерсонов. Однако он оказался обычным торговцем сеном и не только не принадлежал к этому хасидскому семейству, но даже никогда о нем не слышал, как выяснилось на допросе [34]. Как подчеркивали представители обвинения, Иона Зайцев, при котором кирпичный завод стал собственностью Зайцевых, был набожным, соблюдающим религиозные предписания иудеем, хотя и не хасидом. В то же время Марк Зайцев, унаследовавший завод после смерти отца в 1907 году, редко посещал синагогу и даже предлагал своим гостям не-кошерную пищу. И если при отце мацу пекли из пшеницы, выращиваемой под строгим наблюдением раввина, то при сыне эта практика прекратилась. Несмотря на громадное количество свидетельств в пользу обратного, представители властей на суде настаивали, что Бейлис связан с хасидизмом и что семейство Зайцевых не отказалось от религиозных практик Ионы Зайцева, сочтенных экстремистскими [35].
Процесс Бейлиса – пародия на правосудие – повредил репутации царизма в глазах мировой общественности. Зарубежные правительства не удалось убедить в том, что принятое в самодержавной России обхождение с евреями оправданно. Напротив, преследование Бейлиса по надуманным обвинениям поставило режим в неловкое положение и подчеркнуло анахроничность его жесткой политики по отношению к евреям. Все укрепились во мнении, что Россия при Николае II является оплотом антисемитизма и что ее правительство пренебрегает правовыми нормами. Критика в адрес российских властей из-за дискриминации евреев не только не ослабла, но, наоборот, усилилась.
Часть IV
Заключительные речи и приговор
Все представители обвинения в своих заключительных выступлениях поддержали утверждение властей о том, что Андрей стал жертвой ритуального убийства с участием Бейлиса. Как один из гражданских истцов, требовавший возмещения нанесенного семье Андрея ущерба, Шмаков принял активное участие в судебных прениях. Для него было крайне важно, чтобы суд вынес обвинительный приговор, упоминающий о ритуальном характере убийства. Рьяный антисемит, Шмаков во время процесса не отказал себе в удовольствии пересыпать вопросы свидетелям небольшими рассказами о еврейских обычаях и верованиях, почерпнутыми из малоизвестных памфлетов и книг, которые он читал во множестве. Его выступление было полно яростных нападок на порочную сущность евреев и иудаизма. Ранее на суде Шмаков отрицал, что Андрея убили Чеберяк и члены ее шайки, но в заключительной речи, раздосадованный тем, что ложь и махинации Чеберяк выплыли наружу, он выдвинул неправдоподобное предположение, обвинив в убийстве Андрея одновременно Чеберяк и Бейлиса. Он утверждал, что Чеберяк заманила мальчика к себе в квартиру и передала его в руки Бейлиса, который, собственно, и совершил убийство.
Другой гражданский истец, Замысловский, посвятил большую часть своей речи защите версии обрядового убийства и опровержению доводов относительно участия Чеберяк в совершении преступления. Замысловский не настаивал на правдивости показаний, основанных на словах Жени Чеберяка, будто бы сказанных им перед смертью; он попросту проигнорировал свидетельства, не соответствовавшие его картине событий. Замысловский также подчеркивал, что Чеберяк боялась Бейлиса и владельца кирпичного завода – те знали о ее преступной деятельности. По странной логике Замысловского, невиновность Чеберяк автоматически означала виновность Бейлиса (см. Документ 53).
Прокурор Виппер произнес пятичасовую речь, подытожив ход процесса для присяжных. Он заявил, что все свидетели со стороны защиты подкуплены или запуганы «заправилами еврейского народа». Виппер уверял, что Чеберяк невиновна, и настаивал на том, что мировое еврейство решило любой ценой добиться оправдания Бейлиса. Согласно Випперу, именно евреи начали говорить о ритуальном убийстве и кровавом навете, чтобы отвлечь внимание от Бейлиса и убийства как такового. Он также делал антисемитские высказывания относительно господства, которое евреи установили над иноверцами, особенно через прессу (см. Документ 56).
Как полагал Грузенберг, представлявший интересы евреев (и уже выступавший, примерно десятилетием ранее, в качестве защитника на процессе по обвинению еврея в ритуальном убийстве), процесс над Бейлисом символизировал столкновение двух культур: одной, укорененной в народных верованиях, суевериях, невежестве, и другой, основанной на разуме и знаниях [36]. По его словам, было бы ошибкой вступать в спор с обвинением относительно предполагаемой потребности евреев в крови христиан. Грузенберг считал, что это процесс над одним отдельно взятым евреем, а не над иудейской религией, и говорил о бесполезности оспаривания народных верований, не подкрепленных ни одним свидетельством. В своих воспоминаниях он писал: «На суде нужно только одно: доказать, что тот, которому приписывается убийство из ритуальных побуждений, убийства не совершил. Нельзя допустить хотя бы один судебный приговор о признании еврея виновным в ритуальном убийстве. Только это важно» [Грузенберг 1938: 114]. Соответственно, в своем выступлении он главным образом указывал на слабость позиции обвинения, в особенности на расхождения свидетельских показаний насчет Бейлиса (см. Документ 55). Маклаков в своей эмоциональной и волнующей речи также по преимуществу демонстрировал невиновность подсудимого. Он решительно возразил против вердикта обвинителей и указал на абсурдность предъявленных властями улик. Маклаков заявил, что Чеберяк сфабриковала свидетельства, позволившие обвинить Бейлиса в преступлении, подговорив мужа и дочь дать ложные показания против него (см. Документ 56).
Вечером 28 октября, изложив резюме по делу, судья Болдырев напутствовал присяжных, которые удалились для совещания. Однако, давая инструкции, Болдырев заявил, что, к его удовлетворению, обвинители доказали факт совершения ритуального убийства на кирпичном заводе. Таким образом, он предпочел не обращать внимания на очевидную слабость показаний свидетелей со стороны властей. Хорошо понимая, что попытка обвинить Бейлиса обречена, судья принял линию обвинителей, разделивших обвинения – и приговор – на две части. Разделение на части приговоров и инструкций присяжным было обычным делом в российских судах и позволяло выносить смешанные вердикты, признававшие справедливыми часть заявлений обвинителей. В деле Бейлиса присяжные могли заключить, что преступление было совершено так, как предполагало обвинение, но при этом заявить, что подсудимый невиновен в его совершении. Иными словами, такое разделение позволяло избежать вынесения однозначного приговора: «виновен» или «невиновен».
Первый поставленный Болдыревым вопрос касался того, имеет или нет данное преступление черты обрядового убийства, второй – того, причастны ли к нему Бейлис и еще один неизвестный еврей. Судья рассчитывал, что разделение двух обвинений облегчит работу присяжным и, таким образом,
