Четвертый час. Корабль прошел мимо, не заметив нас. Мы снова пустились в путь, надеясь в подходящий момент миновать Тингис и взять курс на полночь, будто бы мы пуны и идем из Тингиса в Иберию. Я приказал задать ритм полного хода. Эвтимен с трудом поспевает за нами. Он сигнализирует об опасности, подняв черный флаг. Я замедлил ход: он заметил парус справа по корме. Судно, похоже, идет из Нового Карфагена, воспользовавшись ветром с правого борта.
Венитаф утверждает, что работают два ряда гребцов из трех.
Пятый час. Триера идет прямо на нас на всех парусах и веслах. Солнце стоит низко. Наверное, пуны увидели нас на его фоне.
Я передаю конец на монеру Эвтимена и велю ему идти полным ходом. Пусть, как и я, не жалеет вина своим гребцам.
"Геракл" благодаря "Артемиде" идет быстрее, зато "Артемида" сбавила скорость. Сажаю четверку запасных гребцов в центре корабля, где весла длиннее. Я и сам готов помочь тому, кто почувствует слабость. Тамбурины отбивают ритм. Ксенон и юный Карат начинают громко жаловаться. Обрываю их стенания, спросив, не хотят ли они грести под бичом пунов. Аргумент подействовал.
Шестой час. Наконец наступила ночь. Я приказал изменить курс и выйти к центру Столпов. Надо сбить с толку пунов. Пусть их корабль обгонит нас. Даю знак Эвтимену, что хочу переговорить с ним. Трос слабеет, и "Геракл" подходит вплотную к "Артемиде". Я сообщаю Эвтимену, что собираюсь пройти в Океане как можно дальше на закат, чтобы избежать встречи с кораблями Гадеса, а если наш преследователь не отступится, сделаем вид, что мы сбившиеся с курса союзники. Быть может, его наварх решит, что мы направляемся в Тингис или Тартесс.
Ночь. Приказал дать всем двухчасовой отдых. Венитаф в свете луны разглядел парус пунийского корабля слева по носу. А тот не может увидеть низко сидящие черные суда, поскольку луна светит ему в глаза. Я отправил спать половину команды. Их вера в себя будет крепче, если не дать им раскисать.
Одиннадцатый день путешествия. Ветер с заката. И течение, и ветер против нас. Я ничего не сказал гребцам, но по приметам на берегу вижу, что нас относит назад, несмотря на все их усилия. Хорошо, что гребцы "Артемиды" не видят берега и моря. На монере Эвтимена дело обстоит иначе.
Меня одолевают тоскливые мысли. Мы замерли в центре Столпов, словно стрела Зенона [43]. Я отдал конец, соединявший "Артемиду" с "Гераклом", и велел Эвтимену держаться ближе к нашей корме. Паруса убраны, а рей опущен на палубу, чтобы ослабить напор встречного ветра.
Ночь. К шестому часу Эвтимен подал знак, что желает говорить со мной. Мы по-прежнему неподвижны, как стрела Зенона. Эвтимен предложил направиться к ливийскому берегу. С верха мачты он заметил множество мелких судов пунов, идущих в Тингис. Может, у Тингиса существует течение в сторону Океана или встречное там слабее, чем здесь? Такое наблюдается у берегов Родана и в Боспоре*.
Я объясняю гребцам, что мы меняем курс.
Двенадцатый день. Эвтимен оказался прав. У тингисского берега течение потащило нас из Внутреннего моря в Океан. Ночью мы миновали Тингис, и я не без страха глядел на пламя его сторожевой башни.
Полдень. Возвышенность, отделяющая нас от Океана, лежит прямо по курсу. Мой марсовый сигнализирует, что в нашем направлении движется пунийская триера с изображением головы лошади на носу. Приказываю передать конец Эвтимену. Может, на корабле подумают, что я возвращаюсь с добычей. Наши судьбы накрепко связаны.
Ночь. Я так перетрусил, что дрожу и сейчас, когда описываю эти события. Триера бросилась на нас, как сокол на горлицу. У меня на столе лежит свинцовый снаряд пращи с начертанными на нем непонятными символами. Он упал к моим ногам на излете в момент, когда пунийская триера, подгоняемая попутным ветром, приблизилась к "Артемиде". Нас разделяло менее трети стадия; я сообразил, что триера собирается разорвать трос, соединяющий "Артемиду" с "Гераклом". С триеры доносились хлопанье бичей, гортанные крики и хриплые команды келевстов. Эвтимен хотел было перерубить соединявший нас трос. Я велел ему ничего не предпринимать. Верный Эвтимен, он готов пожертвовать собой ради друга! Посадил на весла всех, кроме одного кормчего. Я налегал на весло вместе с другими. А когда поднялся на палубу, чтобы передохнуть и выяснить, догоняет ли нас "Лошадиная голова" [44], Богиня* осенила меня.
* В Боспоре Фракийском, нынешнем Босфоре.
- Скорее, тащи свинцовые кольца! - крикнул я Венитафу, который не щадя сил, помогал Ксанфу.- Кольца, самые большие, и гибкую пеньку!
Он вначале удивленно посмотрел на меня, затем нырнул в парусный трюм. Через мгновение Венитаф показался с корзиной, где лежали самые толстые кольца из тех, что пришиваются по углам парусов для крепления шкотов. На его вздувшейся от напряжения шее висел моток пеньки.
- Скорее нож!
Он подхватил огромный нож для разрезания мяса.
Мы поспешно прикрепили два кольца к пеньковому тросу, а третье к веревке, привязанной к его середине. Я вспомнил, как пастухи Дельты** останавливают разъяренных быков, опутывая им ноги веревкой со свинцовым грузом, и решил таким же манером связать весла триеры. И сделать это с первого раза. Следовало так метнуть снаряд, чтобы он охватил весла над самой лопастью. Мы быстро изготовили четыре снаряда.
Когда я приказал сушить весла Эвтимену и на "Артемиде", гребцы решили, что я сошел с ума. "Лошадиная голова" шла прямо на нас, очевидно полагая, что мы сдаемся. В долон вонзились стрелы. На палубу посыпались свинцовые снаряды. Венитаф, словно Зевс с перунами, застыл на палубе и с бешеной скоростью раскрутил кольца над своей головой.
- Хочешь свинца, лошадь смерти? - крикнул он и бросил кольца на только что поднятые из воды весла. Веревки с кольцами мгновенно опутали весла, связав целый ряд.
- Хочешь еще, лошадь Молоха?
* Артемида.
** Пифей вспоминает дельту Роны, а не Нила.
Он метнул кольца в разъяренного наварха, который перегнулся через борт посмотреть, что происходит.
Я впервые видел, как хохочет Венитаф. Черный волосом и злобный лицом наварх-пуниец угодил в аркан, словно муха в паутину. Он свалился за борт в море. Его красногубый рот раскрылся было в крике, но слова поглотила горько-соленая вода. Свинец тут же увлек его на дно.
Тринадцатый день. Гибель наварха внесла смятение в ряды пунийцев. Они растерялись, и на триере поднялся невообразимый хаос. Гребцы, чьи весла оказались связанными, кричали. Одного из них, похоже, ранило рукоятью весла, и его кровь стекала по борту судна. Келевсты выкрикивали противоречивые приказы - весла ударялись друг о друга. Пращники пытались забросать нас снарядами, но Венитаф уже успел вооружиться кельтским луком из тиса и нанизать двух пунов на одну стрелу. Остальные в ужасе скрылись в проходе, усиливая панику внутри корабля.
И вдруг я услышал крики, доносившиеся с судна:
- Пифей! Пифей! Спаси нас! Я узнал тебя, Пифей. Я греб вместе с тобой. Мы из Массалии, Пифей... Они захватили нас в Геле, здесь тридцать греков из Массалии, но есть греки и из других мест. Нас обратили в рабство. Меня зовут Аристас, я сын башмачника Сминфия.
На мои глаза навернулись слезы. Венитаф тоже разобрал речь несчастного пленника, да и Эвтимен расслышал последние слова - его монеру течением подогнало к "Артемиде".
- Все на "Лошадиную голову"! - закричал я.- Спасем наших! Нам послала их Артемида!
- Подожди, пока я прикончу лучников и пращников, - остановил меня Венитаф.
И с помощью лука, которым мог бы гордиться Немврод, он одного за другим пригвоздил к мачтам и фальшборту нескольких пунов. Один из них повис на стене каюты, словно летучая мышь на дверях амбара. Нам нельзя было оставлять в живых ни одного свидетеля нашего выхода в Океан. Жестокий закон, но разве не пуны навязали нам его своей безграничной скупостью?
Гребцы, которых я назвал по именам, перешли на триеру. Я выбрал самых старших по возрасту, ибо от них требовались мужество и мудрость, и приказал выбросить пунов в море, привязав к их ногам грузы. Акулы из стада Амфитриты, привлеченные запахом крови, помогли нам избавиться от трупов. Оба келевста умоляли о пощаде, они были сицилийцами и состояли на службе у пунов. Обретшие свободу греки сумеют присмотреть за ними на пути домой. Я тоже поднялся на борт триеры и подозвал Аристаса.
Я разрыдался от ярости, увидев прикованных цепями к скамьям греков с клеймом на лбу или плече, и приказал Венитафу освободить их. Мне с трудом удалось удержать двух греков из Пирея, чтобы они на месте не расправились с келевстами. Я велел принести амфоры с вином и поджаренный хлеб. Затем, поскольку положение становилось опасным и надо было действовать быстро, я объяснил Аристасу, как лучше вернуться в Массалию.
- Теперь вы будете грести как свободные люди. Иначе и быть не может из рабов никогда не получится стоящих моряков. Келевсты помогут вам ориентироваться по солнцу и звездам.
