- Я дойду до Массалии с закрытыми глазами, - ответил Аристас.- Мы словно лошади, летящие на запах родной конюшни.
- Скажи архонтам и тимухам, что Пифей и Эвтимен прошли Столпы; скажи им также, что за два однорядных корабля я дарю им один трехрядный. Карты и этот инструмент беру себе, - сказал я, указывая на подобие циркуля, установленного на полукруге с изображениями звезд и Солнца [45].- В путь! Полный ход! Да помогут нам боги! Оставьте заходящее солнце слева и чуть по корме.
- Херете! Ио, Пэан! Ио, Пэан! [46] - прокричали освобожденные греки.Херете, Артемида!
Келевстов поставили к рулевым веслам под надзором двух греков, и корабль двинулся только что пройденным нами путем обратно, навстречу свободе.
Вечер. Мы вышли в Океан. Эвтимен следует за мной. Нас покачивает на длинной волне. Ветер стих. "Лошадиная голова", которая теперь получит имя Посейдона, поскольку это животное посвящено ему, исчезла на восходе. Берег Тингиса едва различим. А противоположный не виден вовсе. Тем лучше.
Четырнадцатый день путешествия. На заре. Ночью ветер дул с полудня, сухой и жаркий. У нас был поставлен только долон. Корабль Эвти-мена идет рядом. Берега окончательно исчезли из виду. Пора расставаться. Ветер установился и дует теперь с заката - "Гераклу" в правый борт, а "Артемиде" - в левый. Во время стоянки в Майнаке мы уже попрощались в надежде встретиться вновь, церемония расставания была простой. "Артемида" встала левым бортом к левому борту "Геракла". Эвтимен пойдет к полудню, а я на полночь.
Команда: "Малый ход!" Потом: "Налечь на весла!" Оба судна рванулись навстречу своей судьбе. Мои гребцы подбадривают гребцов Эвтимена. Те отвечают шутками. Я счастлив: их сердца полны мужества.
Вечер. Парус "Геракла" давно скрылся за горизонтом. Наконец-то "Артемида" встала на верный курс, ее нос смотрит в сторону Трона Солнца.
Я долго беседовал с гребцами. Им предстоит трудная декада. Мы не можем высаживаться на сушу там, где живут иберы и лузитаны, друзья пунов. Я намереваюсь отправиться прямо к бриттам, добытчикам олова. Дующий постоянно с заката и чуть-чуть с полудня ветер поможет нам. Гребцы будут получать вдоволь смешанного вина и поджаренного хлеба. Во время отдыха можно рыбачить. Ветер попутный, о вахтах легко договориться.
Пятнадцатый день. По моим расчетам, мы находимся в той части Океана, что лежит на уровне Священного мыса. Марсовый едва различает с высоты мачты вершины гор в окрестностях Гадеса. Мой корабль с черными бортами и окрашенными дубовым танином парусами невидим среди грозно щумящих волн.
После изнурительного плавания против ветра, когда мы удалялись от Столпов, наступил отдых - ветер наполняет косо поставленный парус и наполовину зарифленный долон.
Весла убраны. Я доволен, что установил щитки на скалмы. Гребцы спят. Они по очереди укладываются на раставленные в носовом помещении ложа. Те, кому их не хватило, спят на скамьях или в проходе. Я раздал подушки и сплетенные из болотных трав циновки, купленные в Эмпории.
Судно ведет себя в Океане прекрасно. Быстрый, надежный корабль. Длинные волны поднимают его с кормы, и он носом взрезает пенистые гребни. Он движется со скоростью хорошо идущего рысака, волны ластятся к его бортам, но не захлестывают палубу. Чтобы узнать скорость хода, я бросил в воду семейон [47] и быстро разматываю веревку, не отрывая взгляда от небольших песочных часов для отсчета восьмой части летнего часа [48].
Полдень. Мы делаем около ста стадиев в час, хотя идем только под парусами. По правде, гребцы не в силах слишком долго поддерживать ритм полного хода. А сбившись, они сразу же замедлили бы бег корабля. Пусть отдыхают. Главный келевст сообщил, что гребцы гордятся судном и навархом. Они радуются победе над пунами у Столпов и хохочут, вспоминая о ловкости Венитафа.
- Может, они столь отчаянно сражались из страха перед Молохом? усмехнулся я.- Дай им фасосского вина и поджаренного хлеба, когда проснутся.
Я посоветовал Венитафу установить порядок, чтобы гребцы не ссорились из-за того, кому спать на ложе. Свары в открытом море, особенно в начале путешествия, не доведут до добра - ведь на борту предстоит провести долгое время, не спускаясь на землю, а иногда даже не видя берегов.
Второй час после полудня. Над кораблем реют крупные птицы, похожие на тех, что гнездятся на Малых Стойхадах. Надо напомнить кормчим, чтобы они не приближались к суше. Мы должны видеть лишь вершины иберийских гор. Пора сменить марсового. Я повторяю ему, что надо внимательно следить за морем: как бы не появились и не заметили нас какие-нибудь суда. От погони будем уходить на веслах. Нам никак нельзя попасть в руки тартесситов или пунов. Счастье улыбается далеко не всегда.
Шестнадцатый день. Ветер ослаб, но по-прежнему дует в нужном направлении. Я доволен, что смог применить весла. Если люди бездельничают даже после заслуженного отдыха, они могут облениться. Пусть гребут по очереди, поскольку установлена лишь половина весел.
Остальные развлекаются, они хлопают в ладоши и поют в такт командам второго келевста. Сидящие на веслах хором подхватывают отдельные куплеты. Я записал их песню:
А! А! Раз...
Чудный Раз,
Этот Раз уходит от нас...
А вот идет Два,
А! А! Чудный Два...
и так далее. Когда они доходят до десяти, то начинают сначала, поскольку большинство из них умеет считать только на пальцах рук. К тому же сложные числа плохо рифмуются и трудны в произношении [49].
Семнадцатый день. Тот же ветер, та же скорость, тот же ход. Венитаф распределяет вахты. Я вглядываюсь в темную линию иберийских гор справа и привожу в порядок карту, на которую нанесу весь маршрут от Массалии до конечной цели нашего путешествия.
Полдень. Немного поспал. Мне приснился кошмарный сон - убитые Венитафом пуны превратились в черных птиц и преследуют нас, а утонувший наварх хватается за рулевое весло и кусает его кроваво-красным ртом, пылающим в черной бороде: так он выглядел, когда уходил под воду.
Это сновидение лучше скорее забыть, не то Венитаф поднимет меня на смех. Однако сон обеспокоил меня. Я отпил холодной воды из подвешенного кувшина и почувствовал себя бодрее.
Почему надо убивать, чтобы проложить себе дорогу? Пуны собирались прикончить нас, нам пришлось защищаться, но я не люблю ни думать о смерти, ни убивать людей. Есть ли боги, способные внушить людям, что места в Мире хватит всем, а богатства земли и моря неисчислимы?
Увы! У меня не было возможности изложить эту истину людям с тингисской триеры. Чтобы пройти, следовало либо убить, либо быть убитым! Это их закон, и этого хотели они. Я не таил злобы на них, но вступил в смертельную схватку, чтобы миновать Столпы. Почему они присвоили себе право запрещать другим выход в свободный Океан?
Мир невероятно обширен. Когда я рассчитываю кривизну Европы и кривизну мира в том и другом направлении, я представляю себе шар с очень большим радиусом и крохотный обитаемый мирок, затерянный в просторах Ойкумены, и не могу поверить, что по ту сторону широчайшего Океана нет иных земель.
К этому следует добавить, говорит Эратосфен, изгиб Европы за Геракловыми Столпами, расположенный напротив Иберии и простирающийся не менее чем на 3000 стадиев с уклоном к западу.
Страбон
Я перечитываю отчет о путешествии Неарха-критянина, который раздвинул пределы обитаемого Мира к восходу [50], и сравниваю пройденные им расстояния с расстояниями от Эллады до Массалии и от Массалии до той точки, где мы находимся. Меня охватывает смятение - у шара нет ни углов, ни конца, ни граничной точки, а если принять, что расстояние от устья Инда до Столпов больше, чем от Массалии до экватора Мира, то напрашивается вывод: на той стороне шара между устьем Инда и Столпами лежит огромный неизвестный мир. У меня нет оснований называть его необитаемым, и там в надлежащих пропорциях должны существовать земли и моря. А что думать о другой половине шара, той половине, что тянется от экватора до другого полюса Мира, как на это намекает Ганнон в своем перипле [51] ?
У меня начинается головокружение, и я должен поспать, чтобы успокоить разгоряченный ум.
Восемнадцатый день путешествия. Мы должны быть недалеко от мыса, ограничивающего иберийскую землю с полуночи. До этих мест легче добраться сушей, чем Океаном. И кроме того, не надо убивать по дороге пунов!
Северные области Иберии представляют собой более легкий путь в Келътику, чем плавание туда по Океану; и любому другому утверждению Пифея также нельзя доверять из-за его пустохвальства.
Страбон
Мы не можем заходить в иберийские порты, и люди начинают потихоньку роптать. По словам Венитафа, они мечтают о нормальной пище вместо сушеной рыбы и черствого хлеба. Рыбный соус вызывает жажду, я знаю это по себе, но я ем то же, что они. Предложил отдыхающим гребцам заняться рыбной ловлей. Венитаф научил их вытачивать рыбку из больших блестящих раковин и привязывать наживку к этой фигурке - приманка забрасывается в воду и тянется вслед за кораблем.
