Ознакомительная версия.
А заболевший корью, с первыми признаками нового приступа гемофилии Алексей послал отцу такое письмо: «Дорогой мой, милый папа! Приезжай скорей. Спи хорошо. Не скучай. Пишу тебе самостоятельно. Надеюсь, что кори у нас не будет, и я скоро встану. Целую 10 000 000 раз. Будь Богом храним! А. Романов».
Однако надежды цесаревича не сбылись. Одна за другой заболели все его сестры и даже ухаживавшая за ними Вырубова. В их комнатах с занавешенными окнами ходила от одной кровати к другой одетая в платье сестры милосердия заплаканная императрица. Она почти не спала и все время молилась.
23 февраля Николай II приехал в ставку, и в тот же самый день в Петрограде начались массовые волнения, тут же переросшие в грандиозные политические манифестации, митинги, собрания, а через два дня в городе началась всеобщая стачка, парализовавшая жизнь столицы.
27 февраля Николай записал в дневнике: «В Петрограде начались беспорядки несколько дней тому назад; к прискорбию, в них стали принимать участие и войска. Отвратительное чувство быть так далеко и получать отрывочные нехорошие известия!… После обеда решил ехать в Царское Село поскорее и в час ночи перебрался в поезд».
А в те часы, когда он это писал, в Петрограде солдаты слились с рабочими и пошли к Таврическому дворцу, где заседала Дума, а Павловский лейб-гвардейский полк без выстрела вошел в Зимний дворец, и вскоре собравшиеся на Дворцовой площади люди увидели, как с флагштока пополз вниз черно-золотой императорский штандарт, а через несколько минут вместо него над крышей взмыло красное полотнище.
В это же время 20 тысяч демонстрантов ворвались в сад Таврического дворца, и насмерть перепуганные депутаты не знали, чего им ждать: то ли гибели, то ли триумфа. Положение спас трудовик Александр Федорович Керенский. Он кинулся навстречу демонстрантам и приветствовал их от имени Думы, решительно объявив, что депутаты идут в одних рядах с демонстрантами. Тут же были образованы две организации: Временный комитет Государственной думы и Петроградский Совет. Во главе Комитета Думы оказался ее бывший председатель, октябрист Михаил Владимирович Родзянко, во главе Петроградского Совета – меньшевик Николай Семенович Чхеидзе, а его товарищем был избран А. Ф. Керенский.
А в это время Николай II, еще не зная обо всем происшедшем, до трех часов ночи беседует с генералом от инфантерии Н. И. Ивановым и поручает ему подавить восстание, возглавив батальон георгиевских кавалеров. Командующий Гвардейским корпусом Великий князь Павел Александрович отлично понимает, что у него нет сил противостоять революции, а царь и Иванов надеются прекратить беспорядки силами одного батальона…
Следующий день принес Николаю прозрение: его царский поезд, дойдя до Малой Вишеры, повернул назад, так как станции Любань и Тосно оказались занятыми восставшими. Не оставалось ничего иного, кроме как доехать до Пскова, где находился штаб командующего армиями двух фронтов – Северного и Северо-Западного – генерала от инфантерии Н. А. Рузского.
В штабе Рузского Николая ждали телеграммы о восстаниях в Москве, на Балтийском флоте и в Кронштадте, а потом в течение нескольких часов пришли телеграммы от всех командующих фронтами, и все они, кроме генерала А. Е. Эверта, командующего Западным фронтом, высказались за отречение Николая от трона. Это произошло после того, как начальник штаба Верховного Главнокомандующего, генерал М. В. Алексеев, получил от Рузского телеграмму, что Петроградский Совет и Временный комитет Государственной думы требуют отречения царя от престола, и он просит сообщить мнение об этом командующих фронтами. Среди этих телеграмм оказалась и депеша от командующего Закавказским фронтом Великого князя Николая Николаевича… Прочитав телеграмму «дяди Николаши», царь сказал:
– Я принял решение. Я отрекусь в пользу Алексея.
А потом, после долгой паузы спросил своего врача – долго ли проживет Алексей? И когда тот ответил отрицательно, Николай решил передать права на трон своему брату Михаилу.
Вечером 2 марта в Псков приехали председатель Военно-промышленного комитета А. И. Гучков и член Временного комитета Государственной думы В. В. Шульгин, уполномоченные принять из рук Николая II документ об отречении от престола.
Сохранились воспоминания Шульгина о том, как проходило отречение. «Государь сидел, оперевшись слегка о шелковую стену, и смотрел перед собой. Лицо его было совершенно спокойно и непроницаемо. Я не спускал с него глаз… Гучков говорил о том, что происходит в Петрограде. Он не смотрел на государя, а говорил, как бы обращаясь к какому-то внутреннему лицу, в нем же, в Гучкове, сидящему. Как будто бы совести своей говорил.
Когда Гучков кончил, заговорил царь. Совершенно спокойно, как о самом обыкновенном деле, он сказал: «Я вчера и сегодня целый день обдумывал и принял решение отречься от престола. До 3 часов дня я готов был пойти на отречение в пользу моего сына, но затем я понял, что расстаться с моим сыном я не способен…Вы это, надеюсь, поймете. Поэтому я решил отречься в пользу брата». Затем он сказал:
– Наконец я смогу поехать в Ливадию.
…Он отрекся, как командование эскадроном сдал».
Николай II отрекся от престола и за себя, и за цесаревича в пользу своего брата Михаила, записав в эту ночь в дневнике: «В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена, и трусость, и обман!»
3 марта он приехал в Могилев и здесь узнал, что Михаил не принял корону и отрекся от царского сана.
* * *
4 марта к Николаю в Могилев из Киева приехала его мать, вдовствующая императрица Мария Федоровна. Последующие три дня прошли в долгих беседах и чаепитиях. 8 марта Николай подписал последний приказ по армии, тепло простился со всеми чинами ставки, с офицерами и казаками лейб-конвоя и Сводного казачьего полка, с матерью, которая должна была после отъезда сына вернуться в Киев, с Великими князьями, оказавшимися в то время в ставке, и уехал в Царское Село.
9 марта он записал в дневнике: «Скоро и благополучно прибыл в Царское Село – в 11 1/2 ч. Но, Боже, какая разница – на улице и кругом дворца внутри парка часовые, а внутри подъезда какие-то прапорщики! Пошел наверх и там увидел душку Аликс и дорогих детей. Она выглядела бодрой и здоровой, а они все лежали в темной комнате…
Погулял с Валей Долгоруковым (гофмаршалом двора. – В.Б.) и поработал с ним в садике, так как дальше выходить нельзя!»
…И с этой самой поры и до близкой уже смерти «дальше выходить нельзя» стало для всех них обязательным и нерушимым каноном, ибо с этого самого дня они стали арестантами…
На этом закончилась 305-летняя история Российского императорского дома, а дальше для одних начался путь на Голгофу, а для других на чужбину. Но это уже совсем другая история…
* * *
Как сложилась судьба членов царской семьи, выживших после падения монархии в страшные дни Октябрьского переворота и годы Гражданской войны?
Вдовствующая императрица Мария Федоровна с дочерями Ксенией и Ольгой Александровнами и Великим князем Александром Михайловичем благополучно добрались из Крыма до Копенгагена.
Кириллу Владимировичу с семьей с немалым трудом удалось получить разрешение на выезд в Финляндию.
Его мать – Великая княгиня Мария Павловна Младшая – с сыновьями Борисом и Андреем до 1920 года жили в Кисловодске. Они счастливо избежали расстрела и весной 1920 года были эвакуированы на итальянском корабле.
В том же году Кирилл и его семья уехали из Финляндии во Францию, потом перебрались в Кобург, а с 1925 года поселились в Бретани на скромной вилле, возле курорта Сен-Мало.
С этого времени оказавшиеся в эмиграции монархисты объявили Кирилла Владимировича «императором в изгнании», борясь с еще одним претендентом на уже несуществующий престол – Великим князем Николаем Николаевичем Младшим.
Эта борьба самолюбия и нервов в немалой степени способствовала ухудшению здоровья «императрицы в изгнании» Виктории Федоровны, которая в конце 1935 года окончательно слегла и спустя два месяца умерла. 2 марта 1936 года ее отпели в православном соборе Парижа на рю Дарю. И сразу же перевезли в семейную усыпальницу в Кобург.
Смерть любимой жены явилась большим ударом для Кирилла Владимировича, что, впрочем, не помешало ему продолжать борьбу, отстаивая свои права на престол.
12 октября 1938 года он умер в Париже, а 19 октября был погребен в Кобурге, в склепе Великих герцогов Саксен-Кобург-Готских рядом со своей любимой Даки. И почти через 60 лет, в 1995 году, их останки перевезли в Санкт-Петербург, в Петропавловский собор, в родовую усыпальницу дома Романовых…
* * *
Закончить эту книгу хотелось бы стихами, найденными в доме Ипатьева, в подвале которого убили царскую семью. Эту молитву в стихах написала Великая княжна Ольга Николаевна незадолго до расстрела:
Пошли нам, Господи, терпенье
В годину бурных мрачных дней
Сносить народное гоненье
И пытки наших палачей.
Дай крепость нам, о Боже правый,
Злодейство ближнего прощать
И Крест тяжелый и кровавый
С Твоею кротостью встречать.
И в дни мятежного волненья,
Когда ограбят нас враги,
Терпеть позор и оскорбленье,
Христос Спаситель, помоги.
Владыка Мира, Бог вселенной,
Благослови молитвой нас…
И дай покой душе смиренной
В невыносимый страшный час.
И у преддверия могилы
Вдохни в уста Твоих рабов
Нечеловеческие силы —
Молиться кротко за врагов…
Давайте же и мы помолимся за всех, о ком написано в этой книге, ибо история семьи Романовых была полна и обычных человеческих грехов, и великих мучений и страданий.
Ознакомительная версия.
