дряблые, лишенные многочисленных колец, которые обычно их украшают; очки для чтения, помогающие близоруким глазам; круглая голова и пухлые щеки, полные губы и двойной подбородок; крупные нос и уши; несколько линий горечи от носа к уголкам рта; тяжелые глаза и слегка нахмуренные брови: Это Лев, разочаровавшийся в дипломатии и, возможно, ожесточившийся из-за непорядочной Реформации, а не легкомысленный охотник и музыкант, щедрый меценат, культурный гедонист, чье воцарение так обрадовало Рим. Чтобы отдать ему должное, необходимо дополнить картину рекордами. Человек — это много людей, разных людей и времен; и даже самый великий портретист не может показать все эти черты в одном мгновении.
Основным качеством Льва, рожденным его удачной жизнью, была доброта. У него было приятное слово для каждого, он видел лучшие стороны всех, кроме протестантов (которых он не мог понять), и так щедро одаривал многих, что даже эта щедрая филантропия, влекущая за собой большие расходы на кошельки христиан, стала причиной Реформации. Мы много слышали о его вежливости, такте, приветливости, веселом нраве даже в болезни и боли. (Его свищ, неоднократно оперированный, постоянно возвращался и иногда превращал передвижение в мучение). Насколько это было в его силах, он позволял другим вести свою собственную жизнь. Его первоначальная сдержанность и доброта сменились суровостью, когда он обнаружил, что некоторые кардиналы замышляют против его жизни. Временами он был безжалостно жесток, как, например, с Франческо Марией делла Ровере из Урбино и Джанпаоло Бальони из Перуджи.11 Он умел лгать, как дипломат, когда это было необходимо, и время от времени улучшал наставления вероломных государственных деятелей, которые его окрутили. Чаще он был гуманен, как, например, когда запретил (тщетно) порабощение американских индейцев и сделал все возможное, чтобы сдержать инквизиторскую свирепость Фердинанда Католика.12 Несмотря на общую мирскость, он добросовестно выполнял все свои религиозные обязанности, соблюдал посты и не признавал никакого противоречия между религией и весельем. Его обвиняют в том, что он сказал Бембо: «Во все века хорошо известно, насколько выгодной была для нас эта басня о Христе»; но единственным авторитетом для него является яростная полемическая работа «Паж пап», написанная около 1574 года безвестным англичанином Джоном Бейлом; и вольнодумец Бейл, и протестант Роско одинаково отвергают эту историю как басню.13
Его увлечения варьировались от философии до буффонады. За столом отца он научился ценить поэзию, скульптуру, живопись, музыку, каллиграфию, иллюминацию, текстиль, вазы, стекло — все формы прекрасного, за исключением, пожалуй, их источника и нормы, женщины; и хотя его наслаждение искусством было слишком беспорядочным, чтобы стать руководством для вкуса, его покровительство художникам и поэтам продолжало в Риме великодушные традиции его предков во Флоренции. Он был слишком покладист, чтобы принимать философию близко к сердцу; он знал, как шатки все выводы, и после окончания колледжа не утруждал себя метафизикой. За едой ему читали книги, обычно исторические, или он слушал музыку. Вкус его был несомненным; у него был хороший слух и мелодичный голос. При дворе он держал несколько музыкантов и щедро им платил. Импровизатор Бернардо Аккольти (прозванный Унико Аретино из-за своего рождения в Ареццо и непревзойденного мастерства в импровизированных стихах и музыке) смог на гонорары, которые ему платил Лев, купить маленькое герцогство Непи; еврейский лютнист получил замок и графский титул; певец Габриэле Мерино был возведен в сан архиепископа.14 Под опекой и при поддержке Льва Ватиканский хор достиг небывалого совершенства. Рафаэль справедливо изобразил Папу читающим книгу священной музыки. Лео собирал музыкальные инструменты не только по красоте, но и по звучанию. Один из них — орган, украшенный алебастром, — Кастильоне назвал самым прекрасным из всех, что он когда-либо видел или слышал.
Лев также любил держать при дворе шутов и буффонов. Это соответствовало обычаям его отца и современных королей и не слишком шокировало Рим, который любил смех только рядом с богатством и мздоимством; для нашего ретроспективного взгляда кажется обидным, что легкие или грубые шутки должны были раздаваться при папском дворе, пока в Германии бушевала Реформация. Льва забавляло, когда один из его монахов-буффонов проглатывал голубя за раз или сорок яиц подряд.15 Он с удовольствием принял от португальского посольства белого слона, привезенного из Индии, который трижды прогнулся при встрече с Его Святейшеством.16 Привести к нему человека, чье остроумие, уродство или неумение могло бы освежить его веселье, было для его сердца открытым кунжутом.17 Похоже, он чувствовал, что если время от времени предаваться таким развлечениям, то это отвлечет его от физической боли, избавит его ум от космических забот и продлит его жизнь.18 В нем было что-то обезоруживающе детское. Иногда он играл в карты с кардиналами, позволяя публике присутствовать в качестве зрителей, а затем раздавал толпе золотые монеты.
Больше других развлечений он любил охоту. Она сдерживала его склонность к полноте и позволяла наслаждаться свежим воздухом и сельской местностью после пребывания в плену у Ватикана. Он держал большую конюшню с сотней конюхов. Почти весь октябрь он имел обыкновение посвящать погоне. Лекари высоко оценили его пристрастия, но церемониймейстер Парис де Грассис жаловался, что Папа так долго не снимает тяжелые сапоги, что «никто не может поцеловать его ноги», над чем Лев от души посмеялся.19 Более доброе представление о Папе, чем на картине Рафаэля, мы получаем, когда читаем, как крестьяне и жители деревень приходили приветствовать его, когда он проезжал по их дорогам, и приносили ему свои скромные подарки, которые понтифик так щедро возвращал, что люди с нетерпением ждали его поездок на охоту. Бедным девушкам он давал свадебное приданое, оплачивал долги больных, престарелых или родителей многодетных семей.29 Эти простые люди любили его более искренне, чем те 2000 человек, которые составляли его свиту в Ватикане.*
Но двор Льва был не просто средоточием развлечений и веселья. Это было также место встречи ответственных государственных деятелей, и Лев был одним из них; это был центр интеллекта и остроумия Рима, место, где принимали или размещали ученых, педагогов, поэтов, художников и музыкантов; место проведения торжественных церковных церемоний, церемониальных дипломатических приемов, дорогих банкетов, драматических или музыкальных представлений, поэтических декламаций и выставок искусства. Без сомнения, это был самый изысканный двор в мире того времени. Труды пап от Николая V до самого Льва по благоустройству и украшению Ватикана, по сбору литературных и художественных гениев и самых искусных послов Европы сделали двор Льва зенитом не искусства (ибо оно появилось при Юлии), а литературы и блеска Ренессанса. По
