более тонкого нрава и жизни, чем представители предыдущего поколения.44 Некоторые, однако, оставались язычниками во всем, кроме исповедуемого ими вероучения. Это был неписаный закон: во что бы человек ни верил или в чем бы ни сомневался, ни один джентльмен не должен был произносить ничего критического в адрес Церкви, которая была столь терпима в нравственном отношении и столь щедро покровительствовала ему.
Бернардо Довизи да Биббена объединял в себе все эти качества — ученого, поэта, драматурга, дипломата, знатока, собеседника, язычника, священника и кардинала. На портрете Рафаэля запечатлена лишь часть его — хитрые глаза и острый нос; его лысину прикрывает красная шапочка, а веселье — незаслуженная серьезность. Он был легок на ногу, слово и дух, с улыбкой выходил из любой передряги. Нанятый Лоренцо Великолепным в качестве секретаря и воспитателя, он разделил с сыновьями Лоренцо бегство 1494 года; но он показал свою сообразительность, отправившись в Урбино, очаровал этот городской круг своими эпиграммами и использовал часть своего досуга, чтобы написать и поставить рискованную пьесу «Каландра» (ок. 1508), самую старую из итальянских прозаических комедий. Юлий II привез его в Рим. Бернардо провел избрание Льва с таким минимальным количеством суеты и трений, что Лев сразу же сделал его апостольским протонотарием, на следующий день — казначеем папского дома, а через полгода — кардиналом. Его достоинства не мешали ему служить Льву в качестве знатока искусств и организатора праздничных представлений. Его пьеса была поставлена перед Папой, который с удовольствием принял ее. Посланный папским нунцием во Францию, он влюбился в Франциска I, и его пришлось отозвать как слишком чувствительного для дипломата. Когда Рафаэль украсил его ванную комнату, то, по выбору кардинала, это была «История Венеры и Купидона» — серия картин, повествующих о триумфах любви; почти все они были выполнены в истинно античном помпейском стиле и несли христианство в мир, который никогда не слышал о Христе. Лев, делая вид, что не замечает Венеры в Биббиене, был верен ему до конца.
Лев любил драму во всех ее комических формах и степенях, от простейшего фарса до тончайших двусмысленностей Биббиены и Макиавелли. В первый же год своего понтификата он открыл театр на Капитолии. Там в 1518 году он стал свидетелем представления «I Suppositi» Ариосто и от души посмеялся над двусмысленными шутками, вытекающими из сюжета — попытки юноши соблазнить девицу.45 Такие гала-представления были не просто комедией: они включали в себя художественные декорации (в данном случае декорации были написаны Рафаэлем), балет и музыку вступления в исполнении хора и оркестра из лютни, альта, корнета, волынки, фифы и небольшого органа.
К понтификату Льва относится одно из главных исторических произведений эпохи Возрождения. Паоло Джовио был уроженцем Комо. Там, а также в Милане и Риме, он занимался медициной; но, вдохновленный литературным волнением, вызванным восшествием на престол Льва, он посвятил свои часы досуга написанию латинской истории своего времени — от вторжения в Италию Карла VIII до понтификата Льва. Ему разрешили прочитать первые части Льву, который со свойственной ему щедростью назвал ее самым красноречивым и изящным историческим сочинением со времен Ливия и сразу же наградил его пенсией. После смерти Льва Джовио использовал свое «золотое перо» для написания хвалебного жития своего умершего покровителя, а «железное перо» — для обвинения папы Адриана VI, который его проигнорировал. Тем временем он продолжал трудиться над своей огромной «Историей времен» (Historiae sui temporis) и в конце концов довел ее до 1547 года. Когда в 1527 году Рим был разграблен, он спрятал свою рукопись в церкви; ее нашел солдат, который затем потребовал от автора купить его собственную книгу; от этого унижения Паоло спас Климент VII, который уговорил вора принять, вместо более срочной оплаты, бенефиций в Испании; сам Джовио был сделан епископом Ночеры. Его «История» и биографии, которые он к ней приложил, получили признание за беглый и яркий стиль, но были осуждены за небрежные неточности и вопиющие предрассудки. Джовио беззастенчиво признавался, что хвалил или осуждал людей, о которых рассказывал, в зависимости от того, смазывали или не смазывали они или их родственники его ладонь.46
IV. ПОЭТЫ
Главной славой этого века была его поэзия. Как в самурайской Японии все, от крестьянина до императора, так и в Риме Льва все, от понтифика до его клоунов, писали стихи; и почти каждый настаивал на том, чтобы прочитать свои последние строки терпимому Папе. Он любил ловкие импровизации и сам был экспертом в этой игре. Поэты преследовали его повсюду с протянутыми рифмами; обычно он как-то вознаграждал их; иногда он довольствовался тем, что отвечал на них латинской эпиграммой extempore. Ему посвятили тысячу книг. За одну из них он дал Анджело Колоччи 400 дукатов (5000 долларов?); а Джованни Аугурелли, который подарил ему поэтический трактат «Хризопоэзия, или искусство получения золота с помощью алхимии», он послал пустой кошелек. У него не было времени прочитать все книги, чьи посвящения он принимал; одной из них было издание римского поэта V века Рутилия Наматиана, который выступал за подавление христианства как изнуряющего яда и требовал вернуться к поклонению мужественным языческим богам.47 Ариосто, который, возможно, показался Льву достаточно заботливым в Ферраре, он дал всего лишь буллу, запрещающую пиратское копирование его стихов. Ариосто был раздосадован, поскольку надеялся на подарок, соизмеримый с длиной его эпопеи.
Потеряв Ариосто, Лев слишком охотно довольствовался поэтами более тусклого сияния и более короткого дыхания. Его щедрость часто вводила его в заблуждение, заставляя вознаграждать поверхностные таланты так же щедро, как и гениальность. Гвидо Постумо Сильвестри, дворянин из Пезаро, энергично боролся и яростно писал против Александра и Юлия за захват Пезаро и Болоньи; теперь он обратился к Льву с элегической поэмой, в которой сравнивал счастье Италии при новом папе с ее смутой и несчастьем в предыдущие царствования; Благодарный понтифик вернул ему конфискованные имения и сделал его своим спутником на папских охотах; но вскоре Гвидо умер (по словам современников) от слишком обильных трапез за столом Льва.48 Антонио Тебальдео, уже прославившийся как поэт в Неаполе, поспешил в Рим на избрание Льва и (по неопределенному преданию) получил от Льва пятьсот дукатов за аппетитную эпиграмму;49 В любом случае папа передал ему управление мостом через Соргу и плату за
