проезд по нему, чтобы «Тебальдео мог содержать себя в достатке».50 Но деньги, хотя и могут финансировать талант ученых, редко питают гений поэтов. Тебальдео написал еще больше эпиграмм, после смерти Льва стал зависеть от благотворительности Бембо и постоянно ложился в постель, «не имея других жалоб, — говорит один из друзей, — кроме потери пристрастия к вину». Он долгое время жил в покое, лежа на спине, и умер в возрасте семидесяти четырех лет.
Франческо Мария Модена Мольца овладел стихосложением еще до возведения Льва на престол; но, прослышав о поэтической филантропии Папы, он оставил родителей, жену и детей и переехал в Рим, где забыл их в увлечении одной римской дамой. Он написал красноречивую пасторальную поэму «Тиберина» (La ninfa Tiberina), восхваляя Фаустину Манчини, и был тяжело ранен неизвестным убийцей. После смерти Льва он покинул Рим и в Болонье присоединился к свите кардинала Ипполито Медичи, который, по слухам, содержал при своем дворе триста поэтов, музыкантов и остроумцев. Итальянские стихи Мольца были самыми изящными в то время, не считая стихов Ариосто. Его «Канцони» по стилю не уступали петрарковским, а по огню превосходили их; ведь Мольца не раз попадал из одного любовного пожара в другой и вечно горел. Он умер от сифилиса в 1544 году.
Два крупных поэта-меломана прославили правление Льва. Карьера Маркантонио Фламинио показывает этот период в приятном свете — неизменная доброта Папы к литераторам, незавидная дружба Фламинио, Наваджеро, Фракасторо и Кастильоне, хотя все четверо были поэтами, и чистая жизнь, которую вели эти люди в эпоху, когда сексуальная свобода была широко разрешена. Фламинио родился в Серравалле в Венето, сын Джанантонио Фламинио, сам поэт. Нарушая тысячу прецедентов, отец обучал и поощрял мальчика к поэзии, а в шестнадцать лет послал его представить Льву написанную юношей поэму, призывающую к крестовому походу против турок. У Льва не было вкуса к крестовым походам, но стихи ему понравились, и он обеспечил мальчику дальнейшее образование в Риме. Кастильоне взял его под руку и привез в Урбино (1515); позже отец отправил сына изучать философию в Болонью; наконец, поэт поселился в Витербо под покровительством английского кардинала Реджинальда Поула. Ему посчастливилось отказаться от двух высоких назначений — в качестве секретаря Льва, вместе с Садолето, и секретаря Трентского собора. Несмотря на подозрения в симпатиях к протестантской Реформации, он получал щедрую поддержку от нескольких кардиналов. Во всех своих странствиях он тосковал по мирной жизни и чистому воздуху отцовской виллы близ Имолы. Его стихи — почти все на латыни и почти все в краткой форме од, эклог, элегий, гимнов и горацианских посланий к друзьям — вновь и вновь возвращают его к любви к старым сельским местам:
lam vos revisam, iam iuvabit arbores manu paterna consitas videre, iam libebit in cubiculo molles inire somnudos51 —
«Теперь я снова увижу тебя; теперь мне будет приятно смотреть на деревья, посаженные рукой моего отца, и я буду радоваться, что могу спокойно поспать в своей маленькой комнате». Он жаловался на то, что стал пленником шумного Рима, и завидовал своему другу, которого он представлял скрывающимся в деревенском уединении, читающим «сократовские книги» и «не обращающим внимания на мелкие почести, оказываемые пошлой толпой».52 Он мечтал о прогулках по зеленым долинам с Георгиками Вергилия и идиллиями Феокрита в качестве своих спутников. Его самые трогательные строки были написаны умирающему отцу:
Vixisti, genitor, bene ac beate, не нищий, не ныряющий, эрудированный Сатис, и сатис элоквенс, валенте semper corpore, mente sana, amicis iucundus, pietate singulari. Nunc lustris bene sexdecism peractis ad divum proficisceris beatas или; i, genitor, tuumque natum olympi cito siste tecum in arce.53
«Ты жил, отец, хорошо и счастливо, ни беден, ни богат, достаточно учен, достаточно красноречив, всегда крепок телом и здоров духом, приветлив и непревзойденно благочестив. Теперь, когда вам исполнилось восемьдесят лет, вы отправляетесь к благословенным берегам богов. Иди, отец, и поскорее возьми с собой сына на небесную высоту».
Марко Джироламо Вида оказался более податливым поэтом для целей Льва. Он родился в Кремоне, хорошо изучил латынь и стал настолько искусным в этом языке, что мог изящно писать на нем даже дидактические поэмы De arte poetica, или о выращивании шелковичных червей, или о игре в шахматы. Лев был так доволен этим Sacchiae ludus, что послал за Видой, нагрузил его вознаграждением и попросил увенчать литературу века латинским эпосом о жизни Христа. Так Вида начал свою «Христиаду», которую счастливый Лев умер слишком рано, чтобы увидеть. Климент VII продолжил покровительство Льва над Видой, дав ему епископство, чтобы тот мог питаться, но Климент тоже умер до публикации эпоса (1535). Хотя Вида был монахом, когда начинал, и епископом, когда заканчивал, он не мог удержаться от классических мифологических аллюзий, которые витали в воздухе во времена Льва, но могут показаться несочетаемыми тем, кто забывает мифологию Греции и Рима и делает христианство литературной мифологией в свою очередь. Вида говорит о Боге-Отце как о Superum Pater nimbipotens — «облакоподобном Отце богов» — и как о Regnator Olympi- «Правителе Олимпа»; он регулярно описывает Иисуса как героя; он привлекает горгон, гарпий, кентавров и гидр, чтобы потребовать смерти Христа. Столь благородная тема заслуживала своей собственной конгениальной поэтической формы, а не адаптации «Энеиды». Самые прекрасные строки «Вида» обращены не к Христу в «Христиаде», а к Вергилию в «De arte poetica»:
O decus Italiae! lux o clarissima vatum! te colimus,
