собою. К сожалению, полное научное сопоставление типов в данном случае потребовало бы всестороннего разбора их по времени и стилю, а равно сличения с подобными же декоративными и мифологическими типами, что не входит в нашу задачу.
Золотые стеклянные донышки с образом Девы Марии «Оранты» не только соединены с образом св. Агнии, но и находимы были определенно в катакомбах близ ее храма. Эту часть римских катакомб принято считать, с известной долей вероятия, «одним из константиновских пунктов» в Риме, между прочим, потому, что именно в «константиновскую эпоху» была воздвигнута в память св. Агнии († 304–5) базилика. Однако, из этого обстоятельства нельзя еще делать выводы, к которым, согласно предвзятым шаблонам, приходит, например, обозреватель «золоченых» донышек Вопель [49]. Если почитание Агнии в Риме началось еще в IV веке, и если значительное число изображений на донышках посвящено именно ей, и если образы Марии являются вместе с изображением св. Агнии, в качестве «спутников», то все это должно быть отнесено именно к данному местному почитанию. Образ св. Агнии в данном случае, конечно, будет как бы на первом месте, но отношение Марии к Агнии будет то же, что апп. Петра и Павла, изображавшихся также по сторонам Агнии: рисовальщик помещал их рядом с Агнией, как образы высшие, освящающие почитание Агнии, а для этого не нужно было, чтобы в Риме были «праздники имени Марии» в IV веке. Жены и девы, несшие на праздник Агнии чашу с изображениями ее и Марии, были, вероятно, в «чине вдов», или «дев», или «диаконисс» и следовали общим религиозным понятиям. Золоченые донышки вообще относятся именно к IV и V векам, редки в III и также в VI в., а донышки с образами Марии относятся, судя по стилю, скорее всего, ко второй половине IV века и только в виде исключения к началу V века.
Развитие образов Богоматери и «священных дев»
64. Мраморная плита в церкви св. Максимина в Тарасконе
65. Голова Девы Марии на плите Тараскона
Наиболее ясное, а потому и важное изображение Богоматери как девы служительницы в храме Иерусалимском, находится на мраморной (рис. 64) плите, сохраняющейся в крипте церкви св. Максимина близ Тараскона в Провансе. Эта плита из числа четырех, вставленных в стены крипты, сохраняющей мощи св. Магдалины, играла, подобно другим, по всей вероятности, роль помянной, погребальной плиты над диакониссой или вообще служительницей церкви и представляет изображение, начертанное на мраморе резцом и некогда, вероятно, заполненное суриком, как это делалось с надписями.
Памятник относится к началу V века и замечателен столько же изображением сколько и надписью, очевидно, имевшей в виду пояснить, с особым ударением, почему Божия Матерь изображена здесь в образе малолетней девочки (рис. 65) и с распущенными волосами. Объяснение этого образа Марии дается на основании апокрифического Прото-евангелия Иакова (гл. VII и VIII), в котором рассказывается, что, когда Мария достигла возраста 3-х лет, Иоаким созвал непорочных дочерей еврейских и велел им взять каждой по светильнику и идти с зажженными светильниками перед младенцем Марией, дабы она не обернулась назад и сердце ее не было бы вне Божьего храма. И принял иерей младенца Марию, благословил ее и посадил на третьей ступени алтаря. И жила Мария в храме Божием, питаясь подобно голубке и принимая пищу от руки ангела, до того времени, как ей минуло 12 лет.
С особенными подробностями останавливается на этом же и евангелие Псевдо-Матфея (гл. IV, VI, 1–2): Иоаким и Анна уже на третьем году возраста Марии поместили ее в среду дев, «которые и днем и ночью пребывали, прославляя Господа» (in contubernium virginum, quae die noctuque in Dei laudibus permanebant). Когда Мария была поставлена перед храмом Божиим, она бегом взошла по пятнадцати ступеням, не оглядываясь назад и не ища глазами родителей, как то делают дети. Весь народ удивлялся младенцу: в 3 года она ходила как взрослая, все говорила в совершенстве, и полагала в молитве такое усердие, как бы не была младенцем и как будто упражнялась в молениях около 30 лет. Лицо ее имело снежную белизну, и она напряженно занималась работами в шерсти, разделивши день свой: на молитвы с утра до третьего часа, работу тканья до девятого часа и вновь на моления до того времени, когда получала от ангела пищу.
Как известно, Прото-евангелие Иакова было распространено почти исключительно на греческом Востоке, а на Западе его место занимало евангелие Псевдо-Матфея, в свою очередь тоже неизвестное на Востоке, хотя составленное по восточным материалам, а именно по переводу еврейского евангелия, приписанного ев. Матфею. Несколько исторических документов в переписке блаженного Иеронима, которому принадлежал перевод, указывают точно на эпоху, когда был составлен текст, а именно на конец IV столетия. Считают, однако, возможным, что этот апокриф появился уже в VI столетии, когда были рассеяны предубеждения латинян против апокрифических евангелий, а имя блаженного Иеронима получило особенно большой вес. Если последнее соображение и отличается некоторым преувеличением, то во всяком случае настоящая плита является в своем роде первым и последним (?) памятником, прямо воспроизводящим данный апокриф.
66. Изображение «чина дев» на саркофаге с образом умершей, посвященной в «чин», в Кампо Санто в Пизе
В западной или, точнее, Римской церкви археология имеет дело с подобным или даже однородным явлением церковной жизни – так называемым «освященным девством» (virgo sacra, sancta, v. Dei, sponsa Domini, ancilla Dei), которое знаменитый римский археолог де-Росси назвал «цветом христианской археологии» и которое нашло себе образцового истолкователя в лице его истинного преемника Иос. Вильперта [50].
Как определяет свою задачу этот последний, она имеет целью изучить, начиная с его древнейшей эпохи, одно из самых симпатичных и в то же время величавых учреждений Римской церкви. Небольшое сочинение Вильперта расследует положение и образ жизни посвященных дев, обеты их, облачения и церемонии, при которых обеты давались, условия посвящения, как-то: возраст и занятия, первые начала монастырских общин, их укрывавших, и, наконец, изображения посвященных дев (рис. 66) и наиболее замечательные надгробные надписи над ними, известные из римских катакомб.
Оставляя в стороне всю общеисторическую часть сочинения, хотя несомненная близость освященных дев к Божией Матери требовала бы частного дополнительного исследования о том, насколько легендой и молитвенной стороной обряда был освящен этот общественный институт во имя Божией
