может похвалиться происхождением от римской крови, но они ни в чём не уступят древним римским солдатам, и что наконец по службе они сами римляне. (Известно, что варвары очень дорожили званием римлянина и чином римским). Хотя это чувство, одушевившее на минуту Рим, было похоже на чувство человека, быстро идущего к могиле, но когда-то полного жизни и жизненного здоровья, уверенного, что он ещё по-прежнему, силён и проживет долго, но всё же оно возымело своё действие: солдаты, воодушевившись, требовали, чтобы их немедленно вели на битву.
Стилихон, однако ж, остался в Риме, потому что с одной стороны Рим и Италия, по случаю дороговизны хлеба, находились в беспокойстве и беспорядке, которые могли превратиться в явный бунт, а потому требовали неусыпного надзора: а с другой потому, что надлежало опасаться неприязненных действий от Восточного Двора, - что всего скорее могло случиться в отсутствие Стилихона [92]: потому он старался выбрать вместо себя другого вождя. Выбор его пал на Масцельда, брата Гильдонова. Этот человек уже давно горел желанием отомстить Гильдону за то, что тот вероломно умертвил его сыновей, и за многие другие обиды в оскорбления, которые претерпел от него, и с радостью теперь видел, что время мщения наступило [93].
Гильдон между тем не думал оставлять своих привычек: полагаясь на содействие Евтропия, он по-прежнему проводил время в пьянстве и грубом разврате, по-прежнему из-за одного подозрения или корыстолюбия поражал опалой и правого, и виноватого. Посему, нисколько не заботясь о том, что делает его неприятель, он не препятствовал высадке римских войск, а опомнился только тогда, когда было уже поздно.
Без труда разбив отдельные отряды Гильдона, стоявшие в различных пунктах, Масцельд устремился на главные силы мятежника. Войско Гильдона состояло из 70 тысяч человек и занимало позицию при реке Акдалиусе, между городами Тебастом и Митридером. Одушевленный местью и ненавистью в своему брату, Масцельд смело повёл своё, в несколько раз малочисленнейшее, войско на лагерь мятежника [94]. Он был проникнут мыслью, что сам Бог поможет ему отомстить злодею, и врасплох, стремительно ударил на врага; скоро одна часть войска мятежника была истреблена, а другая бежала. Хотя Гильдон также успел убежать; но, оставленный всеми, он ничего не мог лучше придумать, как прекратить жизнь самоубийством: он удавился. Смертью его спокойствие в Африке было восстановлено.
Окончание Гильдонской войны произвело различные впечатления на Дворы Восточный и Западный. Как порождение политики государства, только что начавшего независимую от чуждого влияния жизнь, как первое проявление сил его вовне, эта война, своим исходом разрушив план Восточной политики и поставив неожиданную преграду замыслам Востока, естественно, неприятно и как-то тягостно подействовала на него. После этого константинопольский Двор сбросил с себя личину искренности, под которой он вёл свои интриги против Западного Двора; теперь он не скрывал своей неприязни к Западу [95], и можно думать, что за враждебными чувствами, которые разъединяли Восток с Западом, скоро последовали бы и неприязненные действия со стороны первого в отношении к второму, если бы смуты, начавшиеся там вслед за окончанием войны, не приковали исключительно к себе внимание всего константинопольского Двора.
Напротив того, на Западе окончание мятежа произвело всеобщую радость; народ спешил принести дань благодарности Стилихону за его мудрые распоряжения в несчастное время Империи, — в честь ему был воздвигнуть памятник [96]. При таком сочувствии к себе народа, Стилихон не встретил ни малейшего препятствия со стороны вельмож, когда вздумал отдать дочь свою в замужество за императора. Но вместе со всеми этими выгодами, которые Стилихон извлёк для государства и себя из успешного подавления мятежа, он должен был снова убедиться, что соединить Восток и Запад под одну власть не только трудно, да едва ли и возможно, и что если можно иметь на это какие-нибудь виды, то не иначе, как со временем и при благоприятных обстоятельствах, когда в Западной Империи будет восстановлено совершенное спокойствие.
Таким образом отчуждение между Востоком и Западом достигло теперь полного своего развития, и вместе с тем сношения между обоими Дворами пресеклось. Затем возникла новая война Запада с готами: она ознаменована была страшным опустошением Верхней Италин, естественными бедствиями государства, необыкновенным мужеством Стилихона, глубоким соображением с его стороны всех обстоятельств, блестящими победами, одержанными им над Аларихом, и кончилась бы совершенным ослаблением готов, если бы важные политические рассчёты Стилихона не заставили его примириться с ними.
Хотя непосредственно за этою войной, как необходимое следствие её, явилась новая опасность Италии — вторжение 200 тысяч варваров; но это послужило только ещё к большей славе Стилихона.
Аларих - король готов и его замыслы. — Совещание его с народом и разрыв с Западной Империей. — Состояние Италии и распоряжения Стилихона. — Поход его на Дунай. — Военные действия его там и распоряжения. — Поражение римской дивизии Аларихом на Альпах и Истрии. — Переговоры его с равеннским Двором. — опустошение Италии. — её бедствия. — Возвращение Стилихона. Военные его действия на Рубиконе и при Асти. — Битва при Полленции. — Бегство готов — Поражение при Вероне. — Аларих в засаде. — Мир Стилихона с Аларихом и план их. — Нашествие Радагайса.
Мы оставили Алариха в Восточной части илирийской префектуры, где он сам носил титул Magistri Militum, a готы получили земли во владение. Однако ж он не довольствовался этим приобретением. Предприимчивый дух готского вождя искал гораздо лучших и обширнейших земель - таких, где бы он мог основать особое, нисколько не зависящее от Империи, царство. Но где же было искать их, как не в самой Империи, владевшей самыми благословенными странами тогдашнего света. Хотя в горах Аркадии Стилихон ясно ему доказал, что не приспело ещё время, когда безнаказанно можно нападать на области Империи и без труда отнимать их, но он от этого не пал духом и не ослабел в своем намерении. В уступчивости константинопольского Двора скрывалось признание его слабости, которое в славолюбивой душе Алариха долженствовало пробудить чувство собственного превосходства и стремления к новым завоеваниям. Приведенные в удивление подвигами своего вождя, готы избрали Алариха королём. Но древнему обычаю, он был поднят на щиты и с радостными криками провозглашён королём вестготов. Конечно, он был королём ещё без царства, но уже в минуту своего возвышения замышлял новые завоевания. На первый раз, однако
