ж, пользуясь приобретенным им выгодным положением, Аларих ограничился только лучшим вооружением готов из государственного арсенала и дал им время на отдых для новых предприятий [98].
В то же самое время он зорким оком следил за ходом всех дел в той и другой Империи. Не без радости видел он, что отчуждение между обоими Дворами всё более и более усиливается, что Стилихон большую часть времени проводит в Германии. С одной стороны, эти обстоятельства отвлекали внимание обоих Дворов от готов, а с другой подавали ему надежду, что, вступив в борьбу с одною из Империй, он может быть безопасен со стороны другой [99]. Гильдонская война, как дело политики Восточного Двора, как выражение его неприязни к Западу, должна была показать ему, что, если он потревожит Италию, то Константинополь останется хладнокровным зрителем тех опустошений, которые он будет там производить. Конечно, Алариху было гораздо легче бороться с Восточной Империей, которая, как мы уже упомянули, вскоре после Гильдонской войны сделалась жертвой кровавых междоусобий вельмож; Аларих знал это, но он в то же время понимал политику Стилихона: готский король имел достаточное основание думать, что, сделав вторичное вторжение в провинции Восточной Империн, он встретит сильное сопротивление со стороны Западного министра. Не желая в одно и то же время иметь у себя двух врагов, Аларих решился оставить в покое Восточную Империю, к нападению на которую он не имел ни малейшого повода с её стороны и никакого предлога, но положил потревожить прямо Западную Империю. С течением времени этот план тем более казался ему верным, тем более обещал успеха, чем чаще Стилихон, не предугадывая нисколько его замыслов, отсылал свои войска в Германию, Британию и Галлию, чего требовали постоянно возникавшие там возмущения.
Надобно впрочем заметить, что весь этот план как родился в голове только Алариха, так в созрел в ней одной; готы не знали о намерениях своего короля до конца 400 года.
Тогда в народном собраний он высказал своё намерение добывать себе царство [100]. Безмолвно, с удивлением слушали готы речь своего любимого короля, недоумевая, зачем бы нарушать договор и опять начинать войну. «Мы живём в чужой земле», - говорил Аларих, желая вывести их из этого недоумения. «Мы народ сильный, а не имеем царства, Империя слаба; рано или поздно она сделается добычей какого-нибудь завоевателя; допустим ли мы, чтобы она кроме нас досталась кому-нибудь другому?» [101] Громкий, оглушительный крик, сопровождаемый дружными ударами в щиты, была ответом на слова короля. «Народ готский!» — продолжал он - «идём на Италию и вы скоро увидите мой панцирь в Форуме Римском» [102]. Вслед за сим вестготский король потребовал у Стилихона западной части Иллирийской префектуры,
Требование это было так неожиданно и притом случилось в такое время, когда в Италии было чрезвычайно мало войска, что привело в страшное недоумение весь Двор. Стилихон, однако ж, не согласился на это требование. Впрочем, до самой весны 401 года римский Двор не давал ответа Алариху, думая, что он сам сознаёт неосновательность своего требования и останется в покое. Но когда эта надежда не исполнилась и Аларих настоятельно требовал себе Иллирик, то Стилихон послал ему решительный отказ. Тогда готы перешли границу, отделявшую восточную часть Иллирийской префектуры от западной, и наводнили собою Паннонию и часть Норика. К счастью Империи, они не спешили в Италию, и, занявшись опустошением этих областей, простояли здесь всё лето, и тем дали время Стилихону принять свои меры.
Тем не менее вторжение Алариха в Паннонию привело в ужас всю Италию. В Риме за верное полагали, что, при недостатке войска, решительно нет никаких средств отразить огромную массу варваров. Это сделалось всеобщим убеждением, когда пришло в Рим известие, что некоторые варварские племена, пользуясь замешательством Империи, взбунтовались и, овладев Винделицией [103] и частью Норика, угрожают Италии, и что другие из этих варваров соединились с готами и появились на судах в Адриатическом море.
Уныние сделалось повсеместным. Богачи считали погибшим своё золото; поднялись разного рода гадания о будущности войны. Всякое событие, мало-мало выходящее из ряда обыкновенных вещей, объясняли как предзнаменование угрожающего Империи бедствия. Сильный град, опустошивший во многих местах поля, частые пожары, появление на небе никогда не виданной кометы, смелое появление двух волков пред глазами императора, когда он делал, вместе со Стилихоном, смотр кавалерин, - всё это и многое другое волновало умы, и во всем этом видели предзнаменование страшной грозы, которая должна разразиться над Италией [104]. Император Гонорий совершенно упал духом и потерял всякую надежду на безопасность в Риме. Несмотря на всё увещания Стилихона, который представлял ему всевозможные доводы, что ему необходимо остаться в Риме для поддержания бодрости в народе, император оставил город и спешил со всем своим Двором в крепкую Равенну.
Когда сделался гласным отъезд императора, то отчаяние объяло всех. Тогда-то во всем блеске своём обнаружились твердость духа, гибкость и глубокий государственный ум Стилихона. В то время, как Сенат несколько раз сходился, чтобы придумать что-нибудь к отвращению угрозы, и столько же раз расходился, ничего не придумав, Стилихон постоянно почти упражнял военными экзерцициями войско, какое только находилось в Италии, и вместе с тем соображал план спасения Империи. Взоры всех теперь обратились на него, тревожно ожидая, что он будет делать. Осенью 401 года он явился в Сенат, и спокойным взором окинул собрание смущённых сенаторов. Здесь как бы повторились времена Ганнибала, «Что же вы — сказал он — упали духом? Разве уже не надеетесь на лучшее в будущем? Уймите своих плачущих жён и детей. Ведь вы знаете, что рыдания на корабле нисколько не помогают ему, когда волны бросают его из стороны в сторону, постоянно грозя потопить его в безднах; и можно ли затушить пожар медленным поливанием и одними мольбами? И теперь, в наших обстоятельствах, не отчаиваться нужно, а действовать, как поступали древние римляне в подобных случаях, бодро встречая их и со славою выходя из них; соберём войско, снарядим флот и встретим неприятеля лицом к лицу. Вы спросите, где взять столько войска, чтобы можно было отразить огромные полчища врагов? Я немедленно и скорым маршем пойду в Германию; там, при помощи Божией, подавлю восстание, наберу солдат, выведу легионы из Британии. Все теперь зависит от того, перешёл ли Аларих чрез Альпы; если нет, то обстоятельства ваши не так
