текстами, пробирками и микроскопами, смешивали диковинные химические реактивы, измеряли силы и величины, строили уравнения и диаграммы, заглядывали в тайны клетки, зарывались в земные пласты, составляли карты движения звезд, пока все движения материи не стали казаться закономерными, а подавляющая безбрежность Вселенной не подчинилась предсказаниям удивительного человеческого разума. Во Франции — Фермат, Паскаль, Роберваль, Мариотт, Перро и целые семьи Кассини; в Швейцарии — Бернулли; в Германии — Герике, Лейбниц, Цирнхаус, Фаренгейт; в Голландии — Гюйгенс и Левенгук; в Италии — Вивиани и Торричелли; в Дании — Стено; в Шотландии — Джеймс и Дэвид Грегори; в Англии — Уоллис, Листер, Бойль, Гук, Фламстид, Галлей, Ньютон: эти и многие другие в этот короткий период истории Европы с 1648 по 1715 год трудились порознь и вместе, в одиночку и в сговоре, чтобы день за днем, ночь за ночью создавать математику, астрономию, геологию, географию, физику, химию, биологию, анатомию и физиологию, которые должны были совершить роковую революцию в современной душе. Ольденбург, чувствуя этот интернационализм науки и не мечтая о том, что национализм может превратить саму науку в партизанское и катаклизмическое орудие, видел в этом вдохновляющем сотрудничестве предзнаменование лучшей жизни. «Я надеюсь, — писал он Гюйгенсу, — что со временем все народы, даже менее цивилизованные, обнимут друг друга как дорогие товарищи и объединят интеллектуальные и материальные усилия, чтобы изгнать невежество и сделать истинную и полезную философию царствующей». 11 Это все еще надежда мира.
II. МАТЕМАТИКА
Во-первых, новый интернационал отточил свои инструменты. Паскаль, Гук и Герике разработали барометр; воздушный насос Герике исследовал возможность создания вакуума; Грегори, Ньютон и другие сделали телескопы лучше, чем у Кеплера и Галилея; Ньютон изобрел секстант; Гук усовершенствовал составной микроскоп, который изменил изучение клетки; Термометр стал более надежным и точным под руководством Герике и Амонтона, а в 1714 году Фаренгейт придал ему англо-американскую форму, используя ртуть вместо спирта в качестве расширяющейся среды, и разделив его шкалу на ноль, 32 градуса и 96 градусов (что, по его мнению, является нормальной температурой человеческого тела).
Величайшим инструментом из всех была математика, ибо она придавала опыту количественную и размеренную форму и тысячей способов позволяла предсказывать будущее и даже управлять им. «Природа играет роль математика», — сказал Бойль; а Лейбниц добавил: «Естественные науки — это не что иное, как прикладная математика». 12 Историки математики отмечают семнадцатый век как особенно плодотворный в их области, ведь это был век Декарта, Напье, Кавальери, Ферма, Паскаля, Ньютона, Лейбница и Дезарга. Дамы, благоухающие родословной, посещали лекции по математике; некоторые из них, шутил Journal des savants, делали квадратуру круга единственным залогом своей благосклонности; 13 Этим можно объяснить упорные попытки Гоббса решить эту загадочную проблему.
Пьер де Ферма основал современную теорию чисел (изучение их классов, характеристик и отношений), придумал аналитическую геометрию независимо от Декарта — возможно, даже раньше него, изобрел исчисление вероятностей независимо от Паскаля и предвосхитил дифференциальное исчисление Ньютона и Лейбница. Однако он жил в сравнительной безвестности, будучи советником Тулузского парламента, и сформулировал свой вклад в математику только в письмах к друзьям, которые были опубликованы только в 1679 году, через четырнадцать лет после его смерти. В одном из этих писем мы улавливаем математический экстаз: «Я нашел очень большое количество чрезвычайно красивых теорем». 14 Его приводил в восторг каждый новый трюк или удивительная закономерность в числах. Он бросил вызов математикам всего мира: «Разделить куб на два куба, четвертую силу на две четвертые силы» и т. д.; «Я обнаружил, — писал он, — поистине чудесную демонстрацию этого, известную теперь как «последняя теорема Ферма»; но ни его, ни какого-либо убедительного доказательства до сих пор не найдено». Один немецкий профессор в 1908 году оставил 100 000 марок тому, кто первым докажет теорему Ферма; никто до сих пор не потребовал вознаграждения, возможно, обескураженный обесцениванием марок.
Христиан Гюйгенс, за исключением одного, был выдающимся ученым этой эпохи — facile secundus после Ньютона. Его отец, Константин Гюйгенс, был одним из самых выдающихся поэтов и государственных деятелей Голландии. Родившись в Гааге в 1629 году, Христиан (так его произносили голландцы) в возрасте двадцати двух лет начал публиковать математические трактаты. Его открытия в области астрономии и физики вскоре принесли ему европейскую известность; в 1663 году он был избран членом Королевского общества в Лондоне, а в 1665 году Кольбер пригласил его вступить в Академию наук в Париже. Он переехал в столицу Франции, получил солидную пенсию и оставался там до 1681 года; затем, испытывая неудобства при короле, ставшем гонителем протестантов, он вернулся в Голландию. Его переписка на шести языках с Декартом, Робервалем, Мерсенном, Ферматом, Паскалем, Ньютоном, Бойлем и многими другими свидетельствовала о растущем единстве научного братства. «Мир — моя страна», — говорил он, а «развивать науку — моя религия». 15 Его «mens sana in corpore aegro» было одним из чудес своего времени — его тело всегда болело, а ум был творческим до самой смерти в шестьдесят шесть лет. Его работа в области математики была наименьшей частью его достижений; однако геометрия, логарифмы и исчисление — все они выиграли от его трудов. В 1673 году он установил «закон обратных квадратов» (что притяжение тел друг к другу изменяется обратно пропорционально квадрату расстояния между ними), который стал столь важным для астрономии Ньютона.
Ньютон, конечно, был центральным светилом в галактике британской науки; он заслуживает отдельной главы; но у его звезды были и спутники. Его друг Джон Уоллис, англиканский священник, стал савиловским профессором геометрии в Оксфорде в 1649 году в возрасте тридцати трех лет и занимал эту кафедру в течение пятидесяти четырех лет. Грамматика, логика и теология отвлекали его перо от науки; тем не менее он эффективно писал по математике, механике, акустике, астрономии, приливам и отливам, ботанике, физиологии, геологии и музыке; ему не хватало только любовных утех и войн, чтобы стать полноценным человеком. Его «Трактат по алгебре» (De Algebra Tractatus Historicus et Practicus, 1673) не только внес оригинальные идеи в эту науку, но и стал первой серьезной попыткой в Англии написать историю математики. Современников восхищала его продолжительная полемика с Гоббсом по поводу квадратуры круга; Уоллис добился своего, но старый философ боролся до конца своего девяносто первого года. История помнит Уоллиса
