один заговор. Был арестован дядя государыни Михаил Глинский. По летописному свидетельству, он «захотел держати великое государство Российскаго царствия со единомысленным своим с Михаилом Семеновичем Воронцовым» [113]. Историки приходят к выводу, что свергать малолетнего государя Глинский, конечно, не собирался. Они с Воронцовым намеревались устранить окружение ребенка и перехватить власть от его имени. Вообще, Глинский был известным авантюристом. Наемником-кондотьером он успел послужить австрийскому эрцгерцогу Максимилиану. Побывал в Италии, Испании. Вернувшись в Литву, из-за личных обид изменил и передался в Россию. Потом изменил России и провел 13 лет в тюрьме. Дважды менял вероисповедание, переходя из православия в католицизм и обратно. На Западе его знали очень хорошо. Германский император и магистр Тевтонского ордена считали его своим личным другом, поддерживали какие-то связи. Герберштейн в оба своих приезда в Россию, в 1517 и 1525 гг., от имени императора ходатайствовал за заключенного Глинского, просил отпустить его в Германию.
Похоже, что Глинский и Воронцов входили в заговор Ивана и Семена Бельских, Воротынских, Ляцкого, связанный с Литвой [114]. Дальнейшее расследование измены военачальников могло привести к их сообщникам в Москве. И не только в Москве. У крамольников существовала какая-то опора в западных городах России. Об этом говорит тот факт, что после раскрытия заговора было решено привести к повторной присяге жителей Пскова и Новгорода [115]. Впрочем, есть и летописное известие противоположного свойства, что Глинский пострадал «по слову наносному от лихих людей» [116]. То есть, нельзя исключать, что его оклеветали. Если так, то вину следует возложить на врагов Елены Васильевны, устранивших человека, который в будущем мог стать препятствием для их планов. Для Воронцова опала ограничилась удалением от двора, Глинский был заключен в тюрьму.
Между тем боевые действия продолжались. Летом 1535 г. армию возглавил Василий Шуйский, и русская конница опять ворвалась в Литву, разоряя ее. Но этот набег стал прикрытием для другой операции. Под Псковом было собрано второе войско, оно тоже вступило на литовскую территорию и на берегу Себежского озера заложило крепость Иваньгород — в честь государя Ивана Васильевича (ныне Себеж). Неприятель прятался в своих городах от конных отрядов и строителям не мешал. Крепость возвели за месяц, разместили в ней гарнизон. Таким образом, отхватили и закрепили за собой кусок литовских владений.
Но и Сигизмунд готовился к наступлению. Русские ударили на северном фланге, он нацеливался на южный. Елена Васильевна и ее советники учитывали такую опасность. На Оке на всякий случай собрали еще одну рать под командованием Дмитрия Бельского и Ивана Мстиславского. Однако король послал побольше золота в Крым, и орда напала на Рязанщину. Полки Дмитрия Бельского и Мстиславского перенацелились на нее, татар побили и прогнали. Но для Сигизмунда главное было достигнуто, южную русскую армию отвлекли. 40-тысячное войско коронного гетмана (главнокомандующего) Тарновского и князя Острожского двинулось на Гомель. Причем численность требует уточнения. Литовцы и поляки учитывали только «рыцарство» — шляхту и наемников. Но каждый шляхтич брал с собой на войну вооруженных слуг. Поэтому реальные цифры были значительно выше.
Воевода Гомеля Оболенский-Щепин перепугался вражеских подчищ и бросил крепость. Литовцы заняли ее без боя и осадили Стародуб. Это был большой город, центр Северской земли, а воеводой в нем сидел Федор Телепнев, брат любимца государыни. Русские воины вместе с жителями отчаянно оборонялись, отбили несколько штурмов. Но неприятели подвели подкоп, заложили мину и взорвали часть стены, город заполыхал. Телепнев даже в такой ситуации пробовал отбросить врага, повел защитников в контратаку, прорвался до ставки неприятельских воевод. Однако силы были слишком неравными, его окружили и смяли. Телепнев и князь Сицкий попали в плен, погибли князь Ромодановский и боярин Колычев.
Рассвирепевшие враги ворвались в город и резали всех подряд. Те, кто запирался в домах, сгорали в пожаре. В Стародубе было истреблено 13 тыс. человек. А победители двинулись на Почеп. В нем гарнизон был небольшим, укрепления — слабыми, и воевода Сукин сам сжег город, приказав населению уходить вглубь страны, закапывать или уничтожать запасы продуктов и фуража. На пепелищах Стародуба и Почепа поживиться было нечем, да и закрепиться в сгоревших крепостях было невозможно. Литовцы опасались, что подойдут крупные русские силы, и отступили с Северской земли.
Победы окрылили их. Посланцы Сигизмунда снова ехали в Крым, возами везли туда деньги (их в прямом смысле перевозили на телегах, ведь деньги были еще не бумажными, а металлическими). А крымские эмиссары появились в Казани. Внушали: Василий Иванович умер, русских бьют литовцы. Миром с Россией здесь многие были недовольны. Подрывались доходы работорговцев. Простые татары лишились возможности подзаработать в набегах. Их возбуждали и тем, что их нынешний хан признал подданство «неверному» великому князю, да еще и ребенку, растеряв былую славу ханства. Произошел переворот. Джан-Али убили, тут же явился прежний хан Сафа Гирей с отрядами крымцев. Любимой женой Джан-Али была Сююн-бике, дочь ногайского князя Юсуфа. Ей никакого зла не причинили, с почетом выдали замуж за нового хана. Таким образом и ногайцев вовлекали в союз.
А Сигизмунд уже готовил новый удар. Его особенно раздражала крепость Иваньгород, построенная на его земле. В феврале 1536 г. на нее выступила армия воеводы Немирова с тяжелой артиллерией, 20 тысяч рыцарства (то есть около 50–60 тыс. воинов). Осадили Иваньгород, открыли бомбардировку. И… попались в ловушку. Русские специально замышляли раздразнить врага, притянуть его силы именно сюда. В крепость завезли побольше орудий, разместили многочисленный гарнизон под командованием Засекина и Тушина. В перестрелке государевы пушкари сразу одержали верх. Поражали батареи противника, его позиции и лагерь. А затем ратники выплеснулись на вылазку.
Ударили дружно, решительно, и литовцы попятились. Воеводы уловили этот момент и бросили в контратаку все свои силы. Враги побежали, и их загнали на лед Себежского озера. Под тяжестью тысяч людей в доспехах, их коней лед треснул, стал проваливаться. Русские рубили неприятелей, расстреливали из пушек и пищалей, многие тонули. Те, кто сумел выбраться из воды, замерзали в окрестных лесах. Немиров едва ускакал, его армия погибла почти полностью. В Москве праздновали, выставили показать народу трофейные пушки и знамена — и победа была одержана у стен города, названного в честь Ивана Васильевича!
Литва потеряла цвет своего рыцарства. А государева конница снова покатилась опустошительным рейдом до Любеча и Витебска. Но под прикрытием конницы в неприятельских владениях построили еще две крепости, Велиж и Заволочье, сдвигая границу на запад. Восстанавливались и погибшие города, Стародуб и Почеп. В Литве поняли, что развязали войну слишком легкомысленно. Сигизмунд запросил о мире. Но и правительство Елены Васильевны считало, что войну надо завершать. Снова напали крымцы,
