кратковременностью его пребывания в губерниях европейской части России.
Сочетанием правды и фантазии звучат некоторые полевые наблюдения Ф.И. Страленберга. Например, можно согласиться с его предположением, что самоназвание хантов «chondichne» произошло от названия р. Конда и даже с тем, что манси могли рассказывать ему о том, что прежде они составляли с пермяками один народ и даже с тем, что их часто называли «tschuludi», но сообщение о том, что живущие близь Томска ханты связывали свое происхождение с некоей страной «Sauomis» или «Sembla», отождествленной им с Финляндией или Лапландией, кажется несколько надуманным. Впрочем, как и его желание связать уральское поселение Тура с главным городом финнов — Турку, вполне совместимое с тем, что во Фригии находилась Троя. В.Н. Татищев более осторожно пишет: «Тура река в Уральских горах в Верхотурском уезде... вогуличи имянуют Тырна, но что то значит, истолковать не разумеют». Из этой же логики следует предложенная Страленбергом этимология удмуртского этнонима «Ар», являющегося внешним (татарским) названием удмуртов. «Ары» видятся автором потомками сарматов и кимеров, которые были древнейшими жителями России. Именно от них произошел этот народ, чья земля обозначается словом «Arima», что может, по мнению автора, сближаться с упоминаемым у Плиния названием «Aramasi». Множественные этимологические опыты и смелые исторические обобщения приближают стилистику труда Страленберга к эрудитской традиции западноевропейской историографии XVI-XVII вв., тогда как конкретные этнографические и географические наблюдения, совместно со сравнительной таблицей языковых форм, выводят его работу на новый рационалистический уровень, приближающийся к классическим образцам научного текста эпохи Просвещения.
Ф.И. Страленбергом, кроме того, был поставлен целый ряд научных проблем, занимающих ученых по сей день. Так, по мнению финского языковеда Э.Н. Сетяля, Страленберг был первым, кто обозначил проблему существования древнего финно-угорского языка-основы. Венгерский лингвист П. Хунфалви в совместной с А. Регули публикации о народе манси, обратил внимание на использованные автором этимологии и принципы классификации, и в особенности в плане установления финно-венгерского родства. Венгерские ученые обратили внимание на тот факт, что Страленберг использовал такой этноним как «секлеры», считая последних потомками гуннов. Дело в том, что секлеры (локальная группа венгерского народа, живущая преимущественно в Трансильвании), были хорошо известны в Европе по причине их военно-пограничного противостояния османской экспансии. Это и еще несколько выявленных в тексте обстоятельств свидетельствуют о серьезной теоретической проработке шведским ученым этногенетической проблематики. Страленберг опирался не только на личные полевые собрания, но и на «100 финско-венгерских этимологий», по-видимому, извлеченные из работы шведского историка О. Рюдбека «Specimen usus linguae gothicae» 1717 г. и книги венгра М. Бела «De vetere literatura Hunno-Scythica», опубликованной в 1718 г. в Лейпциге. Безусловно, не все предположения Страленберга, сделанные на основе изучения научной литературы, были справедливы, как, например, его попытка отождествления финнов с древними «уйгурскими гуннами».
Кроме суждений о взаимоотношениях различных народов и языков северо-востока Евразии, труд Страленберга содержит этнографические заметки, касающиеся некоторых сторон духовной и материальной культуры финно-угорских народов. В основном, это краткие справки, рассеянные по различным частям книги. Поскольку большую часть своего плена капитан Страленберг провел в Западной Сибири, значительная доля его материалов обско-угорского происхождения. Кое-что им было почерпнуто из опубликованных сообщений ранее побывавших в Сибири европейцев, как это было, например, с описанием медведя, «...бьющего по барабану с колокольчиками, на нюрнбергский манер», которому на коленях молились обские ханты. Сюжет явно заимствованный из путевых записок голландского путешественника Избрандта Идеса. Имея лишь краткую возможность лично наблюдать жизнь и быт народов Поволжья и Приуралья, Страленберг, тем не менее, сообщает ряд интересных этнографических сведений, возможно, записанных со слов офицеров, отбывавших свой плен в пределах Казанской губернии. Автор, в частности, пишет о распространении среди мордовского народа пережитков солярного культа: «Дверные проемы своих жилищ мордва, как и чуваши, устраивала на южной стороне избы, чтобы обращать свои молитвы к солнцу; очаг в их домах находится с левой стороны... Мордвины жертвуют своему богу «Jumischipas», (равнозначному Jumala) быков и при этом просят у него всего, в чем нуждаются в данный период. Они не развешивают жертвенные лошадиные шкуры на деревьях, как это делают черемисы, не едят также конины, подобно христианам, и свинины, подобно имеющимся в Русском государстве иудеям». Сведения Страленберга о солярных верованиях мордвы отчасти подтверждается более поздними сообщениями нижегородского епископа И. Дамаскина. Информанты епископа, имевшего высочайшее распоряжение о составлении сравнительного словаря языков народов, живущих в вверенной ему епархии, доносили, что мордва живет не в городах, а в небольших деревнях, дома в которых расположены так, что их двери смотрят на восток, и как только солнце восходит и его первые лучи проникают сквозь маленькое дверное окошко, люди кланяются ему и произносят молитву. Кроме того, источники епископа сообщали, что утром, только поднявшись, и вечером перед сном мордвины молятся лицом на восток. В целом, хочется отметить, что Страленберг, уделяя много внимания дохристианским верованиям народов восточной России, стимулировал научный интерес к данной проблематике.
Кроме этнографических заметок, в тексте Ф.И. Страленберга содержится немало крайне неясных сообщений, над которыми еще предстоит серьезно поразмышлять. К таковым следует отнести сведения о магическом значении чисел 3 и 9 в контексте ритуальных действий крестьян Ливонии, совершаемых вблизи священных деревьев или в рощах, когда, жертвовались (пища, олово, латунь и т.д.). Очевидно, что Страленберг мог лично присутствовать на некоторых церемониях жертвоприношений, об этом свидетельствуют его материалы по сибирскому культу медведя. Он писал по этому поводу, что если манси добывали в лесу несколько медведей, то приносили жертву следующим образом: в грубо срубленной хижине для молений стоял стол, за которым в определенном порядке лежали туши трех медведей, у которых были нетронуты лишь головы, шкура же была набита. По обеим сторонам туш находились мужчины с длинными ножами в руках, затем входил еще один с топором и изображал сцену поимки медведя, а двое стоявших с ножами символически защищали их и просили у них прощения, якобы они не виноваты в том, что медведи были убиты, поскольку их убили стрелы, железо для которых выковали и изготовили русские. Между тем, остальные участники церемонии были на улице и занимались приготовлением медвежьего мяса. Женщинам же доставалось лишь только то, что оставалось после всей церемонии жертвоприношения. Близкие этому описания будут затем нередко встречаться на страницах этнографических работ, посвященных обско-угорским народам.
О манси исследователь сообщает, что «среди прочих божков, есть у них еще деревянные совы, которым крепят на ноги настоящие совиные лапы». Эту подробность можно связать со сведениями о священных животных и
