частности женские рубахи, были украшены вышивкой, выполненной с величайшей заботой и умением; комбинация цветов и знаков часто обнаруживала хороший вкус. Некоторые образцы лопарской и вогульской меховой одежды носились самим Регули. Во-вторых: куклы-марионетки, то есть мужские и женские фигурки самоедского и черемисского изготовления. В-третьих: вогульские, черемисские, остяцкие и русские санки, коньки, луки и сети. В-четвертых: оружие, включавшее репрезентабельную коллекцию стрел и тому подобного снаряжения. В-пятых: подлинная вогульская лютня (sangur) и подлинный остяцкий идол. Кроме того, Регули предпринял несколько этнографических поездок в Альфёльд и в прикарпатский регион Венгрии, где занимался сбором полевого материала среди местного венгерского населения, занятого как скотоводством, так и земледелием. Можно сказать, что Регули стал первооткрывателем не только мира далеких родственных народов, но и одним из первых ученых, обратившим внимание на культуру локальных сообществ Венгрии, а именно составляющих ее регионов. Сравнительный подход к материалу, усвоенный им из своих прежних странствий, закладывал базу для дальнейших родиноведческих исследований в стране, народ которой постепенно осознавал свою идентичность как в большом мире европейских наций, так и среди обретенных финно-угорских родственников.
ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ
Осознанная в самом начале петровского времени потребность в реальном знании географии страны чрезвычайно расширила возможности для субъективных внутренних размышлений ученых, путешествующих по социокультурным пространствам России, населенным людьми, чей облик и образ жизни далеко не всегда соответствовал устоявшемуся стереотипу. Историко-филологические исследования, активизировавшиеся в России в период становления европейских наций, еще раз показали, что во многих местностях, порой совсем мало удаленных от столичных городов, люди если и говорят по-русски, и ходят в православные храмы, то бытующие традиции и антропологический тип выдают их сравнительно недавнее обращение. Пристальное «вглядывание» ученых-этнографов в реалии российской жизни позволило внести новые штрихи в репрезентацию России как европейской державы, значительная часть территории которой находится в Азии, а немалая часть населения имеет «восточное» происхождение. Именно этим обстоятельством был продиктован мой интерес к двум оппозиционным и в то же время взаимопроникающим эпохам — Просвещению и Романтизму, когда был заложен идейный базис научных и культурных проектов нациестроительства. Вжившись в местную почву, просветительство и национальный романтизм стали неотъемлемой частью общественной жизни, находя самые разные формы проявления — от высоких образцов живописи, музыки и литературы до каждодневных занятий школьного учителя с учениками, а приходского священника — со своей паствой, желающей услышать слово на родном языке. Часто исследователи, будучи просветителями по профессии и романтиками — по духу, с успехом соединяли в себе два мировоззрения и воспринимали свое служение народу как миссию, находящуюся «между разумом и чувством». И если попытаться рассмотреть в этом ключе научные опыты энтузиастов отечественного народоведения, в том числе этнографического финно-угроведения, то скорее всего, можно увидеть новые грани, казалось бы, известных проблем и выйти на новые перспективы научного поиска.
На основе личного мнения, еще более укрепившегося в период работы над темой, хотелось бы отметить, что история этнографического изучения финно-угорских народов России прошла к настоящему моменту немалый путь, на котором были времена блестящих открытий и научного подвижничества, но имелись и случаи безликого тиражирования давно уже очевидных фактов или что хуже — научного «самоедства» и беспринципной погони за конъюнктурой. Тем не менее, у автора сложилось стойкое убеждение в том, что ушедшие поколения ученых, их мысли и труды не должны остаться в забвении, несмотря на то, кажутся ли они нам важными и актуальными, или не вписывающимися в контекст сегодняшнего дня, поскольку современная этнография финно-угорских народов в равной степени опирается на данные эмпирического характера и историографические материалы.
