171
27 мая британский посол и французский поверенный в делах передали Молотову англо–франиузский проект предполагаемого соглашения. К удивлению западных послов, Молотов воспринял его довольно холодно. — Прим. авт.
Письменные показания не были приняты в качестве свидетельских, но это не лишает их достоверности. Все документы, касающиеся советско–германского сотрудничества, рассматривались трибуналом очень осторожно, поскольку один из четырех судей был русский. — Прим. авт.
В книге «Нацистско–советские отношения», представляющей собой подборку документов немецкого министерства иностранных дел по этой тематике и изданной в 1949 году госдепартаментом США, эта телеграмма в переводе на английский звучит более сильно: «…Мы решили пойти на вполне определенные переговоры с Советским Союзом». Это побудила многих историков, в том числе и Черчилля, сделать вывод, что телеграмма от 30 мая знаменовала поворотный пункт в усилиях Гитлера заключить сделку с Москвой. Этот поворотный пункт наметился позднее. Как писал Вайцзекер в постскриптуме к письму Шуленбургу, шаги, направленные на сближение, должны быть «очень осторожными». — Прим. авт.
Желая упредить предоставление англо–франко–русских гарантий Латвии и Эстонии, которые граничили с Советским Союзом, Германия 7 июня срочно заключила с ними пакты о ненападении. А 31 мая она заключила аналогичный пакт с Данией, которой, учитывая предшествующие события, казалось, была гарантирована безопасность. — Прим. авт.
Согласно документам британского министерства иностранных дел, 8 июня Галифакс сказал Майскому, что он предполагал просить премьер–министра послать его в Москву, но «вырваться было совершенно невозможно». 12 июня, после того как уехал Стрэнг, Майский сказал Галифаксу, что неплохо бы было министру иностранных дел поехать в Москву, «когда обстановка стала спокойнее», но Галифакс опять заявил о невозможности отлучиться в настоящее время из Лондона. — Прим. авт.
19 июня главное командование сухопутных войск сообщило в министерство иностранных дел, что 168 офицеров германской армии «получили разрешение на проезд через вольный город Данциг в гражданской одежде на учебу». В начале июля генерал Кейтель направил в министерство иностранных дел запрос, «целесообразно ли с политической точки зрения продемонстрировать публике 12 легких и 4 тяжелые пушки, которые находятся в Данциге, или лучше скрыть их при проведении учений». Из немецких документов неясно, как немцам удалось провезти тяжелую артиллерию мимо польских таможенников. — Прим. авт.
Вейган в состав миссии не входил. — Прим. тит. ред.
Британское верховное командование, как впоследствии и немецкое командование, сильно недооценивало мощь Красной Армии. По большей части это произошло, вероятно, из–за докладов военных атташе, поступавших из Москвы. 6 марта, например, военный атташе Файрбрейс и военно–воздушный атташе Хэллауэлл в пространном докладе в Лондон писали, что, хотя Красная Армия и ВВС способны достаточно хорошо обороняться, вести серьезные наступательные действия они не могут. Хэллауэлл полагал, что препятствием для советской авиации, так же как для армии, «будет отсутствие нормально функционирующих служб, равно как и действия противника». Файрбрейс находил, что чистка среди командного состава сильно ослабила Красную Армию, но отмечал, что «Красная Армия считает войну неизбежной и наверняка напряженно к ней готовится». Прим. авт.
2 Стрэнг, прибывший в Москву для переговоров с Молотовым, относился к этому вопросу еще сдержаннее. «Это просто невероятно, — писал он 20 июля в Форин оффис, — что мы вынуждены разговаривать о военных тайнах с Советским правительством, даже не будучи уверенными в том, станет ли оно нашим союзником».
Взгляд русских на этот вопрос оказался прямо противоположным. Он был изложен Молотовым 27 июля членам англо–французской делегации» «Очень важно было увидеть, сколько дивизий сможет выделить каждая сторона для общего дела и где эти дивизии будут размещены». Еще не связав себя политическими обязательствами, русские хотели знать, на какую военную помощь Запада они могут рассчитывать. — Прим. авт.
В состав английской миссии входили адмирал сэр Реджинальд Дракc, который был комендантом военно–морской базы в Плимуте в 1935–1938 годах, маршал авиации сэр Чарльз Барнет и генерал–майор Хейвуд. — Прим. авт.
Вывод, к которому Арнольд Тойнби и его сотрудники приходят в книге «Канун войны», основан преимущественно на документах британского Форин оффис. Прим. авт.
16 августа маршал авиации сэр Чарльз Барнет писал из Москвы в Лондон: «Я понимаю, что политика правительства — это затягивание переговоров, насколько возможно, если не удастся подписать приемлемый договор». Сидс, британский посол: в Москве, телеграфировал в Лондон 24 июля, то есть на следующий день после; того, как его правительство согласилось на военные переговоры: «Я не могу смотреть с оптимизмом на переговоры и не верю, что они быстро завершатся, но если их начать, сейчас, то это будет неплохой встряской для стран оси и стимулом для наших друзей. Но переговоры можно затягивать и, таким образом, пережить несколько тревожных месяцев». Учитывая, что англо–французская разведка знала о встречах Молотова; с немецким послом и о попытках Германии заинтересовать Россию новым разделом Польши — Кулондр еще 7 мая предупреждал Париж о скоплении немецких войск на польской границе и о намерениях Гитлера, учитывая все это, трудна понять приверженность англичан политике затягивания переговоров в Москве. — Прим. авт.
Типичным можно назвать сообщение Аттолико о встрече с Риббентропом 6 июля. На этой встрече нацистский министр иностранных дел заявил, что если Польша осмелится напасть на Данциг, то Германия решит данцигский вопрос за сорок восемь часов (в Варшаве!). Если Франция вмешается в данцигский вопрос и начнет таким образом всеобщую войну, пусть ей же будет хуже. Германия только и ждет этого. Франция будет уничтожена. Если вмешается Англия, то это приведет к развалу Британской империи. Россия? Скоро будет подписан русско–германский договор и Россия не станет вмешиваться. Америка? Одной речи фюрера оказалось достаточно, чтобы поставить Рузвельта на место. Американцы в любом случае не станут вмешиваться. Сидеть спокойно их заставит страх перед Японией.
«Я с удивлением молча слушал, — писал Аттолико, — пока Риббентроп рисовал картину войны, угодной Германии, картину, которая крепко засела в его мозгу. Он не видит ничего, кроме своего удивительного плана, он уверен в победе Германии над кем угодно и где угодно… В конце беседы я заметил, что в моем понимании между фюрером и дуче, между Германией и Италией было достигнуто полное согласие по вопросу подготовки к войне, которая не может начаться немедленно».
Дальновидный Аттолико не верил в это. В течение июля он во всех посланиях предупреждал о неизбежности действий Германии против Польши. Прим. авт.
Риббентроп вдруг раздраженно сказал Чиано: «Вы нам не нужны!» «Время покажет», ответил Чиано. (Из неопубликованных дневников генерала Гальдера, запись от 14 августа. Гальдер пишет, что узнал об этом от Вайцзекера.)‑Прим. авт.
Хотя в немецких документах ясно сказано, что Чиано договорился с Гитлером не публиковать «никакого коммюнике» после завершения переговоров, немцы не преминули обмануть своего итальянского союзника. Официальное информационное агентство Германии ДНБ опубликовало коммюнике через два часа после отъезда Чиано, не проведя никаких консультаций с итальянцами. В коммюнике говорилось, что в ходе переговоров были затронуты все злободневные проблемы, в частности проблема Данцига, и что по всем вопросам было достигнуто «стопроцентное» понимание. Более того, в коммюнике сообщалось, что не остался не рассмотренным ни один вопрос и что в будущем встреч не намечается, так как для этого нет необходимости. Аттолико был вне себя. Он заявил немцам протест, обвиняя их в нечестной игре. Он намекнул Гендерсону, что война неизбежна. В своем сердитом послании в Рим он говорил о немецком коммюнике как о документе, составленном «в духе Макиавелли», с помощью которого Германия намерена привязать к себе Италию после того, как сама нападет на Польшу. Он заклинал Муссолини проявить твердость и требовать от Гитлера соблюдения пункта Стального пакта о консультациях и настаивать при этом на месячной отсрочке, за время которой вопрос о Данциге можно будет решить дипломатическим путем. — Прим. авт.
