Министр виделся с Людовиком XV фактически каждый день. За двенадцать лет король осыпал его деньгами и почестями, но Шуазель не смог завязать действительно тесных отношений с монархом и не находил, что личность Людовика интересна. Его величество рассматривался министром просто как источник блистательных подношений, до которых тот был сам не свой.
Со своей стороны Людовик восхищался Шуазелем за его ум, неустанную энергию и патриотизм, но ему были не по душе чрезмерные амбиции и блистательный успех антиклерикального салона, который открыл Шуазель. Никто не считает, что Людовик XV был особенно привлекательной или восхитительной персоной. Но никто не находит в отношениях между Людовиком и Шуазелем ничего похожего даже на ворчливую терпимость, характерную для взаимопонимания Питта и Георга II. Когда король, наконец, в 1770 г. отправил его в отставку, Шуазель отомстил монарху беспощадной критикой в своих мемуарах.
Некоторые часто находят, что Шуазель страдал от скуки циника. Вследствие этого, ему необходимо было постоянно играть какую-нибудь роль. Способность переключаться за какую-то секунду с добродушия на высокомерие дает основания полагать, что он был прирожденным актером. Легко утомлявшийся от деталей, проявляя при этом нетерпение, иногда он с готовностью удовлетворялся поверхностной оценкой людей и ситуаций. В целом министр был обольстительным, но вызывающим некоторое раздражение человеком.
Помимо его желания победить Англию и показать, что истинным хозяином европейской политики был он, а не Питт, у Шуазеля имелись две постоянные навязчивые идеи. Одна из них — протекции родне. Он неутомимо трудился, чтобы катапультировать своих родных братьев, кузенов и дальних родственников на высокие посты. Министр продвигал своего клерикала-брата последовательно на должности епископа Эвре, архиепископа Ольби и, наконец, архиепископа Камбре. Шуазель плел интриги, чтобы Мария Терезия Австрийская возвела его военного брата в чин фельдмаршала, а затем перевел его во французскую армию (в 1760 г.) уже в звании генерал-лейтенанта. Он устроил брак своей сестры с герцогом де Грамоном. Позднее министр сделал по возможности все, чтобы его кузен граф де Шуазель занял пост в Вене, сменив де Грамона на должности государственного секретаря.
Его щедрость распространялась на аристократию Лотарингии (на семейства Бован и дю Шателе), так как Шуазель испытывал примитивные чувства семейственности к своей родной провинции. Все посты и чины, намеченные для своих близких родственников по дипломатической, военной, административной или бюрократической линии, он, как правило, получал. Шуазель даже обеспечил назначение в качестве банкира двора своего друга Жана-Жозефа де Лабора в процессе вытеснения с этих постов братьев Пари-Монмартель, которые не только контролировали французские финансы со времени Регентства, но и находились в фаворе у Помпадур. Учитывая, что работа банкира двора заключалась в переводе послам Франции субсидий, выплачиваемых иностранным державам и тайным агентам, министр мог рассчитывать на королевское вознаграждение. Все задания выполнялись за премиальную оплату, и этот приз стоил трудов. Братья Пари-Монмартель допустили ошибку, оставаясь настроенными против Австрии после 1756 г. Это позволило Шуазелю уговорить Помпадур исключить их из списка.
Второй «крестовый поход» Шуазеля был направлен против клерикализма. Хотя он формально оставался католиком, отправляя обряды в Пасху, но возможно, в глубине сердца этот человек был атеистом. Ему нравилось выказывать свое вольнодумство в том, что он ел мясо по пятницам, переписывался с Вольтером, защищал философов и превратил свой дом в пристанище врагов религии. В частности, у него были важные друзья и связи в Парижском парламенте, Шуазель поддерживал их в проведении компании в защиту янсенизма против набожных иезуитов.
Так как парламент был нужен, чтобы проголосовать за получение денег на войну, он был готов предложить им иезуитов в жертву. Шуазель поддерживал и проводил политическую линию, которой мешали иезуиты, имевшие огромные временные амбиции, направленные на контроль над умами людей и учреждение всеобъемлющей монархии папы. Кампания против иезуитов стала систематической и беспощадной, министр получил ключ к этому в 1759 г. в результате изгнания маркизом Помбалом Ордена иезуитов из Португалии.
Потребовалось время, чтобы у Шуазеля созрели планы, но в период с 1764 по 1767 гг. иезуиты были изгнаны из всех государств, контролируемых королями династии Бурбонов: Франции, Испании, Неаполя, Сицилии, Пармы. Эта политика распространилась и на все заморские территории — Перу, Парагвай, Аргентину, Мексику и Филиппины. К этому времени орден уже вышвырнули из Португалии и Бразилии. По иронии судьбы протестантский король Пруссии Фридрих спас иезуитов от полного уничтожения.
В начале 1759 г. даже перед хладнокровным Шуазелем появилась скала, которую ему пришлось покорять. Это произошло в тот период, когда Францию охватили религиозный, административный и финансовый кризисы. По существу кризис возник с начала 1750-х гг. в том виде, который современная наука о политике называет «кризисом наследия». Теперь он угрожал перерасти в катастрофу.
По общему признанию, политической нестабильности в таком масштабе не было со времени кардиналов Ришелье и Мазарини за сто лет до того. На самом простом финансовом уровне Франция оказалась почти банкротом. Главная причина заключалась в том, что богатая аристократия и классы, владеющие землей, отказывались платить налоги. Министр финансов не мог изменить ситуацию без решительного и карательного распоряжения короля, но Людовик XV совершенно абсурдно полагал: уровень налогообложения во Франции и без того был слишком велик. Монарх осложнил проблему тем, что в 1750-е гг. назначил главных сеньоров высшей аристократии на старшие политические посты, затруднив работу министра финансов еще в большей степени.
Министры финансов, вполне естественно, были выходцами из парижских финансовых кругов. Поэтому их не считали социально равными отпрыском древних родов, занимающих политические посты. При любой попытке проведения экономических реформ или сокращения расходов они, что совершенно предсказуемо, натыкались на каменную стену. Политика, проводимая королем, оказывалась значительно более бессмысленной, чем он представлял. Общая политическая нестабильность приводила к быстрой смене министров, но отставка даже одного из великих аристократов была очень серьезным делом.
Людовик освободился от самых талантливых людей из не слишком знатного дворянства — от Морепа в 1749 г., от Машоля и граф д'Аргенсона в 1757 г. И этим он не вызвал никаких возмущений в стране. Но когда он, в конце концов, уволил Шуазеля и Праслина в 1770 г., то обрек Францию на политический кризис такого рода, которого Франция не видела со времен Фронды в конце 1640-х гг.
Один год Семилетней войны обошелся Франции в два раза дороже, чем год любой предшествующей. Неспособность сбалансировать бюджет за счет налогообложения означала: войну придется финансировать в кредит. Но к 1759 г. кредит был почти исчерпан. Нового министра финансов Этьена де Силуэта назначили в начале 1759 г. Это человек, чья фантомная карьера сделала его имя синонимом тени. Он устало составил кризисный бюджет на тот год. В условиях, когда доходы составляли 286,6 миллионов, а расходы — 503,8 миллиона ливров, ему пришлось оперировать с дефицитом в 217,2 миллиона. Беспомощный предшественник министра занизил возможный дефицит на 84 миллиона ливров. За каждый год продолжающейся войны необходимо было пополнять казначейство приблизительно на ту же сумму (217 миллионов ливров).
Таким образом, если все-таки наступил бы мир, все доходы уже будут истрачены в период его ожидания. Проект Силуэта не был чем-то особенным, так как в 1755 г. Франция истратила приблизительно 30 процентов своих доходов на обслуживание долга, а к 1763 г. эта цифра увеличилась более чем на 60 процентов.
Силуэт, юрист и интеллектуал, начал многообещающе. Он собрал 72 миллиона ливров, сократив доходы сборщиков налогов. Это мероприятие первоначально обеспечило ему высокое процветание. Затем министр приостановил действие всех освобождений от налогообложения, пожалованных до сего времени («талье»). Но он все еще не мог собрать достаточно денег, временами приходилось вставать на путь настоящих фантазий. Например, когда он предложил ввести в стране чрезвычайный подушный налог на каждого мужчину, на каждую женщину и на каждого ребенка, предполагая собрать 325 миллионов ливров.
В сентябре 1759 г. Силуэт слишком далеко завел свой реформаторский порыв и издал эдикт о генеральной дотации. Он предполагал оштрафовать богатых посредством налога на собственность, создать новые офисы, которые владельцы должны оплатить, чтобы сохранить их, ввести новые налоги на кареты, лошадей, бархат, шелк, золото и серебро, меха и зарубежные товары. Людовик XV предпринял нерешительную попытку поддержать своего министра, отправив всю свою серебряную посуду на монетный двор и уговаривая всех своих богатых подданных поступить так же.
