Пентаполису и осадил Перуджу, однако затем кардинально изменил свои планы, приняв монашеский постриг и прекратив войну [130].
На этот раз ни у кого не возникло сомнений в том, что отказ от трона могущественного Лангобардского короля произошел под влиянием бесед с ним папы, выехавшего в королевскую ставку и за два дня совершившего полный переворот в душе молодого монарха. Но и папе не суждено было прозреть даже самое близкое будущее — брат и преемник Ратхиса, пылкий Айстульф (749–756), решил довести до конца дело своих предков и подчинить себе коварного папу, доставлявшего столько хлопот лангобардам.
Только теперь папа понял, какая опасность нависла над Римом и им лично, и возблагодарил Бога за то, что некогда невольно помог Пипину освободиться от конкурентов. Папа узнал, что энергичный франк, сосредоточивший в своих руках практически всю власть во Франкском королевстве, жаждал приобрести королевский венец, но благоразумно стремился сделать это законным путем. Было очевидно, что физическое смещение представителя древнего рода Меровингов, короля Хильдериха III, было невыгодно: свободолюбивые франки, высоко ценившие свое право назначать королей, могли не признать законности прав Пипина. Благоразумие взяло верх над желанием, и Пипин организовал народное собрание, которое без излишних угрызений совести проигнорировало старинное право передачи верховной власти по наследству, провозгласив первого представителя рода Каролингов, Пипина, своим королем.
Но это было половиной дела. То ли Пипин сам пришел к такому оригинальному решению, то ли выход ему подсказали франкские клирики, имевшие прямую связь с апостоликом, но в 751 г. в Рим было направлено посольство к папе Захарию с просьбой освободить франков от присяги Меровингам и узаконить избрание Пипина. Надо отдать должное понтифику — тот моментально оценил всю нестандартность создавшегося положения и попытался извлечь из него сразу несколько выгод. Папа благосклонно пояснил, что, действительно, источником всякой власти является народ, как это всегда и было в Римской империи, но это «право народа» подлежит узаконению со стороны Римского епископа.
В известной степени формально папа был прав, поскольку старые римские представления о народе как источнике политической власти не изжили себя до конца даже на Востоке, не говоря уже об Италии с ее республиканским духом. Однако все последующее монархическое строительство в Римской империи уже давно наделило эту идею качественно иным содержанием. Даже в древние времена, когда Италия знала законных царей, соправительствующих с императорами Востока, ссылка на народную волю являлась не более чем данью памяти Республике, не имеющей практического значения. Так сказать, один из примеров политического консерватизма, вообще присущего римскому сознанию. После императора св. Юстиниана Великого и его преемников с их представлениями о Богоустановленности монаршей власти, убежденностью, что Римский царь является источником политической власти любого правителя в любой точке Вселенной, пассаж папы Захария выглядел эклектичным соединением совершенно разнородных и отделенных по времени политических идей, традиций и институтов [131].
Безусловно, такое важное событие не должно было случиться без уведомления единственного носителя законной власти — Римского императора, но папа не спешил советоваться с Константином V, чему были свои причины. Во-первых, он прекрасно понимал, что независимые франки крайне негативно отнесутся к перспективе согласования венчания Пипина на власть с Византийским царем. Во-вторых, при таком сценарии папское участие в деле узаконения прав новой Франкской королевской династии сильно проигрывало в цене и значении. Кроме того, в этом случае его обращение к Пипину о защите от лангобардов уже не выглядело как законное требование к «сыну» защитить «отца», которому он всем обязан. Это становилось просьбой униженного и слабого лица, выполнение которой с железной необходимостью вызывало новые обязательства со стороны папы перед Пипином.
Можно еще долго распространяться на эту тему, открывая все новые и новые нюансы, но для нас в данной ситуации важно другое. В любом случае слова Захария об обязательном узаконении власти короля папой, как неотъемлемом критерии законной власти Франкского монарха, дали начало настоящему политическому перевороту, «папской революции». Уже 300 лет папа не венчал на царство ни одного Римского императора — это давно стало неписаной прерогативой Константинопольского патриарха. А теперь понтифик вернулся к старым формам, которые наполнил молодым вином. По новой версии апостолика, единственным источником власти является он сам, по милости, дарованной ему, как преемнику святого апостола Петра, Богом.
Скрыв от императора факт обращения к нему Пипина, папа Захарий направил поручение своему легату, св. Бонифацию, совершить таинство венчания нового Франкского короля. Сам Захарий, скончавшийся 14 марта 752 г., не дождался известий о выполнении своего поручения, перевернувшего старые представления и предопределившего последующие политические события. Но это ничего не значило, поскольку в этом же году Пипин возложил на себя в народном собрании в Суассоне корону Хильдериха, заключив старого короля в монастырь (кстати сказать, по подсказке папы) [132].
Кончина конкретного папы никогда ничего не значила для Рима, если речь шла о сохранении престижа Апостольской кафедры и реализации тех идей, которые престол Вечного города вынашивал веками. Преемник Захария папа Стефан II (752–757), вступив на трон 25 марта 752 г., столкнулся с теми же проблемами, что и предыдущие апостолики. Пока его предшественник решал вопрос с узаконением прав Пипина, Айстульф захватил Равенну, издав 4 июля 751 г. свой указ с пометкой, что написал его в месте дислокации императорского экзарха. Правда, не желая окончательно разрывать отношения с могущественным Константином V, Айстульф выделил последнему экзарху, Евтихию, для пребывания Феррару и несколько других городов, находящихся во власти лангобардов. Но несколько позднее, почувствовав себя настоящим преемником Римских императоров, заявил права на всю Италию — что еще можно было ожидать от него при таком развитии событий? Вполне естественно, его горящий воинственным пылом взор остановился на Риме, без овладения которым претензии называться «королем Италии» выглядели нелепо.
В 752 г. Айстульф организовал поход на Вечный город, но папе Стефану II с большим трудом удалось отговорить его от этой затеи. Лангобард заключил с понтификом мирный договор на 20 лет, но через 4 месяца изменил свое решение и потребовал от апостолика выплаты дани, судя по размерам (одна золотая монета в год с человека), очень тяжелой для Рима. Положение осложнило посольство из Константинополя, передавшее папе просьбу императора Константина V принять все меры для того, чтобы мирным путем вернуть Империи те провинции и города, которые были захвачены лангобардами в последние годы.
Ситуация сложилась крайне неординарная: каждая из сторон руководствовалась своими мотивами, к тому же император многого не знал об отношениях франков с Апостольским престолом, а также о реальном положении дел в Италии. Нельзя сказать, что
