польское войско стало обозом недалеко от казацкого в тесном и неудобном месте. Начались ежедневные стычки и отдельные нападения; региментари, зная, что орда еще не пришла, все собирались ударить всеми силами на укрепленный казацкий лагерь и небольшую пилявецкую крепость, которую они презрительно называли «курником», но все как-то медлили; а Хмельницкий также уклонялся от решительного сражения в ожидании орды. Со свойственной ему находчивостью он прибег к хитрости. 21 сентября (нов. стиля), в понедельник, по заходе солнца к нему подошел пока трехтысячный передовой татарский отряд; а хан должен был явиться еще дня через три. Хмельницкий встретил отряд с пушечной пальбой и большим шумом, продолжавшимися целую ночь, как будто прибыл сам хан с ордой; что поселило уже тревогу в польском стане. На следующий день против поляков высыпали многочисленные толпы татар с криком «Аллах! Аллах!». Завязавшиеся отдельные стычки скоро, благодаря подкреплениям с той и другой стороны, превратились в большое сражение; оно было неудачно для поляков, вожди которых явно оробели и плохо поддерживали друг друга. Они были так мало осведомлены, что приняли за ордынцев переодетую в татарские лохмотья казацкую голоту, которая вместе с татарами призывала на помощь Аллаха. А казацкие полки Хмельницкий поощрял своим обычным кликом: «За веру, молодцы, за веру!» Сбитые с поля и убедясь в невыгоде своего местоположения, поляки упали духом. Региментари, комиссары и главные полковники по окончании боя, не сходя с коней, учинили военную раду. Решено отступать табором к Константинову, чтобы занять более удобное положение, и дано приказание в ночь изготовить табор, то есть установить воза в известном порядке. Но некоторые знатные паны, с самим князем Домиником во главе, дрожавшие за свой дорогой скарб, потихоньку под покровом ночи отправили его вперед, а за ним последовали и сами. Уже одно передвижение возов для табора в ночной темноте произвело немалый беспорядок; а когда распространилась весть, что начальники утекают и покидают войско на жертву татарской орде, им овладела страшная паника; послышался лозунг «спасайся, кто может!». Целые хоругви бросались на коней и предавались отчаянной скачке. Самые храбрые, в том числе Еремия Вишневецкий, были увлечены общим потоком и позорно бежали, чтобы не попасть в татарский плен.
Поутру в середу 23 сентября казаки нашли польский лагерь опустевшим и сначала не верили своим глазам, опасаясь засады. Убедясь в действительности, они усердно принялись выгружать наполненные всяким добром польские возы. Никогда ни прежде, ни после не доставалась им так легко и такая огромная добыча. Одних возов, окованных железом, именуемых «скарбники», оказалось несколько тысяч. В лагере нашли и гетманскую булаву, позолоченную и украшенную дорогими камнями. После Корсуня и Пилявиц казаки ходили в богатых польских уборах; а золотых, серебряных вещей и посуды они набрали столько, что за дешевую цену продавали их киевским и другим ближним купцам целые вороха. Любостяжательный Хмельницкий, конечно, взял себе львиную долю из сей добычи. После Желтых вод и Корсуня, заняв снова свое суботовское поместье и Чигиринский двор, он теперь отправил туда, как говорят, несколько бочек, наполненных серебром, часть которых велел закопать в потаенных местах. Но еще важнее богатства было то высокое значение, которое троекратный победитель поляков получил теперь в глазах не только своего народа, но и всех соседей. Когда на третий день после бегства поляков под Пилявцы прибыла орда с калгой-султаном и Тугай-беем, казалось, что Польше было не под силу более бороться с могущественным казацким гетманом. У нее не было готового войска, и дорога в самое сердце ее, то есть в Варшаву, была открыта. Хмельницкий вместе с татарами действительно двинулся в ту сторону; но по дороге к столице надлежало овладеть двумя крепкими пунктами, Львовом и Замостьем.
Один из самых богатых торговых городов Речи Посполитой, Львов в то же время был хорошо укреплен, снабжен достаточным количеством пушек и снарядов; а гарнизон его подкрепился частью польских беглецов из-под Пилявиц. Но тщетно львовские городские власти умоляли Еремию Вишневецкого принять у них начальство; собравшаяся около него шляхта даже провозглашала его великим коронным гетманом. Он помог только устроить оборону и затем уехал; а предводительство здесь вручено было искусному в военном деле Христофору Гродзицкому. Население Львова, состоявшее из католиков, униатов, армян, жидов и православных русинов, вооружилось, собрало большие денежные суммы на военные издержки и довольно единодушно решило защищаться до последней крайности. Сами православные принуждены были скрывать свое сочувствие делу казаков и помогать обороне ввиду решительного преобладания и одушевления католиков. Скоро показались полчища татарские и казацкие; они ворвались в предместья и начали осаду города и верхнего замка. Но граждане мужественно защищались, и осада затянулась. Простояв здесь более трех недель, Хмельницкий, по-видимому щадивший город и уклонявшийся от решительного приступа, согласился взять большой окуп (700 000 польских злотых) и, поделив его с татарами, 24 октября снял свой лагерь. Калга-султан, обремененный добычей и пленниками, двинулся к Каменцу; а Хмельницкий с Тугай-беем пошел на крепость Замостье, которую и осадил своими главными силами; меж тем отдельные загоны татарские и казацкие рассеялись по соседним краям Польши, везде распространяя ужас и опустошение.
Нашествие казацких и татарских полчищ, а также слухи о враждебном настроении Москвы, вообще крайняя опасность, в которой очутилась тогда Речь Посполитая, заставили наконец поляков поспешить избранием короля. Главными претендентами явились два брата Владислава IV: Ян Казимир и Карл Фердинанд. Оба они находились в духовном звании: Казимир во время своих заграничных скитаний вступил в Орден иезуитов и потом получил от папы сан кардинала, по смерти же старшего брата принял номинально титул короля Шведского; а Карл имел сан епископа (Вроцлавского, потом Плоцкого). Младший брат щедро тратил свои богатства на угощение шляхты и на подкупы, чтобы добиться короны. Сторону его держали и некоторые знатные паны, например воевода русский Еремия Вишневецкий, его приятель воевода киевский Тышкевич, коронный подканцлер Лещинский и прочие. Но партия Яна Казимира была многочисленнее и сильнее. Во главе ее стоял коронный канцлер Оссолинский, к ней принадлежал и воевода брац-лавский Адам Кисель; ее усердно поддерживала своим влиянием вдовствующая королева Мария Гонзага вместе с французским послом, который уже составил план ее будущего брака с Казимиром. Наконец, за последнего объявило себя казачество, и Хмельницкий в своих посланиях к панам-раде прямо требовал, чтобы Ян Казимир был избран королем, а Еремия Вишневецкий отнюдь не был бы утвержден коронным гетманом, и только в том случае обещал прекратить войну. После многих споров и отсрочек сенаторы убедили королевича Карла отказаться от своей кандидатуры, и 17 ноября нового стиля, избирательный варшавский сейм довольно единодушно остановился на выборе Яна Казимира. Спустя
