У нас тут все по-прежнему. Галльские монахи кардинала Удино каждый божий день осыпают нас бомбами и ядрами, а мы до того к этому привыкли, что перестали обращать внимание. Бомбы, правда, пробили три бреши в бастионах, но мы ничего, держимся. Я с легионом защищаю холм Джаниколо. Римский народ оказался достойным своего былого величия. Здесь живут, сражаются и умирают... В госпиталях раненым без эфира отрезают ногу или руку, а они молчат - ни крика, ни стона. А поэт Гоффредо Мамели - мы шли вчера в бой, распевая его гимн, - едва очнулся, спросил у нашего врача Бертани: "Взобраться на коня я смогу и без ноги, верно?" Вот какие люди защищают город, моя Анита! Час нашей жизни в Риме... стоит ста лет спокойной жизни. Какое счастье, что мама родила меня в эту прекрасную для Италии пору!
Как она там, родная моя?
Поцелуй за меня, дорогая, ее и детей. Менотти вот порадовал большим письмом, а ты молчишь. Отвечай поскорей и люби меня крепко.
Твой Джузеппе".
Он сложил листок вдвое, взял конверт, и тут... в комнату вбежал Манара.
- Проспали, проворонили, мерзавцы!
Лицо его было искажено яростью. Таким Гарибальди видел Манару впервые.
Он еще не знал, что произошло, но уже понял - случилось непоправимое.
- Внезапная атака? - только и спросил он.
- Да, французы ворвались в бреши! - подтвердил Манара.
Батальон полка Унионе, отразив очередную вылазку французов, устроился на ночь в двух полуразрушенных домах. Спали солдаты спокойно, ведь командир полка выставил часовых у всех трех брешей, да и с крепостной стены при свете факелов наблюдали за врагом дозорные.
Но нашелся предатель - увы, у осажденных в самые трудные дни часто отыскивается свой предатель, - который провел французов потайной тропой к самым брешам.
Внезапная атака, без стрельбы и криков "Ура!", часовые заколоты кинжалами, а две бреши после короткой схватки взяты. Лишь на вилле Барберини второй батальон отбил нападение - успел-таки часовой, падая, дать выстрел. Когда Гарибальди и Манара прибежали к вилле Барберини, два бастиона из трех, второй и центральный, уже были в руках французов. Судьбу сражения решали сейчас не часы, а минуты. Прежде всего надо было провести разведку боем. Ее Гарибальди поручил берсальерам.
Манара уже сумел взять себя в руки, к нему вернулась его обычная невозмутимость. Он подошел к стоявшим в строю берсальерам и громко сказал:
- Нужны сорок добровольцев в разведку. Треть из них навсегда останется на поле боя, еще треть будет ранена. Кто готов идти?
Вызвался весь батальон.
Отобрав первых сорок, Манара хотел повести их в разведку. Гарибальди не разрешил - его штаб и так поредел наполовину, да и сил для разведки боем маловато. Он объединил берсальеров с ротой римского легиона Сакки и ему-то и поручил совершить вылазку.
Сакки был горд доверием Гарибальди. Он немного ревновал Гарибальди к Манаре. Конечно, Манара храбрец каких поискать, умница и в обращении с подчиненными ровен и прост. Только эта простота графская. Нет-нет да и проглянет снисходительная усмешка, пренебрежение к ним, офицерам-гарибальдийцам. Однажды Манара даже пошутил, что Гарибальди, если уж производит своих легионеров, то из сержантов прямо в майоры, а из лейтенантов в полковники. Вот он, Сакки, от лейтенанта до полковника и дослужился. Всего за три года. Так ведь каких три! Из одних боев да схваток! Манара, правда, тоже дома не отсиживался - весь сорок восьмой с австрийцами сражался. Но в Южной-то Америке он не был, в пампасах и комариных болотах не голодал! Нет, свои звания они, ветераны-гарибальдийцы, заслужили по праву!
Впрочем, эти мысли приходили Сакки лишь изредка, в недолгие часы передышек. Сейчас же он думал об одном - как вернуть бастионы.
Безлунной ночью сорок берсальеров и рота римских легионеров под командой Сакки пошли на штурм. Увы, Манара не ошибся - из разведки боем многие не вернулись, остальные отступили к воротам Сан Панкрацио. Сакки ранило в руку, но он готов был снова возглавить атаку. Гарибальди, однако, стало ясно, что линия крепостных стен потеряна, и безвозвратно.
А в забывшемся тревожным сном городе набатно гудели колокола триумвират сзывал римлян на защиту своих домов и улиц. Генерал Розелли с офицерами штаба уже неслись в бешеной скачке к Джаниколо.
Соскочив со взмыленного коня, еще не дойдя до ворот Сан Панкрацио, где стояли Гарибальди и Манара с группкой офицеров, Розелли обрушился на Гарибальди с упреками:
- Ваши волонтеры - не солдаты, а сущие анархисты! Хотят - воюют, хотят - устраивают себе отдых.
- Мои анархисты, господин генерал, вот уже двадцать дней подряд сражаются под стенами Рима! - парировал Гарибальди.
- А отдыхают они только в могиле, да и то, если их удается похоронить, - добавил Манара.
Розелли метнул на него мрачный взгляд. "Этому графу-гарибальдийцу впору надевать красную рубаху", - с досадой подумал он. Однако отвечать ему не стал, главное сейчас - подчинить своей воле Гарибальди. Пагубного двоевластия он не допустит!
- Не сомневаюсь в храбрости ваших солдат, генерал, - резко сказал он. - Но бастионы второй и центральный потеряли ваши волонтеры, они должны их вернуть. - Он вынул часы. - Через час начнете атаку.
- Не начну, господин генерал. Ведь оттуда, - Гарибальди показал рукой на два захваченных бастиона, - французы перестреляют нас, как на плацу.
Снова, как и под Веллетри, сошлись лицом к лицу эти два человека, и на этот раз Розелли отступил перед твердостью Гарибальди. Подавив гнев, сказал:
- Я доложу о вашем отказе Мадзини. И попрошу принять все необходимые меры.
- Непременно доложите, - подхватил Гарибальди.
Круто повернувшись, Розелли зашагал прочь, сел на коня и помчался в город.
Мадзини с нетерпением ждал его возвращения.
Выслушав доклад Розелли, он решил тут же обсудить все с Гарибальди. В квартале Трастевере он попал под огонь французских осадных гаубиц, а у Джаниколо - под пули французских снайперов-зуавов. Он перебегал от одного разрушенного дома к другому и, переждав, пока обстрел стихал, устремлялся дальше. Наконец он добрался до виллы Спада, куда Гарибальди перенес свой штаб. К вилле Саворелли французским артиллеристам удалось пристреляться, и она рухнула, едва не похоронив под обломками Гарибальди и всех штабных офицеров.
Гарибальди и Манара встретили Мадзини у ворот и повели через парк на виллу. Совсем рядом, на центральной аллее разорвалось ядро, сбив голову мраморной статуи.
- Так они превратят в развалины весь город, - сказал Мадзини, отряхивая запорошенную пылью шинель. - Поймите, Гарибальди, мы не можем только обороняться! Почему вы не выполнили приказ Розелли?
- Не хочу без толку потерять половину своих волонтеров. Их и без того полегло немало. А других солдат у меня нет и, похоже, не будет.
Обстрел усилился. Французы ввели в действие тяжелые осадные орудия.
- Подождите меня здесь, - сказал он Мадзини. - Я только поднимусь к Лавирону. Прикажу огонь всех наших батарей перенести на захваченные бреши.
Мадзини, глядя, как Гарибальди быстро и ловко поднимается в гору по крутой тропе, с горечью сказал Манаре:
- Не знаю, удастся ли отбить бастионы, но убедить Гарибальди мне не удалось. Может, вы попытаетесь, Лучано?
Манара отрицательно покачал головой:
- Если Гарибальди принял решение, его не переубедит сам господь бог. Да и как начинать атаку, не получив подкреплений!..
- Тогда все потеряно! - воскликнул Мадзини. Глаза его лихорадочно блестели. - Нам остается лишь сражаться и погибнуть на баррикадах!
За время осады Рима Лучано Манара, прежде убежденный монархист, успел оценить и полюбить республиканца Джузеппе Мадзини. Полюбить за светлый ум, доброту и стойкость.
- Положение очень тяжелое, но, по-моему, не безнадежное, - ответил наконец Манара. - За одну ночь мы сумели создать вторую линию обороны. И новых атак французы не начинали. Тем временем...
- И не начнут, - прервал его Мадзини, - предпочтут сначала разрушить Рим до основания. Помешать этому может только контратака. Сегодня, немедленно. Для нас без нападения нет защиты.
- Я вовсе не отказываюсь атаковать врага. - Они обернулись. К ним подходил Гарибальди, вернувшийся с горы Сан Пьетро. - Придайте мне два пехотных полка, - продолжал он, - и хотя бы двести кавалеристов, и я завтра ночью ударю французам в тыл. Обещаю хорошенько их потрепать.
Мадзини вскочил с камня, на котором сидел.
- Тогда готовьтесь к атаке, - радостно воскликнул он. - Вы получите тысячу пехотинцев и два эскадрона кавалерии!
Ночная вылазка так и не состоялась. Вместо кавалеристов Розелли прислал со штабным офицером сухую записку:
"Гарибальди, среди поросших кустарником холмов и в густых виноградниках кавалеристы станут легкой добычей снайперов. Это уж наверняка будет бессмысленным побоищем. Что же до двух линейных полков, то полагаю более разумным направить их на защиту Трастевере. В дальнейшем, если удастся создать сильный ударный отряд, нанесение ответного удара, возможно, и станет реальным. Намеченная вами на ночь атака таким образом отменяется. Ждите дальнейших приказов.
