27 февраля 1684 г. «челобитная» богоявленских иноков была заслушана в присутствии царей Ивана и Петра, царевны Софьи и патриарха Иоакима. В результате был принят царский указ послать грамоты воеводам в Смоленск и Псков с приказом принимать приезжающих из-за литовской границы православных «с проезжими от духовных […] для поставления во священство» и отправлять их к местным владыкам. Царский указ воеводы должны были хранить в тайне даже от своих товарищей на воеводстве. При сдаче должности воевода должен был «отдать тот указ другому, что б им о том ведат же и держал бы потому ж тайно». На следующий день в Посольском приказе были подготовлены соответствующие грамоты для отправки в Смоленск, тамошнему воеводе Матвею Степановичу Пушкину, и в Псков, епископу Маркелу[271].
В марте 1684 г. грамота для Маркела была вручена стряпчему псковского митрополита, который отправил ее по назначению через почту. Отправка подготовленной грамоты для смоленского воеводы задержалась из-за отсутствия в Москве «ездоков княжества Смоленского», но видимо вскоре была отправлена и она. Об удовлетворении царями «челобитья» богоявленской братии было сообщено монастырским посланцам, и те выехали из Москвы в середине марта (проезжая грамота датирована 14 марта)[272].
В начале 1685 г. в Смоленск из Литвы прибыли кандидаты на поставление в сан из православных обителей Белоруссии с письмами к смоленскому митрополиту Симеону. В поданном ими послании Климента Тризны тот, именуя себя блюстителем Белорусской епархии, сообщал о бедственном положении православных в Речи Посполитой: «Вестно есть Вашему Преосвященству, яко по премногу есть гонима в наших странах Восточная Церковь, не имуще в Православии сияющих Пастырей, и его же единого имехом епископа луцкого и тот [яко известно есть Вашему Преосвященству] ради всегдашнего уничижения укоризны, наипачеже неправосуждения в винах приключающихся от уният, уступил их злобы беззаконной, и мне недостойному и до сего времяни благодетелная грамоты в подании привилегия на епископию Белорускую, и его королевского величества не доходит милость, в нищете убо такой будуще, не хотяще же но ниже помышляюще на беззаконное иноверцов противление»[273].
В письме смоленскому митрополиту Климент Тризна просил посвятить в священники («пресвитеры») и дьяконы направляемых в Смоленск иноков из виленского монастыря Св. Духа, настоятелем которого он был, а также из приписанных к нему кронской Троицкой и евьеской Успенской обителей – всего десять человек (см. Таблицу 2). Климент особо отмечал, что хотя «некоторые млады суть во иноческом сане, но искусни суть, да не будут убо на лице зримыя»[274].
Таблица 2
Вместе с монахами, которых рекомендовал Климент, прибыли и двое посланцев Витебского Маркова монастыря (см. Таблицу 2) во главе со священником Иосифом. За них, помимо марковского игумена Гавриила Гирновского (в другом документе – Горновский), ходатаем выступил Шимон Кароль Огинский. Он писал смоленскому митрополиту, что, заботясь о «своем» монастыре, построенном «преже чрез святой памяти покойного родителя моего», а также «промышляя о разширении Славы Божией в церкви святой Греческого закона», посылает «достойных и угодных» людей для поставления в дьяконы и в священство. Прося осуществить это как можно скорее, «без замедления», Огинский обещал: «которого дела за учинение тако [и] за долголетное государствование их царского величества, желателно молити господа Бога не престану», выражая готовность отблагодарить и лично митрополита. В конце письма мстиславский воевода собственноручно дописал, что уже «многажды докучал я прошением своим, яко пастырю и благодетелю моему, и о впред будущее благословение пастырское покорно челом бью»[275]. В другом письме Шимон Кароль ходатайствовал и за иноков «ис Крон – строения моего литовского», которые, как он отмечал, «доволство чиня званию своему […] к вашей милости […] прибегают, к милости и благословению». Огинский просил «освятити» их как можно скорее[276].
Гавриил Гирновский в письме к митрополиту Симеону сетовал: «Белорусский Православный престол, который не токмо пастырев, но також и ревностных благочестивой российской веры не имеет поборников, а ныне уже не имея их, болезнуем яко овцы, пастыря несть, в гонении и терпении пребывати принуждены есмы […] о терпении убо нашем и самое перо писати не может, ибо яко блудящие овцы ныне без пастыря пребываем и гласа пастырского не слышим, и по чюжим нейдем, но бежим от него, яко не знаем чюжаго гласа; чесо ради Великой Славы Божией Церковь Православная обиды страждет и уже ныне не пастырь овцы одной ищет, но овцы ищем единого пастыря православного». Гавриил заверял смоленского митрополита, что братия Маркова монастыря («строения их милостей господ Огинских»), не престанет возносить молитвы за здоровье великих государей Ивана и Петра[277].
Иона Дубинский, «началник» Кронского монастыря, сообщал митрополиту Симеону, что уже после выезда в Смоленск «отцов виленских» он, посоветовавшись с «отцами кронскими», решил направить вслед им еще одного кандидата, «старца» Лаврентия Грушевского, «хотя не в давне в законе пребывающаго […] для различных причин, також де для небытия пастыря в странах наших, и для далняго пути чюжих стран и для бедности нашей, отчасти для скудости дьяконов в монастыре нашем». Иона увещевал митрополита Симеона, чтобы он «по отеческой и пастырской своей милости не дал упадати Церкви Православной, но наипаче благословением своим подкрепляти не отговаривался»[278].
В январе 1686 г. посланцы марковской обители иеромонах Пафнутий и дьякон Серапион вновь прибыли в Россию. Остановились они, судя по всему, в Саввино-Сторожевском монастыре, поскольку привезенные ими рекомендательные письма от Ш.К. Огинского и настоятеля монастыря отца Гавриила были адресованы «архимандриту савинскому», которым в то время был «белорус» Сильвестр Черницкий. Саввино-Сторожевский монастырь, по выражению К.В. Харламповича, «во второй половине XVII ст. был населен белорусами и малороссами едва ли не больше, чем даже столичные обители». Огинский благодарил Сильвестра за «милость», которую тот явил Витебскому монастырю в его «нынешнем разорении», и выражал надежду, что архимандрит будет оказывать обители помощь и впредь. Также мстиславский воевода просил ходатайствовать за монастырь у царей и русских «сенаторей»[279]. Гавриил извещал архимандрита, что «из основания чрез пожар церковь наша монастыря марковского разорена», и просил всячески помогать присланным монахам: «дабы еси помощь им учинил и честное ходатайство у их царских величеств и у господ сенаторей московских изволил им сотворити»[280]. В подтверждение своих несчастий посланцы привезли уже выше упоминавшиеся письмо Киприана в марковскую обитель и выписку из гродских книг Витебского воеводства.
Судя по всему, архимандрит Сильвестр выполнил обращенные к нему просьбы и действительно ходатайствовал за монахов через боярина Петра Семеновича Прозоровского, который доложил содержание писем царям Ивану и Петру, а также царевне Софье 25 января 1686 г., представив и сами послания. Однако никакого царского указа и тем более боярского приговора по этому поводу не последовало (Боярской думе письма даже не были зачитаны), что объясняется, на наш взгляд, действиями сторонников заключения с Речью Посполитой Вечного мира, послы которой находились на пути в Москву. К их числу принадлежала и сама царевна Софья и всесильный «первый министр» государства князь В.В. Голицын[281].
В начале 1686 г. в Москву прибыли монахи полоцкого Бого явленского монастыря во главе с монастырским наместником Кли ментом Деляновым. Об этом свидетельствует запись в расходной книге Патриаршего казенного приказа о выдаче полоцким монахам богослужебных книг «для их пожарнаго разорения», а также 10 рублей деньгами[282]. Кроме того, они посетили Новодевичий монастырь, где получили 30 золотых[283]. Климент и его товарищи доставили в русскую столицу письмо богоявленского игумена Игнатия к патриарху Иоакиму. Игнатий благодарил за разрешение псковскому и смоленскому митрополитам посвящать прибывавших из Литвы монахов в дьяконы и священники, «откуда многую отраду и помощь православие восприят», а также за присылку освященного мира и антиминсов. Игнатий жаловался, что из-за того, что в Речи Посполитой нет ни одного православного епископа, многие церкви Белоруссии не имеют литургии или даже не освящены, и просил Иоакима прислать свое письменное благословение на освящение церквей в полоцкий Богоявленский монастырь, чтобы использовать его до тех пор, пока на белорусскую кафедру не будет назначен епископ. В конце письма он просил Иоакима принять монастырь «под свою… высокую руку», как сделал это Никон в 1658 г., сожалея, что его грамота сгорела во время последнего пожара (1683 г.) и у монахов остался только список[284].
