Я верю, что работа в Амарне была для него действительно тяжелой. Ежедневные «прогулки» — миля до раскопок и миля обратно — чуть не свалили его с ног.
— Мне никогда не приходилось ходить пешком более двух кварталов, — признался он нам однажды жарким вечером и тут же свалился как сноп. — Мне стоило только заскочить в свой кар… Послушайте, а почему вы не заведете машину? Вы бы сберегли столько энергии.
Джон ненавидел машины и все виды механического транспорта. Он мирился с ними как с неизбежным злом только при переправе через реку. Обзавестись машиной в Амарне — да это кощунство. Джон промолчал. С приездом Джорджа его симпатии ко всему средневековому усилились.
Дни шли, и Джордж наконец понял, что раскопки — это, прежде всего, монотонная, кропотливая работа, которая требует терпения, исключительной добросовестности и физических усилий. Он кое-как с насмешливым пренебрежением делал то, что ему поручалось, не понимая смысла нашей работы. К эффектной находке он отнесся бы вполне серьезно.
Предметы в кладовой древностей совершенно не трогали его. Невежество мешало ему понять, что в нашей работе значительна и каждая мелочь. Никто не ставил ему в вину отсутствие знаний, но он и не считал нужным что-нибудь узнать. Естественно, он начал испытывать отчаянную скуку. Ни сенсаций, ни развлечений. Джордж рассчитывал потрясти своих друзей в Штатах рассказами о том, как на его глазах откопали какой-нибудь древний клад, а ему не оставалось ничего другого, как сочинять уморительные сценки из жизни «одичавших» англичан. Я была уверена, что с подобной задачей он сумеет недурно справиться. Джордж был не лишен чувства юмора.
По-видимому, он не смог выдержать до конца. Спустя недели три после приезда Джордж получил вызов от своего «старика». Позже, по одной — двум неосторожным фразам, мы поняли, что он сбежал бы и раньше, не будь у него веской причины: он израсходовал всю отпущенную ему «стариком» сумму и не решался покаяться. Джорджу не оставалось ничего другого, как приехать к нам и терпеливо ждать нового папашиного чека. Наконец чек благополучно прибыл в Каирский банк. Перед самым отъездом Джордж проболтался Хилэри, что именно этот желанный чек, а не вызов побудил его отказаться от первой в его жизни настоящей работы.
Как бы то ни было, Джордж печально, с оттенком некоторой неловкости в голосе, спросил Джона, не сможет ли тот обойтись в дальнейшем без его помощи. Джон ледяным тоном ответил, что попытается как-нибудь справиться.
Бедняга Джордж! Ведь это произошло в тот самый день, когда он намеревался уехать!
День и на этот раз выдался унылый и ветреный. Песок хрустел на зубах. Перед глазами нависла мглисто-серая пелена. Я только что закончила копию росписи. Передо мной лежал обломок стены длиной примерно в два фута. На ярко-желтом фоне была изображена летящая птица. Глаз ее, яркий и влажный, все еще светился мягким блеском; зеленые и пурпурные перья на светло-серой шее и расправленные крылья были покрыты темными мазками. Джон просил нас, если возможно, сохранить оригинал. Задача была мудреной: следовало отделить от стены слой штукатурки всего в дюйм толщиной, на который был нанесен рисунок. Вернее, нужно было отделить стену от штукатурки — такой метод был изобретен Петри почти пятьдесят лет назад.
Прежде всего мы нанесли на очень хрупкую, покрытую краской поверхность тонкий слой специального раствора целлулоида, напоминающего лак для ногтей, затем принялись вынимать по одному кирпичи. Рядом юный куфти размешивал в чаше гипс. Как только между кирпичами и штукатуркой появлялись щели, мы заливали их гипсом. Наконец поверхность штукатурки с обратной стороны стала гладкой и белой. Но прежде чем окончательно отделить весь фрагмент, нам пришлось ждать, пока затвердеет гипс.
Мы ждали. Вдруг до нас донесся свисток Умбарака. Свисток во второй половине дня? Это показалось странным. Мы посмотрели в сторону Северного предместья. Почти рядом с посевами раскапывали маленький домик. Там сейчас собралось много рабочих. Люди спешили туда со всех сторон. Дисциплина была, конечно, забыта. «Несчастный случай!» — подумала я. Ведь ничего не стоит свалиться в глубокий ров или траншею и сломать руку или ногу.
Гильда поручила юноше охранять роспись, и мы отправились узнать, что произошло. Стена маленького дома Т.36.63 почти граничила с зеленой полосой озимого маиса. В центре толпы, собравшейся в развалинах небольшой комнаты, на коленях стояли куфти и один из землекопов. Перед ними на боку лежал большой кувшин, найденный, как нам сказали, под полом, рядом с ним — надтреснутое глиняное блюдце, служившее кувшину крышкой. Но не отверстие в полу, не кувшин и не блюдце притягивали взоры. Мы смотрели на блестящий, желтый слиток, лежащий на серовато-буром песке у темного горлышка кувшина. Куфти осторожно засунул в кувшин смуглую руку, чтобы вытащить остальное. Еще две блестящие полоски выскользнули из кувшина, сверкая на солнце. Чистое золото. Затем градом посыпались тускло-белые слитки и перстни, вероятнее всего, серебряные.
Кажется, здесь собрались все; большинство от изумления лишилось дара речи; порой раздавались восхищенные возгласы.
Позднее мы узнали подробности. Когда куфти, ведавший работами на этом участке, увидел первый брусок золота, он послал кого-то к старому Умбараку с просьбой позвать Джона. Однако старый Умбарак, почуяв что-то, явился сам, потерял от волнения голову и дал свисток. Не наделай он шума, возможно, удалось бы закрыть кувшин и незаметно перенести его в дом. Но сейчас слух о кладе молниеносно облетел все поле. По мере того как новость передавалась из уст в уста, размеры найденного клада стали фантастическими. Теперь у нас не осталось ни малейшего шанса сохранить в тайне находку действительно огромного золотого и серебряного клада. Возможно, он был зарыт каким-нибудь грабителем эпохи Эхнатона. Может быть, это были украденные и расплавленные сокровища какого-нибудь храма или дворца.
Появились еще серебряные бруски и перстни. Последним был большой слиток золота длиной около фута; за ним тонкой струйкой посыпался серый песок, В нем поблескивал какой-то предмет. Куфти поднял его и подал Джону. Это была крохотная серебряная фигурка — амулет длиной около дюйма. На спине у нее сохранилось колечко для цепочки. Мы увидели большие глаза и горбатый, точно птичий клюв, нос. На головке красовалась круглая золотая шапочка. Вероятно, амулет служил маскоттой[29]. Его положили сюда на счастье, чтобы он охранял клад до тех пор, пока хозяин сможет откопать свои сокровища. Неизвестно почему, но этот день так и не наступил; должно быть, человек, который наполнил кувшин драгоценностями, закрыл горлышко глиняным блюдцем и старательно зарыл его под полом своего маленького дома, но так и умер, не поведав никому свою тайну.
Внезапно все заговорили, жестикулируя, и стали расходиться. Джон поручил Хилэри доставить ценную находку домой и оставаться там до его прихода. Ральф уже был дома, трудясь, как обычно, над чертежами, а Джордж упаковывал вещи. Вечером он собирался переправиться через реку, чтобы сесть на ночной поезд.
Мы с Гильдой вернулись к нашей пленительной, но необыкновенно хрупкой птице. Джон подошел к нам. Он был встревожен. Конечно, вряд ли неожиданная находка могла доставить нам неприятности. Но все же некоторая опасность существовала. Клад могли украсть.
— В наших рабочих я уверен, — сказал Джон. — Но слух распространился за пределы района раскопок. Нелепо то, что с точки зрения археологии этот клад не представляет никакой ценности, за исключением маленького амулета. По-моему, это хетт. Все же остальное — расплавленное серебро и золото.
— Что ж, наши мечты о кладе сбылись! — весело сказала Гильда, покрывая толстым слоем ваты чертежную доску. — Ты ведь мечтал об этом.
— Это верно, двести фунтов! — Он рассмеялся. — Я полагаю, в Каире заберут все. А вдруг они и нам выделят часть? Если бы удалось обратить нашу долю в деньги, мы смогли бы продолжить раскопки в будущем году и к тому же на средства, доставшиеся по наследству от грабителя времен XVIII династии!
Очень аккуратно мы переложили фрагмент стены на чертежную доску, устланную ватой, и молодой куфти с величайшей осторожностью понес ее к дому.
Мы сложили в большой ящик все пожитки — чашки для смесей, ножи, пульверизаторы, ложки, вату, бинты и вместе с Джоном отправились домой, оставив участок на попечение Томми.
— Мистер Джордж будет локти кусать с досады, — сказал он, — и вероятно, теперь даже захочет остаться, но пусть лучше уезжает.
— Он здесь сбавил немало фунтов. Последнее время малый выглядел худым и измученным, — сказала я.
— Мне кажется, во многом виноват его папаша, — добавила Гильда. — Право, он не такой уж плохой. Не беги же так, Джон!
