Тулук-Тимур, а в 1364 году эту должность занимал внук Тулук-Тимура — Ходжа Алибек [240]. Сын Тулук-Тимура, Кутлук-Тимур, по-видимому, тоже был правителем Крыма и занимал эту должность после смерти своего отца, Тулук-Тимура. Об этом свидетельствует надпись на каменной плите в Отузах (в Крыму): «этот благословенный колодец построен… указанием великого эмира Кутлук-Тимура-бека… 767 год (1358 г.)». Эта надпись, несомненно, относится к сыну Тулук-Тимура, ставшему правителем Крыма после смерти отца, а не к Хорезмскому наместнику Узбека Кутлук-Тимуру, как когда-то предполагал А. Я. Якубовский в своей работе «Развалины Ургенча» [241]. Наместник Узбека в Хорезме, эмир Кутлук-Тимур, женатый на родственнице хана, был заметной фигурой в Золотой Орде и, в случае его назначения правителем Крыма, арабские писатели, естественно, не могли отметить подобного факта. Правитель Хорезма Кутлук-Тимур, по сведениям персидского историка Мирхонда, умер в Хорезме в 736 (1335–36) году. Нет основания не верить этому.
Подводя итог политического развития Золотоордынского государства за первые сто лет его существования, можно сделать заключение, что это довольно примитивное государственное объединение, каким оно было при основании его Батыем, ко временам правления хана Узбека превратилось в одно из крупнейших государств средневековья. Борьба преемников Джучи за отделение Джучиева улуса от коренного юрта монголов и превращение его в независимое государство увенчалось успехом, за счет ослабления или полного подчинения бывших когда — то полусамостоятельных улусов, принадлежавших тому или другому брату Батыя, усилилась власть хана.
Была достигнута относительная централизация государства, был создан сложный бюрократический аппарат управления как в центре, так и на местах. Руководство страной было сосредоточено в руках дивана — совета, местное управление сосредоточивалось в руках областных правителей, тесно связанных с центральной администрацией, подчиненной центральному аппарату — дивану-совету при хане, состоящему из четырех улусных эмиров. Руководство делами военно-полицейского характера осуществлялось через беклярибека, а по гражданским делам, вернее финансово-налоговым — через визеря. Здесь из указанных Ф. Энгельсом трех ведомств: «финансовое, (грабление собственного населения), военное (грабеж внутри и в чужих странах), и ведомство общественных работ (забота о воспроизведении)» в первую очередь развивались главным образом ведомства «финансовое (ограбление собственного населения) и военное (грабеж внутри и в чужих странах)».
Сохранение господства феодальной аристократии как над покоренным, так и собственным народом зависело от гибкости военного ведомства, поэтому правительство Узбека особо обращало внимание на усиление военной силы, насчитывающей при Узбеке до 300 тыс. воинов.
Дальнейшая судьба Золотой Орды зависела от решения коренного вопроса: сумеют ли монгольские завоеватели закрепить этот политический успех путем создания более высокого способа производства, чем тот, который они застали в завоеванных странах.
_________________________________________
К. Маркс и Ф. Энгельс, соч. т. XXI, стр. 494.
Глава III. Социально-экономический строй Джучиева улуса…
В предыдущей главе, посвященной политической истории Золотой Орды XIII и начала XIV вв., мы видели, как это, первоначально довольно примитивно государственное образование, превратилось в одно из крупнейших государств средневековья. В отличие от прочих монгольских государств, сложившихся в Иране, Средней Азии, Китае и в самой Монголии, и к тому времени переживавших упадок, Золотая Орда к 40-м годам XIV в. достигла наивысшего своего могущества.
Это могущество обошлось весьма дорого. Монголы уничтожили огромные материальные ценности и истребили массу самих производителей материальных благ. Современники монольского нашествия оставили нам описание колоссальных разрушений, которые были результатом монгольского завоевания. «Само собой разумеется, — писал Ф. Энгельс, — что при каждом завоевании более варварским народом ход экономического развития нарушается и уничтожается целая масса производительных сил» [242].
Монголы не ограничивались разрушением городов и сел. Они массами уничтожали покоренное население. Ибн-ал-Асира (умер в 1233 г.), один из наиболее беспристрастных арабских летописателей, отмечал небывалую жестокость монголов в отношении покоренных народов. Монголы, по его словам, «ни над кем не сжалились, а избивали женщин, мужчин, младенцев, распарывали утробы беременных и умерщвляли зародышей» [243]. Такие же жестокости проявляли монголы при завоевании Руси. Город Киев, бывший до нашествия большим и густо населенным, после завоевания его монголами едва насчитывал, по рассказам Плано Карпини, двести домов. В окрестностях города белели «бесчисленный головы и кости мертвых людей». Монголы, по его словам, «произвели великое избияние», разрушили города и крепости и убили (множество) людей» [244]. Следы минувших разрушений были еще заметны сто лет спустя после нашествия монголов. Арабский писатель Эль-Омари, описывая половецкую степь сороковых годов XIV в., говорит: «Эта страна — (одна) из самых больших земель, (изобилующая) водою и пастбищами, дающая богатый урожай, когда сеется в ней (хлеб)… До покорения (этой страны) татарами, она была повсюду возделанная, а теперь в ней (только) остатки этой возделанности» [245], то же самое’ отмечает автор «Хождения Пименова в Царьград», говоря о бассейне р. Дона, он замечает: «Бяше то пустыня зело всюду, не бе бо видети тамо ничтоже: ни града, ни села; ате бо и быша древле гради красны и нарочиты зело выдением места, точью пусто же все и не населено» [246].
Разрушение городов и сел, превращение возделываемых полей в необитаемые пастбища в завоеванных монголами странах, как указывал К. Маркс, было обусловлено характером производства, требующего необходимого пространства земель для организации кочевого хозяйства. «Монголы при опустошении России, — писал К. Маркс, — действовали соответственно их способу производства; для скотоводства большие необитаемые пространства являются главным условием» [247]. Отсюда стремление монголов «обращать людей в покорные стада, а плодородные земли и населенные местности в пастбище» [248].
Монгольские и тюркские племена, прибывшие вместе с Батыем в Дешт-и-Кипчак, были клевниками, владевшими большим количеством скота. «Они очень богаты скотом, — писал Плано Карпини, — верблюдами, быками, овцами, козами и лошадьми. Всякого скота у них такое огромное количество, какого, по нашему мнению, нет в целом мире» [249]. Лошадей в этой земле чрезвычайно много, и стоят они безделицу, — писал другой путешественник Ибн-Батути, — ими они (тюрки) питаются; в их крае они (столь же обильны), как в нашей земле овцы, пожалуй, и больше. Бывает их у одного тюрка по (нескольку) тысяч. Один из обычаев тюрков-коневодов, населяющих этот край (заключается в том), что на арбах, в которых ездят жены их, помещают кусок войлока длиною в пядь, привязанный к тонкому шесту, длиною в локоть в углу арбы; на каждую тысячу коней пола — гается один (такой) кусок. Видел я, что у некоторых из них бывает по 10 кусков, а у иных больше того», т. е. 10 000 и более лошадей [250].
Наряду со скотоводством, являющимся основным источником существования населения, существовали охотничьи промыслы. «Охотой они добывают себе значительную часть своего пропитания», — говорит Рубрук [251]. О том же за несколько
