армией, вместо генерала Май-Маевского. Мы «узнали», но приказы до нас не доходили.
Потом промелькнуло, что генерал Мамантов отрешен от командования своим знаменитым корпусом и вместо него командовать ударной конной группой назначен наш генерал Улагай. Последние два фактора не вмещались в наших головах и считались «неверными слухами». Но так как мы все время отступали, этому и не придали значения. Потом все старшие казачьи генералы как бы скрылись и нам приказано было войти в связь с генералом Фостиковым, который командовал какими-то частями, действовавшими восточней нашей дивизии. Посланный мною для связи с ним от 1-го Хоперского полка хорунжий Мельников, прибыв, доложил, что в штабе 2-й Кубанской дивизии генерала Фостикова полный порядок. Это нас порадовало. Но мы все же отступали, как отступал и весь фронт…
В довольно спокойном состоянии дивизия дошла до уровня села Попасная, которое должен занимать своими частями генерал Фостиков.
Числа 11 или 12 декабря дивизия лавами заняла позиции западнее какого-то железнодорожного узла, который не был виден за перекатом. Позади полков пролегал железнодорожный путь.
Шел мокрый снег. По бурьянам, по непаханому полю печально стояли казаки в длинной одношереножной лаве, голодные мокли под незначительным обстрелом красных с севера, из таких же бурьянов. Сводно-Хоперский полк занимал правый фланг позиции, а Сводно-Партизанский полковника Соламахина – левый фланг…
Перестрелка затянулась. Уже вечерело. Я хорошо вижу, как к казакам в тыл, параллельно лавам в направлении штаба дивизии, с узловой станции железной дороги, где должен находиться генерал Фостиков, из-за поворота и низины движется бронепоезд.
«Ну, слава Богу, это очень хорошо, что Фостиков шлет нам в помощь свой бронепоезд!» – думаю я.
Бронепоезд подходил очень тихо, и, так как он подходил к правому флангу, но в тыл моим хоперцам, я спокойно и радостно наблюдал за ним. Бронепоезд остановился и вдруг открыл по хоперцам пулеметный огонь. А потом шрапнелью хватил по штабу дивизии, расположенному, может быть, в версте от него, в здании железнодорожного разъезда. Одновременно спереди нас показались конные лавы красных и бросились в атаку. Казаки без команд, повернув лошадей кругом, бросились на юг, чтобы как можно скорее пересечь полотно железной дороги и скрыться от броневика. Я невольно вспомнил о своих пулеметах – как они смогут «взять» железнодорожное полотно с обоченными выемами земли и с насыпью полотна.
Самое опасное для конницы в бою – это упустить казаков от слов «команд», то есть «выпустить из рук».
Скачу впереди лавы своего Сводно-Хоперского полка и, вытянув правую руку по фронту, кричу-командую:
– Не выскакивать!.. Не выскакивать впереди офицеров!
Железнодорожное полотно пересечено. Вся масса конных казаков свыше 600 человек (два полка, батарея и пулеметные команды) наметом и с разных сторон устремляется к дороге, ведущей в какую-то узкую низину, преследуемые шрапнельным огнем красных. Широким наметом нас обгоняют трехпарные упряжки Терской батареи. Бугорчатая местность. Казаков полощет дождь и шрапнель…
На какой-то ухабине одно орудие перевернулось. Казаки быстро отцепили постромки, бросили орудие и понеслись дальше вниз. Другое орудие застряло в выбоине. Казаки бросили его. Нас обгоняет третье орудие. Оно, скользя по неровностям, беспомощно «танцует», готовое перевернуться при более крутом уклоне, и словно, наконец, «найдя его», красиво скользнув направо, перевернулось на 180 градусов. Тяжелое тело (ствол) вдавилось в раскисшуюся от дождя глиняную почву, а колеса, освободившись, по инерции весело продолжали вертеться вокруг своих осей.
Все это было так неожиданно, быстро промелькнуло на моих глазах и показалось галлюцинацией… Но когда терские казаки, быстро соскочив с седел, отстегнули постромки и бегло поскакали вниз в свои «три уноса», все это оказалось действительностью…
Я вижу свои пулеметы, скользящие по неровностям и грязи на своих линейках, но, кажется, полного числа их недостает…
В низине наш путь преграждает какая-то степная, болотистая речонка, а за нею высокий крутой подъем. Но она не останавливает нас, так как красная конница с отвратительной матерной руганью следует за нами по пятам, а бронепоезд их шлет шрапнельный огонь.
Мы карабкаемся по скользкому бугру вверх и занимаем его. Там находим наш штаб дивизии. Красные остановились внизу, за речкой. Мы в безопасности.
Полки приведены в порядок. Но все мы мокрые от дождя до последней нитки своих одежд, грязные, на захлюстанных лошадях. Все это произошло так неожиданно. Мы еще не знали своих потерь, но среди полков печально и стыдливо стоят все четыре артиллерийских уноса Терской батареи есаула Соколова и… без орудий. Двенадцать пар мокрых артиллерийских лошадей, в упряжной сбруе, так захлюстаны грязью, как и ездовые казаки, что сомнений в нашем несчастье не может быть. Их командир батареи, гордый есаул Соколов, был похож на «наседку», у которой хищный коршун только что похитил ее всех детенышей-цыплят. Он был спешенный и кого-то громко ругал.
Тут же я увидел начальника дивизионной пулеметной команды есаула Синельникова. Лицо его выражало растерянность, так как он потерял все свои пулеметы. Храбрый офицер из подхорунжих, георгиевский кавалер всех четырех степеней, авторитетный среди своих подчиненных, он имел большой недостаток – пристрастие к вину. И Георгиевский золотой крест 1-й степени, покоробленный пулей красных, попавшей ему в грудь, иногда спасал его (за его невоздержанность в поведении) в устранении от командования. Сейчас он был совершенно трезв, сидя в седле.
Лицо генерала Шифнер-Маркевича выражало удивление, которое как бы говорило-спрашивало: «Как это могло случиться?» Он был спешенный и делал быстрые распоряжения на случай появления красных.
Полковник Соламахин, сидя в седле перед своим полком, был спокоен и, взглянув на меня, чуть улыбнулся. Я понял это за вопрос – «как это случилось?» – и ответил ему издали жестом руки – «не знаю».
Потери в казаках были незначительны. Потеряны многие пулеметы с упряжками, а 2-й Хоперский полк потерял четыре пулемета, то есть половину имевшихся.
Убит был пулей наповал командир 1-го Партизанского полка храбрый капитан Химченко. Его полк, за малочисленностью состава, входил первым дивизионом в Сводно-Партизанский полк полковника Соламахина.
Он был из иногородних Кубани, один из первых соратников Шкуро, серьезный, стойкий в боях офицер. Я его всегда видел в тужурке и в казачьей папахе хорошего курпея, которую он умело носил, чисто по-казачьи. Казаки ценили его.
Красные остановились. Подсчитав свои потери, дивизия спустилась вниз, прошла две версты и остановилась в небольшом селе. Так всем хотелось отдыхать, а главное – высушить одежду. Но здесь было получено запоздалое уведомление от генерала Фостикова, что он отошел на железнодорожную станцию Алмазная. Наша дивизия оставалась далеко на север от своих войск, почему Шифнер-Маркевич
