Николай Фуников, заместитель казначея самого тирана, второй товарищ этого убитого, происходивший из старинного семейства, который своим саном и достоинством превосходил прочих. Упомянутый выше дьяк велит вывести его и перечисляет его злодеяния, обвиняя равным образом в вероломстве. Этот несчастный кратко отвечает, что он, конечно, прегрешил пред Богом, но в отношении государя не совершал никакого преступления и не сознает за собою того преступления, в котором его обвиняют. Воля тирана допустить, чтобы его убивали безвинно. Тиран ответил в следующих словах: «Ты погибнешь не от моей руки, не по моему внушению или, скорее, не по моей вине, а твоего товарища, его ведь ты слушался, от него всецело зависел. Даже если ты и ни в чем не прегрешил, тем не менее ты ему угождал, поэтому надлежит погибнуть обоим». Поданному знаку палачи влекут его на казнь, привязывают точно так же, как раньше его товарища, и (один) телохранитель, схватив чашу холодной воды, обливает его, а другой водой кипящей, и с сильной яростью они поливают его то холодной, то теплой водой, пока он не испустил дух.
Третьим тиран велит вывести своего повара и присуждает его к тому же роду смерти, оклеветав его, что он получил 50 серебреников от брата Владимира, чтобы извести тирана ядом. Но у этого несчастного никогда не было в душе ничего подобного; наоборот, сам тиран погубил ядом своего двоюродного брата Владимира, перекинув свою вину на повара, которого он также приказал казнить.
Четвертым выводят дьяка Григория Шапкина с женою и двумя сыновьями. Тут соскочил с коня князь Василий Темкин, который был обменен на пленного воеводу полоцкого Довойну, и, обнажив меч, отрубил голову Григорию, его жене и двум сыновьям; обезглавленных он положил подряд пред ногами тирана. <…>
Напоследок же приводят одного старика, полумертвого от страха. Он виснул на руках телохранителей, ибо не мог стоять на ногах. Тиран пронзил его копьем. Не довольствуясь одним ударом, который был смертельным для этого старика, он повторил удар шестнадцать раз. После этого он приказал отрубить старику голову. Это тиранство он проявил в течение 4 часов. По совершении этого он отправляется в свой дворец. Тела же убитых, ограбленные и обнаженные, лежали на земле, на середине площади, до вечера. Впоследствии тиран приказал вынести их за город и свалить в одну яму для погребения.
На третий день после этой жестокости он велит привести на ту же площадь девять сыновей бояр, еще юношей. Малюта с другими придворными отрубил им головы. Тела их лежали непогребенными семь дней и были добычей собак, ибо их находили повсюду среди собак растерзанными и разорванными.
Немного спустя он приказывает схватить также жен и дочерей убитых, приблизительно 80, и препоручил бросить их в воду. Остальная часть пленных, куда бы они ни обратились, приводится во дворец. Число их достигает приблизительно 500. Из них каждый день по своему усмотрению тиран велит убивать иногда двадцать, иногда тридцать, мучая несчастных разного рода смертью. <…>
Предчувствие тирана или предзнаменование
В ту самую зиму, когда тиран отправлялся для истребления Новгорода, когда уже должны были пуститься в путь, у служителя Афанасия Вяземского был борзый конь, очень породистый, украшенный жемчугом и золотом. Этот конь случайно порвал удила и вырвался, а упомянутый раб стал его ловить, когда они пробегал между полками тирана. Тиран тем временем выходил из дверей дворца. Когда он увидел мчавшегося вскачь коня, перебежавшего ему дорогу, то велит схватить его и упомянутого раба, рассечь обоих, раба и коня, и бросить в болото. Он считал это зловещим предзнаменованием, если кто-нибудь до отправления князя перейдет ему дорогу; а это случилось уже со многими, которых он наказал с такой же злобой. Предметом поругания и бесчестья для тирана служат и женщины, если с какой из них он встретится на пути. Именно: если едет какая-нибудь знатная женщина, или супруга воеводы, или лица какого-нибудь другого положения или состояния, то, заметив ее, тиран тотчас посылает спросить у нее, кто она. Если та скажет, что она жена того, на кого он сердит, то он тотчас велит ей сойти с носилок и в таком виде поднять платье и предоставить срамные части для созерцания всех. Ей нельзя двинуться с места, пока тиран со всею своей свитой не увидит ее обнаженной.
То, что я пишу вашему королевскому величеству, я видел сам собственными глазами содеянным в городе Москве. А то, что происходит в других больших и малых городах и крепостях, едва могло бы уместиться в (целых) томах.
Послание Иоганна Таубе и Элерта Крузе[65]
Михаил Рогинский[66]
Из вступительной статьи «Иоганн Таубе и Элерт Крузе» к первому изданию «Послания» на русском языке
В обширной литературе иностранцев о России послание двух лифляндских авантюристов занимает особое место.
Таубе и Крузе — лифляндцы. Оба они принадлежали к знатным дворянским родам. Участвуя в Ливонской войне, они попали в плен к великому князю. В плену они обжились, и через несколько лет оба уже были на царской службе. Хитрые и ловкие, прекрасно знавшие запутанные политические отношения Прибалтики, они сумели стать полезными царю и сделались главными деятелями русской политики на Западе. При их посредстве велись переговоры с магистром Ордена меченосцев Кеттлером, впоследствии герцогом Курляндским, и датским герцогом Магнусом. Они же были главными деятелями при стремлении герцога Магнуса побудить Ревель к отпадению от Швеции.
После неудачной осады Ревеля Таубе и Крузе решили изменить Ивану IV, а после безуспешной попытки овладеть Дерптом они бежали к королю Сигизмунду, чье доверие они сумели завоевать.
Вскоре после этого они написали свое «Послание». (Побег в Польшу был в 1571 году, а «Послание» помечено 1572 годом.) Никакой истории, никакой географии, никаких сведений о быте и нравах русских, ничего о родителях Ивана, даже ничего о самом Иване, до злополучного 1564 года. Это рассказ об учреждении опричнины, о расправах и казнях в период от 1564 года до 1571 года, грустная летопись событий преимущественно внутренней жизни России за это время.
Первое наблюдение обобщающего характера, которое приходится сделать после анализа «Послания» Таубе и Крузе, это то, что в нем содержится сравнительно мало неверных, неправдоподобных и фантастических сведений. Даже в таких образцовых сказаниях, как сочинение Герберштейна и Флетчера, мы найдем их не меньше, а может быть, и больше, чем у Таубе и Крузе. Таубе и Крузе назвали целый ряд лиц, павших жертвой царского гнева. С другой стороны, следует отметить, что список Таубе и Крузе, их «синодик», далеко неполный. В нем нет таких имен, как Петр Ховран, князь Дмитрий Ряполовский и много других. Самое описание казней во многих случаях вполне подтверждается другими источниками. Описания тиранств и мучительств Грозного так бесконечны, так утомительны, что у читателя невольно возникает мысль, не являются ли они в значительной степени плодом разгоряченного воображения наших авторов или их хитрого расчета. Разгоряченное воображение у них, несомненно, было, но оно сказалось лишь в необыкновенной готовности, охоте, с которой Таубе и Крузе описывали жестокие деяния Грозного. Такие роды казни, как отрубание голов, сажание на кол, бросание в реку, отравление, даже сожжение, не нуждаются в подтверждении: они общеизвестны. Но Таубе и Крузе говорят и о более жестоких и утонченных пытках и казнях. Но вот что мы можем, например, прочесть в одной рукописи Синодальной библиотеки: «И быша у него (Иоанна) мучительныя орудия, сковрады, пещи, бичевания жестокая, ногти острыя, клещи ражженныя, терзания ради телес человеческих, игол за ногти вонзения, резания по составам, претрения вервии на полы, не только мужей, но и жен благородных, и иныя безчисленныя и неслыханныя виды мук на невинныя, умышленныя от него», или в Новгородской третьей летописи: «Повеле государь телеса их некоею составною мудростью огненною поджигати, иже именуйся поджар, и повелевает государь своим детям боярским тех мученных и поджаренных людей за руки и за ноги и за головы опока вязати различно, тонкими ужшищи и привязывати повеле по человеку к саням».
Таубе и Крузе никогда не называют тех оснований, по которым Иван Грозный предавал казни то или иное лицо. Правда, не всегда они существовали. Часто дело было в одной лишь жестокости Грозного или в слепой с детства затаенной ненависти против бояр. Но нередко Грозный казнил, подозревая и зная измену. Таубе и Крузе неизменно стараются изобразить Грозного чудовищем, лишенным всяких человеческих чувств. Но сами же они в своем изложении указывают порой на факты, этому противоречащие. Так, рассказывая о желании Грозного казнить митрополита, они сообщают, как он дал себя уговорить отменить казнь, заменив ее ссылкой.
