Итак, за три президентских срока в стране постепенно утверждалась конституционная преемственность и привычка подчиняться закону. Законы, конечно, нарушались, но интересно отметить, что существовало определенное чувство вины каждый раз, когда закон нарушался слишком грубо, когда имели место слишком скандальная фальсификация выборов или неоправданное вмешательство в дела провинций. Когда влияние или воздействие официальных властей на политику было чрезмерным, власти словно стеснялись этого и стремились скрыть или как-то оправдать подобные факты.
Очевидно, что это было прогрессом. Потому что одно дело — переворот безо всяких оправданий (в качестве примера можно привести Лавалье, проинформировавшего правительство Буэнос-Айреса о своем перевороте следующим образом: «Сообщаю вам, что по моему приказу был расстрелян полковник Доррего»), абсолютный произвол, жестокость чистой воды. Совсем другое дело — дебаты в газетах и законодательных собраниях, возникшие, например, в результате интервенции в Энтре-Риос после убийства Урки-сы, совершенного Рикардо Лопесом Хорданом. В этом случае имелись некоторые оправдания, которые мы можем принять или нет, но в целом здесь очевидно стремление продемонстрировать определенное уважение к закону. К этому нужно добавить существование такого института, как Национальный верховный суд, а также присутствие в провинциях федеральных судей, являвшихся в определенном смысле стражами конституции.
Одновременно с развитием политической жизни шли и другие процессы, несомненно способствовавшие прогрессу страны, улучшению качества жизни граждан и рациональному использованию человеческих и естественных ресурсов. Одним из таких процессов стала иммиграция. Альберди, Сармьенто и все те, кто после битвы при Монте-Касерос готовились возглавить страну, страстно верили в возможность привлечения тысяч европейцев для заселения аргентинской пампы надеясь, что вместе с ними в стране будут укореняться европейские трудовые навыки, бережливость и уважение к власти. Без обретения подобных традиций, по мнению ведущих политиков того времени, нельзя было рассчитывать на переход аргентинского общества к самоуправлению.
Рецепт Альберди, о котором мы уже говорили, состоял в создании гражданского общества, гарантировавшего людям процветание, работу, получение образования, свободу передвижения, владение собственностью и ее защиту от произвола и злоупотреблений, но достичь этого предстояло в условиях, когда общество еще не было готово к свободному волеизъявлению. Альберди предлагал сохранить республиканские формы, однако на деле был сторонником того, чтобы страной управляла небольшая группа просвещенных людей (к которым он сам себя, естественно, причислял), способных направить страну на путь прогресса именно потому, что они знали, как это сделать.
Предполагалось, что иммиграция со временем будет способствовать появлению нового человека, нового аргентинца — трудолюбивого, умеющего управлять современной техникой, избавленного от недисциплинированности, транжирства и свободолюбия. В то время Мартин Фьерро[41] как архетип гаучо[42] уже не пользовался былой популярностью; именно в этот период Эстанислао дель Кампо высмеял традиции гаучо в поэме «Фауст». Итак, иммиграция была необходима, по мнению политиков того времени, для заселения страны представителями тех рас, которые могли бы способствовать улучшению этнического состава нации и изменению менталитета аргентинских креолов.
Тем не менее иммигранты, прибывшие в последующие десятилетия, были не совсем теми, кого желали видеть Альберди и Сармьенто. Политики хотели по возможности принять англосаксонских иммигрантов, обладавших менталитетом, который они наблюдали в США, — менталитетом мелких фермеров, способных обеспечить себя всем необходимым, политически активных и не ждавших милостей от правительства. В период с 1860 по 1880 г. в Аргентину стало приезжать достаточно много иммигрантов (хотя и не таких, о которых речь шла выше), что потребовало проведения определенной иммиграционной политики; в некоторых случаях им отдавали в собственность колонии, возникшие в основном в провинциях Энтре-Риос, Санта-Фе и в меньшей степени в Буэнос-Айресе.
В это время началось и строительство железных дорог. Они были, с точки зрения Альберди, важнейшим инструментом для налаживания связей, интеграции страны и преодоления ее отсталости. С самого начала, сразу после битвы при Монте-Касерос, политики Буэнос-Айреса и Параны приложили усилия для привлечения капиталистов и техников для строительства железных дорог. Возможно, из-за этого страстного желания им пришлось согласиться с невыгодными условиями первых контрактов.
Договор о строительстве железной дороги Росарио — Кордоба (этот маршрут получил название Центральной аргентинской железной дороги) был настоящим подарком для капиталистов, так как давал им право распоряжаться прилегавшими к железнодорожным путям землями. Это привело к тому, что крестьяне изгонялись со своих земель. Затем появлялись дочерние земельные компании, распродавшие огромные участки земли третьим лицам. Сегодня мы смотрим на это почти с ужасом — самые богатые земли страны были фактически подарены, но тогда это являлось обычной практикой в странах повышенного риска, таких, как Аргентина то же самое делалось в США и Индии, потому что и там существовала острая необходимость соединить удаленные друг от друга регионы.
С 1870 г. начала действовать линия Росарио — Кордоба, возникло железнодорожное сообщение в провинции Буэнос-Айрес, особенно развитое на западе, где оно доходило до городка Чивилкой и даже до самого Часкомуса на юге. Начала складываться столь характерная для Аргентины железнодорожная сеть, которая в будущем свяжет воедино Буэнос-Айрес. Появился определенный интерес со стороны инвесторов, в основном британских, к строительству железных дорог в Аргентине.
Другой отличительной чертой того времени стало развитие новой отрасли сельскохозяйственного производства — овцеводства — сегодня кажущейся нам анахронизмом, но тогда способствовавшей расширению границ обрабатываемых земель, по крайней мере тех, которые не принадлежали индейцам. Преимущество овцеводства над разведением коров состоит в том, что период беременности у овец гораздо короче, а потомства они приносят больше. Кроме того, можно было использовать овечью шерсть и мясо, которые направлялись в саладеро — специализированные предприятия по переработке (сушке, копчению) мяса, а затем экспортировались. Шерсть была важнейшим продуктом, особенно в тот период, когда в Европе повышался уровень жизни и спрос на более качественную одежду.
Разведением овец занимались и многие ирландцы, переселившиеся в Аргентину в 1840—1850-х годах по причине голода, возникшего в их родной стране. В 1850-е годы в Ирландии эпидемия привела к потере нескольких урожаев картофеля — основной пищи ирландцев. Многие из них эмигрировали в США и Аргентину. В Аргентине такие люди, как, например, отец Фай, встречали их, направляли либо приводили в места, где они могли работать на приемлемых условиях на конкретного хозяина, и иногда даже женили их на аргентинках.
Случалось так, что пастух, начинавший без единого цента в кармане, за два года становился хозяином довольно крупного стада из двух-трех тысяч овец. Таким образом, овцеводство способствовало расширению скотоводческих территорий в провинции Буэнос-Айрес и отодвинуло на второй план разведение коров. Сегодня овцы считаются чуть ли не животными-разрушителями, но тогда именно особенности их диеты позволили покончить с сорняками и подготовить почвы для роста других трав, которые на следующем этапе стали пищей для коров.
Иммиграция, разведение овец в провинциях Буэнос-Айрес и Санта-Фе, колонии иммигрантов в Энтре-Риосе, Санта-Фе и на востоке Кордобы оказывали влияние на экономическое развитие Аргентины, которая еще не участвовала в мировой системе производства и потребления, но уже искала свое место в ней. Страна развивала зарождавшееся сельское хозяйство, скотоводство (главным образом овцеводство) и эксплуатировала немногие известные на тот момент естественные ресурсы, разработка которых могла принести определенную выгоду.
В это же время произошло несколько крайне негативных событий. В первую очередь, речь идет об абсурдной войне с Парагваем, начавшейся в 1865 г. Она разразилась в результате комплекса причин, связанных с отсутствием политического равновесия в регионе Рио-де-Ла-Плата, а также из-за мании величия парагвайского диктатора Франсиско Солано Лопеса, экспансионистских планов Бразилии, слабости Восточной республики Уругвай и альянса Митре с его друзьями в уругвайской партии «Колорадос». Все эти факторы привели к войне, которая продлилась пять лет и, несмотря на победу Аргентины, не принесла стране никакой пользы. Эта война вызвала страшные эпидемии в Буэнос-Айресе и на всем побережье; ее единственным положительным результатом стало формирование Национальной армии.
