Евгений Долматовский - Зеленая брама

В условиях высочайшего патриотического подъема вроде бы облегчалась работа комиссаров. Но не будем забывать, что положение наше было крайне тяжким. И надо было сделать взрыв народного патриотизма направленным взры­вом, а для этого необходима была не только внутренняя убежденность политических руководителей, но и убедитель­ность слов и поступков, личного примера, да и командирские качества, военные знания.

На всем пути к Подвысокому комиссары были верными товарищами командирам и вдохновенными представителями партии в глазах красноармейцев.

Еще более усложнилась и выросла роль комиссаров, когда вокруг Зеленой брамы смыкалось и сомкнулось вра­жеское кольцо.

Вот когда особую значимость приобрело огненное слово, благородные и отчаянные поступки и действия комиссаров.

Если уж западногерманский историк слагает или приво­дит созданную ранее легенду о комиссарах, неудивительно, что легенды о комиссарах живут в нашей стране, кочуют от края ее и до края.

Да, мы присутствуем при рождении легенд!

Какие они достоверные, непридуманные, земные, а в то же время романтически окрыленные, эти легенды!

Воспоминания участников боев, собранные следопытами Подвысокого, а также ежедневно наполняющие мой почто­вый ящик, непременно касаются фигуры комиссара,— можно сказать, это попытка сложить из отдельных штрихов обобщенный образ Комиссара Великой Отечественной.

Но образ, обобщения, памятник, монумент — это теперь, через десятилетия. А были эти комиссары и политруки на­шими товарищами, отличительной была лишь матерчатая красная звезда на рукаве, пониже локтя.

Вот о комиссаре рассказывает бывший рядовой боец, которому удалось вырваться из кольца, Александр Вересков. Прежде чем привести воспоминание Верескова, необходимо сказать о нем самом. Он вырвался из окружения, вновь участвовал в боях и в 1943 году лишился руки. Не позволив себе воспользоваться инвалидностью, он включился в вели­кую стройку, развернувшуюся в его родном городе Чере­повце, и за успехи на фронте пятилетки награжден в 1977 году орденом Трудового Красного Знамени. Я не удив­ляюсь, зная этих людей. Но уж раз к слову пришлось...

Слушайте ветерана войны и труда А. Верескова:

«Впереди идущих на прорыв был бригадный комиссар в хромовой тужурке. В руках он нес знамя».

Сопоставив факты, содержащиеся в письмах и откликах, и проведя, так сказать, уточнения на местности, могу утвер­ждать, что Вересков вспоминает бригадного комиссара Михаила Никифоровича Пожидаева, комиссара 58-й горно­стрелковой дивизии. Как его любили и бойцы и коман­диры!

Пожидаева всегда видели рядом с человеком отчаянной смелости — комдивом генерал-майором Н. И. Прошкиным. В Копенковатом они собрали остатки дивизии и сколотили передовой отряд для прорыва. Генерал был ранен, знамя развевалось в руках комиссара и вело, призывало; оно вновь одарило силой уже, казалось, окончательно обессилевших людей.

За селом Копенковатое пуля скосила комиссара.

После того как было опубликовано краткое, но, если можно так выразиться, монументальное воспоминание Александра Верескова, оставшиеся в живых участники боя прислали подтверждения — и у них образ комиссара Пожидаева навсегда запечатлелся в душе. Уточнения самые несущественные: одни говорят, что на комиссаре была черная кожаная тужурка, другие — что коричневая. А то, что комиссар нес знамя,— в памяти и в сердце всех живых.

Комиссары получили равные права с командирами не только потому, что в войне двух идеологий роль их повы­шалась. Они учились военному делу, управлению войсками и потому могли руководить боем по всем правилам военного искусства.

Обстоятельства на поле боя и назначения не раз превра­щали комиссаров в командиров.

Раненный в браме комиссар 190-й стрелковой дивизии Николай Каладзе после выхода из окружения закончил краткосрочные курсы и получил под командование дивизию. Он довел ее до Берлина, его имя 16 раз упоминалось в при­казах Верховного Главнокомандующего.

Мне написали танкисты, которых под Львовом и под Бердичевом водил в бой командир 8-й танковой полковник Петр Семенович Фотченков. Удивило то, что воины сорок первого года называют своего командира комиссаром. Мо­жет быть, они ошибаются? Даниил Трофимович Корнев (он живет ныне в Винницкой области) пишет о Фотченкове:

«Он для меня остался неумирающим и непобежденным. Взгляд зоркий и ласковый и требовательный. В моей памяти он как комиссар Фурманов или герой Щорс из гражданской войны».

Корнев увидел, угадал в своем командире комиссара!

А вот свидетельство комбата тех времен, ныне генерал- майора танковых войск Александра Васильевича Егорова. (Я впервые встречался с ним еще в июле сорок первого, когда он был капитаном.)

Егоров доныне влюбленно и восторженно вспоминает Фотченкова, и вот какую чудесную легенду о герое-интернационалисте рассказывает он:

Под Сарагосой танкисты пошли в атаку.

Удар снаряда.

Подбит танк комиссара полка Петра Фотченкова.

Комиссар ранен в лицо и в руки.

Его перевязывают.

Он отказывается покинуть поле боя.

Он узнает, что подбит танк с болгарским экипажем.

Болгары окружены.

Наши добровольцы под огнем налаживают гусеницу.

Фотченков ведет отремонтированный танк на выручку

болгарским танкистам.

Прорывается к ним, приносит спасение.

Танкисты вспоминают, что 13 июля комдив-8 написал обращение к своим бойцам, звучавшее как вдохновенная песнь о будущей победе. К сожалению, текст этого доку­мента не сохранился, но я представляю себе, как мог напи­сать Фотченков. Он в Испании был комиссаром!

Встречался я с ним лишь однажды — 3 июля по заданию редакции армейской газеты «Звезда Советов» я находился в танковом корпусе. Боевые машины (по преимуществу с выработанными моторесурсами) стояли в садах под ябло­нями, все время звучал пионерский горн, оповещая о при­ближении вражеских самолетов.

Вместе с комдивом мы слушали знаменитую речь Ста­лина, впервые обращавшегося к нам — «братья и сестры», а потом «друзья мои».

Как только кончилась передача, Фотченков заторопился к своим танкистам: надо передать им своими словами, что говорил Верховный. Победа будет за нами, понимаешь. Никто не сомневается, но нужен лозунг, понимаешь! Как в Испании «но пасаран» — очень доходчивая клятва.

Ни 8-я, ни 10-я, ни 32-я танковые дивизии не были в Умани. Они провоевали весь первый месяц войны, и остав­шиеся в живых экипажи были отправлены за Днепр, кажет­ся в Прилуки. В 6-й армии оставалось лишь несколько танков, подчинявшихся непосредственно штарму. С ними-то и задержался на передовой Петр Семенович. Как это ему удалось? Полагаю, что полковник уговорил кого-то из высо­ких начальников, возможно, воспользовался протекцией своего друга, только что тоже отправившего на перефор­мирование свою дивизию и ставшего комкором,— Сергея Огурцова.

Трагична судьба пламенного комдива. В официальных источниках (архив Министерства обороны СССР) зафикси­ровано, что Фотченков попал в плен. Правда, нет сведений о том, что кто-либо видел его в плену. Не числится он и в не­мецких списках военнопленных. Немногие оставшиеся в живых ветераны, сражавшиеся рядом с Фотченковым в Зеленой браме, утверждают, что он погиб при первой попыт­ке вывести из окружения штаб группы Понеделина. Об этом рассказывал мне, в частности, генерал Л. И. Тонко­ногов, писали очевидцы.

Легенда утверждает, что последний танк, за фрикцио­нами которого находился комдив-8, кавалер орденов Ленина и Красной Звезды, комиссар интербригады в Испании, рухнул в воды Синюхи и ушел на дно. Может быть, танк еще будет обнаружен и поднят: река глубокая, исследование дна не производилось.

Вспоминая Фотченкова, я уже готов согласиться с за­падногерманским историком Гансом Штеецом, назвавшим окруженные в Зеленой браме части комиссарскими: крас­ноармейцы шли за комиссарами, ждали их команды, их слова, сражались до последнего, следуя примеру комисса­ров, веря в коммунистов, как в жизнь.

В тяжелейшей обстановке политработники учились у командиров, командиры — у политработников. Воинское искусство одних и коммунистическое вдохновение других и создавали особую атмосферу, отличающую Красную Армию как небывалое войско защитников страны и ее социалисти­ческого строя.

Как свидетель, никому не отдам предпочтения в му­жестве, в храбрости, в беззаветности. Командиры и комис­сары были достойны друг друга.

Рассказанное мной относится к политработникам всех степеней — от политбойца до члена Военного совета.

Руководящие деятели партии, члены Центрального Ко­митета, секретари обкомов, горкомов, райкомов повторяли судьбу и брали пример с революционеров, направленных Лениным в юную Красную Армию на борьбу с белогвардейщиной, с интервенцией четырнадцати держав: Фрунзе и Киров, Орджоникидзе и Шаумян, Куйбышев и Дзержин­ский были с юности кумирами комиссаров сорок первого года.