Вообще, вопрос об унии живо обсуждался в то время не только на сеймах, но и в обществе и современной литературе. Между прочим, современный польский публицист Оржеховский выпустил сочинение, представлявшее собой апофеоз польской вольности, и здесь же автор издевается над «неволей литовцев». Ягайло, по его мнению, будучи господином Литвы, подарил Литву полякам, как свое имение. Неволя, презрение, глупость, неотесанность характеризуют литовцев, и поэтому они не достойны унии с поляками на равных началах.
Оржеховский получил достойную отповедь в сочинении, принадлежащем знаменитому виленскому юристу Августину Ротундусу. Автор этого сочинения весьма критически относится к «золотой вольности» польской, считая ее анархией. Поляк ленив и уклоняется от защиты государства, предпочитая украшать своих жен и дочерей и пировать с приятелями, насиловать совесть судей и администраторов. Поляки-шляхтичи презирают низшее сословие и делают зло простому народу. Автор сам защитник свободы, но видит ее не в анархии, а понимает ее так, как понимал ее Цицерон. Литовцы весьма критически относятся к польской свободе, которая и Польше не приносит добра, но если литовцы готовы заключить унию, то только под влиянием того, что московский царь захватил почти половину Литвы и сидит на горле и душит ее.
§ 8. ЗНАЧЕНИЕ ЛИВОНСКОЙ ВОЙНЫ В ВОПРОСЕ ОБ УНИИ
Последнее заключение виднейшего из белорусских юристов того времени указывает нам и тот ближайший мотив, в силу которого литовская шляхта сделалась податливее в вопросе об унии, когда действительно на ее горло насел царь московский. Дело в том, что международное положение Литовско-Русского государства с конца 50-х годов оказалось весьма неустойчивым. Царь московский Иван IV добивался морской гавани на Балтийском море и в 1558 г. московские войска страшно опустошили Ливонию, взяв, между прочим, Нарву и Дерпт. Ливония оказалась в очень трудном положении и обратилась к Литовско-Русскому княжеству за помощью. Интересы княжества были самым тесным образом спаяны с интересами Ливонии: Рига была важнейшим портом для Литвы и Руси. Появление московского флота на Балтийском море могло бы убить и данцигскую торговлю. Государственные люди Литвы поняли опасность и, когда в 1550 г. магистр Ливонского ордена Кеттлер явился на сейм и отдал себя под протекторат Сигизмунда-Августа как великого князя, то получил обещание поддержки и в залог отдал великому князю несколько замков. Рижский архиепископ сделал то же самое. Правда, другие владетели Ливонии нашли поддержку у других соседей. Эзельский епископ продал свое владение датскому королевичу Магнусу в 1560 г. Его примеру последовал епископ Ревельский. Впрочем, в следующем 1561 г. ревельцы уже поддались Швеции. Так орден распался, орденские владения превратились в светские, тем более, что там в то время господствовал уже протестантизм. В 1561 г. еще ближе [Ливония] соединилась с Великим княжеством, Кеттлер получил в свое владение только Курляндию и Семигалию, остальные земли подчинились Великому княжеству и Польше.
Но вмешательство в ливонские дела повело к войне с Москвою. Москвитяне перенесли войну из Ливонии в Белоруссию.
В 1565 г. московский царь взял Полоцк. Правда, московские войска были затем в следующем г[оду] сильно разбиты Николаем Радзивиллом на реке Улле при Чашниках, но эта победа мало остановила успехи москвитян. Положение Литвы оказалось тяжелым. Берестейский сейм 1566 г. возложил главное управление Ливонией на важнейшего из тогдашних администраторов, большого патриота Яна Иеронимовича Ходкевича. Он получил широкое право военной и гражданской власти. Ходкевич, прежде всего, достиг полного соединения Ливонии с Литвою, что и совершилось на Гродненском сейме в конце 1566 г. Ливонцы сохранили свои местные права, но признали себя частью Великого княжества.
Однако, Литовско-Русское государство должно было выносить чрезвычайно тяжелое поражение войны. Нужны были люди и средства. Государственные люди Литвы делали огромное напряжение сил государства, чтобы выйти из затруднительного положения. Мы сейчас увидим, что поляки в этот тяжелый для Великого княжества час соблазняли его только унией, не давая реальной поддержки. Но в Литве еще очень боялись унии и предпочитали сначала исчерпать местные средства. Началась усиленная работа сейма и скарба, которую даже трудно перечесть в кратком очерке. Обложение [налогами] было поднято до высших пределов. Так постепенно были обложены солод, пивоварение, медоварение (причем эти предметы потребления были монополизированы казной) и уничтожены частные мельницы, наложен налог на помол. К старым налогам на напитки прибавлены новые. Корчмы были обложены особыми акцизными сборами. Все налоги устанавливались только на время войны, но проходят целые десятилетия, война продолжается, и налоги увеличиваются в своих ставках. В некоторых городах доходы от акцизов, монополий и внутренних таможенных пошлин возросли более чем на 100 %. Вводится монополия на соль, монополизируется торговля лесным товаром, устанавливается новое мыто на товары заграничного ввоза и вывоза при сохранении, конечно, старого мыта. В 1566 г. поднят тариф на ставки нового мыта. В области прямых налогов общегосударственный налог серебщина не только взимается часто, но и ставки ее повышаются вдвое или даже втрое, кроме того, прибавки вводятся к серебщине. Если в 1542 г. собиралось всего-навсего около 22.000 коп. грошей, то в 1567 г. взималось уже 105 1/2 тыс. коп. грошей. Города облагаются сбором подоходно-поимущественного характера, особые налоги несут евреи взамен отбывания воинской повинности и т. д. Одним словом, напряжение было громадное. Мало того, большая часть великокняжеских имений была заложена. Частные лица давали деньги взаймы и выправляли почты, т. е. отряды на свой счет.
Задача обладать Ливонией представлялась очень важной, но сил для борьбы с московским царем не хватало. Особенно страдали от московских опустошений восточные земли. Неудивительно, что при таких условиях литовско-русский сейм сделался сговорчивее в вопросах об унии, хотя, надо отдать ему справедливость, сдавая свои позиции только после сильного боя.
В самом деле, с начала Ливонской войны поляки не переставали напоминать об унии. И они нашли сочувственный отклик в рядах шляхты, истомленной войной. Собравшаяся в лагере под Витебском в 1552 г. шляхта составила конфедерацию и в особом акте просила великого князя заключить унию с Польшей, назначив для этого общий польско-литовский сейм. Программа унии заключалась в общих сеймах, в общих правах и вольностях, в общей обороне государства и совместном выборе короля и великого князя. В то же самое время поляки на сейме 1562–1563 гг. постановили назначать общий сейм в Варшаве. Действительно, Варшавский сейм 1563 г. видел уже блестящее литовское посольство, приехавшее во главе с Николаем Радзивиллом для переговоров об унии. И литовские магнаты, менее всего склонные к унии, должны были пойти на уступки. Они даже представляли проект унии, который далеко, однако, не удовлетворил поляков, ибо представлял Литовско-Русское государство совершенно самостоятельным под одним государем. Посольская изба коронного сейма выставила, конечно, свои требования, идеалом которых была инкорпорация Литвы.
Так, к половине 50-х годов вопрос об унии окончательно наметился. В Великом княжестве сознавали невозможным существование без союза с поляками. Низшая шляхта, по крайней мере, некоторая часть ее, охотно шла на унию в надежде на использование «золотой польской вольности» и в надежде на религиозное успокоение и, особенно, в надежде на военную помощь поляков. В самом деле, уния нашла себе сторонников в двух разных полюсах. Подляшане, наиболее ополяченные и терзаемые религиозными смутами, сравнительно мало страдали от войны, но для успокоения неурядиц и в видах политических поддерживали унию. Здесь было множество мелкой шляхты, которой весьма желательно было уравняться в правах с панами. Витебская и полоцкая шляхта, менее затронутая религиозными смутами, но также заинтересованная в вопросе о свободе вероисповедания, притом истерзанная войной, также стремилась к унии. Высшее дворянство более осведомленное в положении Польши и более скептически смотревшее на польскую силу, всячески отстаивало самостоятельность государства, но и оно должно было пойти на уступки и вступить на путь реальных переговоров. Сейм 1565–1566 гг. был таким моментом, когда переговоры уже получили серьезную обосновку.
§ 9. ПРИСТУП К ОКОНЧАТЕЛЬНЫМ ПЕРЕГОВОРАМ ОБ УНИИ И СЕЙМЕ 1566 г
Сейм начался королевской пропозицией, заявлявшей о готовности и старании Короны в деле унии. Сеймовые послы в лице своих ораторов категорически заявили, что они не могут дать помощи Литве, потому что не знают, как к ним относится Великое княжество. Послы Краковской земли не желали рассматривать никаких вопросов, прежде нежели будет разрешен вопрос об унии. В Посольской избе доказывали, что необходимо Литву заставить присоединиться к Короне теперь же, ибо по окончании войны она опять уклонится от унии. Неудивительно потому, что Люблинский сейм 1566 г. уже повел официальные переговоры об унии. Поляки заседали в Люблине, а литовцы — в Бресте. Литовские послы предложили Короне свои условия унии. Это было предложение союза и персональной унии. Король в очень сильной мере хлопотал об унии и даже приглашал всех литовцев приехать в Люблин. Вообще, литовцы стремились, по крайней мере, отстоять некоторую самостоятельность великого князя. Заправилам литовской политики наилучшей унией представлялась такая, при которой «рука бы руку мыла», т. е. союз двух государств. Они и отстаивали эту позицию до конца, быстро проводили внутри государства реформы, предоставлявшие все права низшей шляхте для того, чтобы она не стремилась пользоваться польскими законами и, видя невозможность дальнейшей борьбы, заявили о своей готовности собраться на общий сейм.
