оригиналов и найти эти самые оригиналы. Но как мы или не имеем их или еще лишены возможности безусловно доказать, что напр., большинство мозаик св. Софии относится к эпохе Василия Македонянина, то всякое данное по этому вопросу не лишено своего значения.
Такого рода данное представляет нам, кроме общего упомянутого текста Константина Порфирородного, известное описание мозаик церкви, ныне оставленное нам в речи патриарха Фотия [121] на ее открытие и освящение.
При всей риторичности этого описания, ясно выступает новый тип храма: в нем над архитектурною внешностью возобладала живописная внутренность: блеск красок и свет металлов, обилие и известная пестрота украшений, самое богатство их, все сведено к одному живописному впечатлению. Сам ритор не в состоянии дать себе отчет в этом впечатлении, выразить то гармоническое целое, которое было дано: он замечает только тонкость работы и драгоценность материалов. Но не будем и винить его за этот недостаток, когда даже у новых критиков отсутствует чувство гармонии при взгляде на дивную декорацию Палатинской капеллы, в сравнении с которою роспись церквей на Западе и в России представляет без исключения бледную, полинялую копию. Но, прибавим кстати, византийский император дал здесь впервые и образец известного варварства, обобрав мозаические иконы из других икон: ему последуют в свое время с охотою Венецианцы. Вероятно, многие мозаические иконы были переносные, как напр. на плитах выложенные мозаики в ц. св. Марка в Венеции.
Фотий переходит к мозаической живописи храма, к священным изображениям, его во множестве наполнявшим: как ни кратко и смутно он их перечисляет, все же из его речи можно составить себе общее понятие о расположении мозаических картин и образов и их сюжетах. В главном (и, по – видимому, большом) куполе, в центре изображен был Христос благословляющий землю, творец и вседержитель. По времени, это первое или древнейшее изображение Христа (по грудь и в куполе), нам известное. Позднейшие изображения известны в церквах: св. Марка в Венеции, Софии Киевской, Паммакаристы, Хора в Константинополе и пр. и пр. По сегментам (tm|hmasi) купола (внизу) сонм ангелов окружает Господа. В абсиде образ Девы, подъявшей за нас чистые (acréantouv) руки и посылающей царю спасение и на врагов одоление. Хор апостолов и мучеников, пророков и патриархов наполняет образами весь храм; из них иной, «хотя и молчит, но как бы восклицает, как некогда: |wv agaphtèa ta skhnwmana sou, kuérie t%wn dunéamewn; epipoje_ kaèi ekleéipei |h yucéh mou eiv tèav auléav to%u kuréiou; другой: jaumastèov {o téopov oéutov; ouk «esti to%uto, all |h oikov jeo%u; третий: |wv kaloéi sou o|i oikoi, }Iakéwb, a|i skhnaéi sou, }Israéhl, |wseèi paréadeisoi epi potamoéuv, kaèi |wv a|i skhnai $av !ephxen !o kéuriov kaèi !anjrwpov. Все три избранные и сочиненные вновь ритором надписи восхваляют красоту Божьего дома, согласно исключительной теме его речи. Но и из этого нельзя не заключить, что один цикл изображений был подобран (быть может, в средине храма) для прославления храма, тогда как другие циклы сосредоточивались около Христа и Богородицы. Описание ни словом не упоминает затем о циклах сцен евангельских или библейских, и мы вправе предположить, что таковых и не было. Церемониал Константина Багрянородного упоминает еще образ (мозаику) самого императора Василия, как находившийся в гинекее, на западном его конце; перед этим образом императоры зажигали свечи в день пророка Илии, когда в церкви этой был престольный праздник [122]. Что этот образ находился на западной стороне гинекея, видно из последующего: император, пришедший на поклонение, приносил прежде дар свой на престол в алтаре Пророка Илии (с левой или северной стороны), где целовал его фелонь; затем, пройдя через алтари (их было, вероятно, три, и они имели между собою сообщения) и возжегши в каждом свечу, император вступал в гинекей; пройдя весь гинекей, он зажигал свечи перед изображением имп. Василия и, поклонившись патриарху, входил в часовню, здесь находящуюся; оттуда сойдя вниз со своею свитою в нартэкс, слушал чтение св. Евангелия и пр. Таким образом, мы имеем здесь вновь древнейший пример изображения императора строителя на западной стороне церкви, чему, затем, следуют византийские храмы впоследствии, напр. св. София с изображением Льва Философа над входными дверями, монастырь Хора, церкви, построенные Мануилом Комненом и в частности монастырь Пантократора и др., также церкви в Сицилии, Южной Италии и Грузии.
Еще любопытнее подробность, сообщаемая Константином об одной из крытых галерей, окружавших некогда церковь и ведших в дворцовые сады, цирки или гимнастические открытые залы и пр. Неизвестно, куда вела большая галерея, находившаяся на северной стороне [123] атриума (в том месте, где была дверь в церковь, так что из двери надо было повернуть направо и в конце портика найти галерею), но ее своды [124] были украшены живописью (фресками?) и представляли мученические подвиги святых (touv marturikoèuv !aqlouv kai tèa palaéismata). Этот мозаический цикл должен был находиться в тесном родстве с Ватиканским Менологием, но мы считаем очень важным указание на него, как на прототип итальянских фресок XIV – XV века.
Наконец арх. Антоний [125] упоминает в нашей церкви («у св. Михаила») «у сторонних дверей в притворе на стене написан Христос мусией велик стоящь и поп пред ним кадило вжегл; и бысть ему кадящи фимияном, и глас бысть от образа к попови: ис пола ити, Деспода («на многая лета, владыко») и потом на третий день пославлен бысть патриархом». Свежая еще, по – видимому, во времена нашего паломника легенда побудила его упомянуть образ. Для нас же обстоятельство крайне важное – второго примера (нам известного) колоссального изображения Христа в притворе (первый пример, сохранившийся в мечети Кахрие – монастыре Хора). Мы, однако, не имеем, чем объяснить появление этого образа в указанном месте.
В заключение этого эпизода о мозаиках «Новой» церкви будет уместно прибавить, что в самом Константинополе, на берегу Пропонтиды, между Ипподромом и дворцом Буколеона, где стояла церковь Анастасии, была местность Yhféa [126], где продавали мозаические иконы, и откуда, вероятно, посылались изделия и в другие страны. С IX – X века мозаика стала представлять даже наиболее обычный род живописи монументальной. Уже Фоке приписывают ранние портретные мозаики, заступавшие роль обычной в этом случае скульптуры; именно, в известном храме близ Ипподрома, основанном Фокою во имя своего святого, а потом переименованном при Гераклии во имя Иоанна Богослова т. наз. Дииппеон, были четыре мозаические изображения Константина и Елены [127]. На место бронзовой статуи Христа, поставленной еще Константином в Халке, Ирина Афинянка поставила мозаическую икону Христа
