Итак, на один период времени пришлись три, казалось бы, разных события: открытие и завоевание Америки, распространение в Европе книгопечатания и бурное увлечение рыцарскими романами. Неудивительно поэтому, что в снаряжение конкистадора, наряду с арбалетом, мечом, аркебузой, кирасой входили и рыцарские романы. Читались они обычно вслух, в часы отдыха от битв и утомительных переходов.
Самих себя завоеватели Америки равняли с героями этих романов, — и, надо признать, не без оснований. Ведь конкистадоры тоже путешествовали в далекие неведомые страны и видели всяческие «чудеса»: необычайные растения, животных, людей, города и государства. Они тоже совершали немыслимые подвиги, горсткой воинов покоряя целые страны. Они также сражались с неверными и утверждали христианские идеалы. Рассказывают, некий конкистадор заслушивался рыцарскими романами, доверяя каждому их слову. В бою с индейцами он сражался с необыкновенным пылом, показывая чудеса храбрости. Когда же его, уже израненного, попытались увести с поля боя, он воскликнул в негодовании: «Оставьте меня! Ведь я не свершил еще и половины тех подвигов, что каждодневно совершает любой рыцарь из ваших книжек!». Что же касается подвигов, то, пожалуй, конкистадоры оставили рыцарей позади. Трудно представить себе, чтобы Амадис четыре года кряду продирался через девственную сельву, мучимый голодом, москитами, адской жарой, лихорадкой и постоянным ощущением опасности. Вряд ли Амадис смог бы потратить всю свою жизнь на поиски Эльдорадо, как иные из рыцарей конкисты.
И Новый Свет конкистадоры воспринимали в духе рыцарских романов. Что не удивительно: ведь его реальность временами превосходила все границы воображения. Не случайно, при виде столицы ацтеков Теночтитлана Берналь воскликнул, что чудес таких не видел и Амадис Галльский. Рыцарские романы горячили и без того донельзя разгоряченное воображение конкистадоров, которые с необычайной легкостью верили в самые фантастические слухи. Достаточно было какому-нибудь индейцу махнуть рукой в неопределенном направлении и наплести пару небылиц о городе, где стены и крыши домов из золота, как несколько сот человек очертя голову кидались в непролазную сельву себе на погибель. А часто у туземцев даже не возникало необходимости плести небылицы — достаточно было утвердительно отвечать на задаваемые вопросы. Этим, кстати, постоянно пользовались индейцы, чтобы побыстрее и подальше спровадить незваных гостей.
Важно подчеркнуть еще один существенный момент. Читатель уже смог составить представление, насколько глубоко географические и этнографические мифы укоренились в сознании западноевропейца к началу эпохи великих географических открытий. Но и на этом фоне испанцы являли особую приверженность к фантазиям и чудесам, что можно счесть отличительным свойством испанского национального сознания в XVI в. Историки, изучавшие ту эпоху, неоднократно отмечали, что испанцы жили как бы в зачарованном сне и гонялись за миражами, не желая видеть все более обострявшихся реальных проблем. Отчасти именно рыцарский роман оказал влияние на самосознание испанцев, погрузив их на столетие в «сон золотой». Но есть и другая, и, может, главная составляющая этого комплекса: открытие и освоение Америки — беспрецедентный в истории человечества опыт исследования двух громадных материков и покорения многих, в том числе и высокоразвитых народов. Эта грандиозная фантастическая эпопея сама по себе казалась чудесной, она служила питательной средой для жанра рыцарского романа, придавая ему как бы обоснованность в реальности; и она же питала коллективное воображение нации.
Новые дрожжи в старой закваске
И вот испанские идальго и простолюдины прибывают в Новый Свет. Они переплывают море-океан, перешагивают через «предел» и оказываются на «обратной» стороне Земли — в совершенно ином пространстве, скроенном по другим законам, в иной природной, географической, социальной и исторической реальности. Их прежний жизненный опыт здесь мало чего стоит, а часто и вовсе неприменим. Поначалу они испытывают сильнейшую психологическую встряску; да и физические нагрузки велики: адская жара, чудовищная влажность, сезоны дождей, тропическая лихорадка — Испания вспоминается раем. Не все выдерживают: кто отправляется на тот свет, а кто бежит в Старый. Так происходит «естественный отбор». А те, что остаются, окрепшие телом и духом, — учатся жить заново.
Проблема отношения конкистадора с пространством Нового Света обычно исследовалась лишь в одном ключе — в том, как испанские завоеватели преобразовывали американское пространство. Результаты этой деятельности материальны и потому вполне очевидны: пришельцы разрушали индейские поселения, основывали новые города, прокладывали дороги, завозили новые породы животных и новые растения и т. п. Если же принять во внимание, что пространство осмысляется человеком и тем самым отражается в его сознании, то, несомненно, оно сказывается на мироотношении человека, его заселяющего; только лежит это воздействие не в материальной, а исключительно в духовной плоскости и не поддается сколько-нибудь строгому учету и определению.
В отношении конкистадоров эта проблема приобретает особую остроту, ибо это не типичная система взаимодействия, когда образ пространства постепенно и «естественно» входит в сознание человека. Здесь речь идет о резком перемещении человека в чужеродное пространство, о столкновении, чреватом психологическим шоком, о противоборстве, болезненном приспособлении, духовном переломе. Вполне очевидно, что в этом случае влияние пространства на сознание человека будет несравненно более глубоким. Колосальное воздействие американского пространства на духовный облик конкистадора почти не принималось во внимание историками, а между тем без него невозможно понять и объяснить очень многое в психологии конкистадора и в мотивации его поступков. Во всяком случае, сами завоеватели Америки нутром понимали это воздействие, ибо, не отрекаясь от «матери-Испании», все же чувствовали себя уже не вполне испанцами. Во всяком случае не такими же, как жители Иберийского полуострова.
Итак, что же происходило с этими людьми на землях Нового Света? Прежде всего, реальность Америки обостряла до крайности отмеченные выше черты национального характера и те, что были сформированы эпохой и культурой. Как будто в старую закваску добавили дрожжей. А если учесть, что в Испании с завершением Реконкисты наступила новая эпоха, то Америка, получается, как бы вернула испанца в предшествующие времена религиозных войн и крестовых походов, оживив его культурную память и вместе с ней его национальный дух. Действительно, рассмотрим черту за чертой характер испанца, включая его интеллектуальный багаж, — и мы увидим, что все они получат в Америке дополнительные стимулы для развития.
Воинственность? Понятное дело, ее питательная среда — война, и в мирной Испании это качество уже не могло найти применения. Зато в Новом Свете — сколько угодно, при том, что Америка предлагала совершенно иной в сравнении с Реконкистой, можно сказать, фантастический масштаб завоеваний.
Религиозность? Ее градус всегда повышается среди иноверцев и достигает максимума в религиозной войне. А именно таковой считалась конкиста с ее заявленной целью, христианизацией. Впрочем, здесь следует сделать одну существенную оговорку. Религиозного фанатизма в Америке было более чем достаточно, и все же в этом отношении колонии уступали метрополии, которая жила в отблесках костров аутодафе. Деятельность колониальной Инквизиции была куда скромнее по масштабам и менее кровавой, что может показаться странным в стихии язычества. Однако здесь нет противоречия. Задача Инквизиции — борьба с еретиками, то есть с теми, кто извращает истинное вероучение; а индейцы-язычники ни в коем случае не считались еретиками, — они считались неведующими слова Божьего, причем не виновными в своем неведении. Более того, благодаря усилиям Лас Касаса и других испанских гуманистов была провозглашена политика ненасильственной христианизации, а преследованиям подлежали только те из индейцев, кто препятствовал проповеди, убивал миссионеров или мешал соплеменникам обращаться в христианство. Взятая установка на контакт с аборигенами, ставшая, как говорилось, важнейшей чертой испанской конкисты, с одной стороны, сдерживала религиозный фанатизм, а с другой — питала и развивала генетически свойственную испанцам расовую терпимость и открытость для контакта с другими культурами. И вот это национальное качество, почти утраченное в Испании, в условиях Нового Света превратилось в «modus vivendi», образ жизни.
Свойственный испанцам индивидуализм в новую эпоху и в иных обстоятельствах также лишь обострится. Безмерное неизведанное пространство предполагает необходимость выбора пути, одного из великого множества возможных, и этот выбор целиком ложится на генерал-капитана. И все решения он принимает самостоятельно: его отделяют от короля тысячи миль — не пошлешь гонца за советом. Он принимает на себя полную меру ответственности за жизнь его людей и за свою собственную. В то же время его подчиненные отнюдь не склонны во всем полагаться на генерал-капитана, каждый надеется прежде всего на себя самого. В экстремальных условиях экспедиции, когда помощи ждать неоткуда и бежать некуда и отстать нельзя, каждый выживает в одиночку. И удается это часто немногим, иногда одному из пяти, а бывало, и шестерым из трехсот. Поэтому всякую успешно проведенную кампанию конкистадоры от генерал-капитана до простого пехотинца по праву считали своим личным достижением, а себя — хозяевами завоеванных земель.
