Разыскания о начале Руси. Вместо введения в русскую историю - Дмитрий Иванович Иловайский

может быть, восходит и начало литовского гудас для наименования южноруссов. Это гудас, может быть, первоначально имело смысл более географический, собирательный, чем этнографический, то есть такое же общее значение, как название геты. Имя алане также имело разнообразное и сбивчивое применение в географическом и этнографическом смысле, прежде, нежели оно сосредоточилось на аланах собственно кавказских.

Итак, мы решительно не видим каких-либо серьезных данных, на основании которых можно доказывать иноплеменное происхождение руси. Когда мы убедились, что готская теория так же несостоятельна, как скандинавская, то, естественно, пришли к следующему выводу: русь, основавшая Русское государство, была не только племя туземное, но и славянское; а варяги были иноземцы-норманны. И замечательно, когда остановишься на этом предположении, только тогда начинают постепенно распутываться гордиевы узлы варяжского вопроса, то есть узлы, возникающие из сопоставления действительных фактов с легендою о призвании. А именно: необычайно быстрое географическое распространение имени русь, если вести ее начало от призвания князей. Невероятное накопление событий и завоеваний за столь короткий срок. Поклонение руссов славянским божествам. Славянские переводы греческих договоров. Видимое отсутствие какой-либо борьбы между русскою и славянскою народностью прежде их слияния. Отсутствие всяких намеков на призвание наших князей в иноземных источниках. Несомненные признаки, что русь была не дружина только, а целый народ, ветви которого простирались до Черного моря и Дона. Несомненное тяготение нашей первоначальной истории и имени русь к югу, а не к северу. Несомненное отношение самой руси к варягам как к иноземцам и иноплеменникам (например, в юридических памятниках) и пр. и пр.

Позволяем себе предварить своих противников по данному вопросу, что, если они продолжают настаивать на легенде о Рюрике, Синеусе и Труворе, тогда, по нашему мнению, нет причины отвергать и Гостомысла, а также Кия, Щека и Хорива и прочие басни, накопившиеся с течением времени в летописных сборниках. Подтверждать, например, легенду о призвании князей сказанием об Аскольде и Дире, а это последнее сказание, в свою очередь, подкреплять легендою – значит одно неизвестное определять другим неизвестным.

Может быть, некоторые наши второстепенные соображения окажутся не вполне удачными. О том не спорим. Подробности и частности ждут еще многих и многих работ. Но это, надеемся, не изменит нашего главного вывода, что русь была племя туземное и славянское, а не пришлое из Скандинавии.

Объявляя войну норманизму в своей статье «О мнимом призвании варягов» (Русск. вести. 1871. № 11 и 12), мы, конечно, рассчитывали на возражения. Но в то же время, рассмотрев этот вопрос по возможности с разных сторон, мы настолько убедились в несостоятельности норманнской теории, что серьезных возражений с ее стороны не ожидали и не ожидаем. Ибо все, что можно было сказать в ее пользу, давно уже сказано, и все это оказалось более или менее неудовлетворительно. Прошло довольно времени от появления нашей статьи, и те возражения, которые до сих пор появились, по нашему крайнему разумению, только подтверждают несостоятельность норманнской теории. Мы объявили ей войну тем решительнее, что, по нашему убеждению, она до сих пор продолжает причинять вред науке русской истории, а следовательно, и нашему самопознанию. Благодаря этой теории, в нашей историографии установился очень легкий способ относиться к своей старине, к своему началу. Обыкновенно, перечислив названия разных славянских и неславянских племен и помянув о том, что славяне жили не ладно между собою, мы затем приступаем к истории русской государственной жизни, так сказать, ex abrupto. Этот приступ напоминает наши сказочные приемы: «Где-то за морем, в некотором царстве, в некотором государстве жили три брата. Однажды к этим трем братьям приходят послы из-за тридевять земель и говорят им: „Земля наша велика“» и т. д. Даже сохранен и тот обычный прием, что два брата являются только для обстановки и вся удача принадлежит одному.

Эта пресловутая теория продолжает оттирать из истории целый могучий народ, с незапамятных времен обитавший в Южной России, а на место его вызывает из-за моря какую-то тень, которую она не знает, как назвать: не то народом, не то дружиной, и утверждает, что эта тень и была настоящая русь и что она в несколько лет покрыла собой все пространство «от финских хладных скал до пламенной Колхиды». Вместе с небывалым народом варяго-руссов создан в нашей истории и небывалый норманнский период, и затем чуть ли не все основные явления нашей государственной жизни объявляются не своими, а чуждыми, принесенными из-за моря; дружина, бояре, суд, способ собирать дань – все это будто бы славяне получили от норманнов! Зайдет ли речь о вооружении руссов и их боевых приемах, для образца приводится ковер английской королевы Матильды с изображением норманнских воинов. Оказывается, что русские славяне даже и лодку не умели соорудить, и потому, чтобы дать понятие о русских ладьях, указывают на изображение норманнских судов в средневековых рукописях. Странно только, как эти призванные варяго-руссы заговорили по-славянски, а не заставили нас выучиться своему германскому наречию?

Наша археологическая наука, положась на выводы историков-норманистов, шла доселе тем же ложным путем при объяснении многих древностей. Если некоторые предметы, отрытые в русской почве, походят на предметы, найденные в Дании или Швеции, то для наших памятников объяснение уже готово: это норманнское влияние. При этом не берутся в расчет два самых простых обстоятельства:

1) многие вещи одной и той же фабрикации с помощью торговли распространились на весьма обширное пространство, помимо всяких политических влияний, и

2) многие сходные предметы встречаются нередко совершенно у разных народов, не находившихся никогда в сношениях между собою. Далее, особенно вредно отзывается эта теория на трудах молодых исследователей по части древней русской истории и этнографии, по весьма естественной неопытности берущих за исходные пункты выводы норманизма. Русская филология также немало затруднена норманнским предрассудком, который мешал до сих пор трезвому взгляду на начало русской письменности. Вообще норманнская струя проникла всюду, где только можно, и затемняла наш кругозор. Поколение за поколением с детства привыкло повторять басню о призвании варягов как непреложный факт и отнимать у своих предков славу создания своего государства, которое, по летописному выражению, они «стяжали великим потом и великими трудами».

Из всего сказанного нисколько не следует, что с норманизмом можно было легко и скоро покончить. На этот счет мы не заблуждались. На его стороне, кроме стольких почтенных деятелей науки, находится и сила давней привычки. Мы так долго твердили сказание о варягах, что совершенно сжились с