Емельян Ярославский написал биографию Ленина «Великий вождь рабочей революции» через день после покушения. Автор обещал дать читателям о Ленине «только факты», а не клеветнические измышления, распространяемые буржуазией. «Раненого льва теперь постарается лягнуть всякий осел из лагеря буржуазии». Ярославский делает акцент на связях Ленина с пролетариатом. Сдвигая хронологию на два года назад, он относит связь Ленина с рабочим движением Петербурга к 1891 г., когда Ленин поступил в университет (в действительности Ленин только сдавал там экзамены и не имел касательства к организованной политической активности в столице вплоть до 1893 г.). Особенно подчеркивается любовь рабочих к Ленину. В 1917 г., когда был выдан ордер на арест Ленина, защитили его именно петроградские рабочие «для Октябрьской революции, для которой он был душою, мозгом. О, враги трудящихся это знают!». «Мы, старые работники партии, — пишет Ярославский, — … даже расходясь с ним, знаем, что он — лучший среди нас»[199].
Крестьянский отдел Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета опубликовал биографию Ленина, в которой он изображается постоянно пекущемся о положении крестьян. Тираж составил сто тысяч экземпляров: огромная цифра, свидетельствующая о том, что брошюра предназначалась для массового читателя. Название брошюры хорошо отражает ее содержание: «Вождь деревенской бедноты, В. И. Ульянов-Ленин». Открывается она словами:
«История русского крестьянства имеет своих светлых героев. Их немного — Стенька Разин, Пугачев и несколько интеллигентов-народников, считавших себя друзьями крестьянства. Однако новая история вызвала к жизни нового героя, имя которого в настоящее время не сходит с уст всего крестьянства. Этот герой, за последние два года, ярко пылающим факелом вознесся над темной русской деревней и рассыпает ослепительные искры своего огненного мозга далеко за пределами Советской России. Эти искры подхватывает молния — радио и разносит по всей поверхности земного шара. Этот герой — Владимир Ильич Ульянов-Ленин».
Даже при том, что Владимира Ильича по праву называют вождем социалистической революции в России и во всем мире, российская деревня считает его прежде всего «своим вождем-героем». Следующая фраза, с которой, собственно, и начинается изложение биографии, и служащая примером сознательного ее искажения — лейтмотив всей этой агитационной брошюры:
«Вся жизнь Вл. Ильича, вся его ученая, литературная и партийная деятельность неразрывно связана с деревней».
С крестьянством Ленин был связан в первую очередь через отца, выбившегося в привилегированное сословие, однако близкого по духу к народу. Сочувствие к страдающим беднякам отец передал и своим детям. Ленин стал образцовым героем.
«Гениальный провидец», Ленин предсказал революцию 1917 года за двенадцать лет, в 1905 г., верно оценив необходимую аграрную программу. Ленин всегда был другом бедного крестьянства, тогда как эсеры прислуживали помещикам. Последнее утверждение наиболее важно в биографии, так как партия эсеров была единственной партией русского крестьянства[200]. Партия эсеров стремилась убить Ленина, но судьба отвела удар; выручило его и «железное сердце в железном организме».
Биография заканчивается прямым подлогом: описание покушения далеко от действительности. Когда раздался выстрел, рабочих охватила паника, но:
«Владимир Ильич крикнул им: „Товарищи, спокойствие! Это не важно, — держитесь организованно“».
Это свидетельствует о твердости ленинского духа, заключает автор:
«Для него неважно, что его убивают за интересы трудящихся, — важно, чтобы сами трудящиеся ни на минуту не прекращали организованной борьбы… Таков наш славный вождь, наш дорогой Владимир Ильич»[201].
Ленин быстро оправился после ранения и уже через две недели приступил к работе. Однако по Москве ходили упорные слухи о том, что на самом деле он умер, а тело его ночью вынесли их Кремля и тайно похоронили. Необходимо было показаться на публике, но доктора запретили Ленину выступать с речами в течение трех месяцев. В итоге Бонч-Бруевичу удалось заснять Ленина на кинопленку во дворе Кремля[202]. Первый документальный фильм о Ленине, «Прогулка Владимира Ильича по Кремлю», был показан на московских экранах осенью 1918 г.
С быстрым выздоровлением Ленина поток ленинианы схлынул: если верить Бонч-Бруевичу, то причиной тому был сам Ленин. В воспоминаниях он утверждает, что Ленина привели в ужас газетные публикации о нем после покушения: Ленин вызвал к себе своих друзей — Ольминского и Лепешинского (оба были редакторами) и направил их в сопровождении Бонч-Бруевича в редакции газет «Правда» и «Известия» с наказом редакторам «все спустить на тормозах». П. Н. Лепешинский, старый большевик и бывший народоволец, один из пылких почитателей Ленина по Женеве, шутливо заметил, что патриарх должен приобщить Ленина к лику святых[203]. Реакция Ленина вполне согласовалась с изначально присущим ему отношением к лести. Публичное низкопоклонство опасным образом подменяло собой подлинные доказательства преданности — трудолюбие, дисциплину, строгое исполнение директив из партийного центра. Помимо того, поскольку большевики до сих пор адресовали дифирамбы только ушедшим товарищам, расточаемые в печати похвалы могли заставить Ленина почувствовать, что его обращают в «безвредную икону», описанную им в книге «Государство и революция». Распоряжение Ленина было выполнено, и московская пресса, задававшая тон провинциям, приостановила систематическую публикацию панегириков вождю.
Однако начало культу Ленина было положено: процесс шел своим чередом, хотя в то время никто не взялся бы предсказать характер дальнейшего его развития. Покушение на жизнь Ленина породило новую риторическую формулу для выражения солидарности с большевистской политикой: непомерное возвеличивание личности вождя. Ее фразеология была самой разнородной. Одни образы были заимствованы из религии, другие восходили к фольклору, широко использовалась и военная терминология. Стиль этих дифирамбов отличался повышенной эмоциональностью. В целом язык пропаганды свидетельствовал о социальной и политической однородности его носителей, а также о богатстве и пестроте революционной риторики в тот ранний период, когда закладывались основы советской культуры. Должно было пройти не менее десяти лет, прежде чем была выработана устоявшаяся система стандартных риторических формул, эпитетов и клише. Культ Ленина сыграл большую роль в формировании советской культуры: появился официальный объект коммунистического поклонения, приравненный к святыне, что давало верхушке партии неограниченные права определять характер высказываний о вожде.
Превращение Ленина из объекта преклонения в культовую фигуру сопровождалось ужесточением контроля над допустимыми в печати эпитетами, уместными, по мнению партийных сановников, по отношению к вождю. Это произошло уже после его смерти и соответствовало установлению официального контроля над изображениями Ленина: в 1924 г. была образована специальная комиссия, в обязанности которой входило рассмотрение всех портретов и бюстов вождя на предмет их пригодности. Точно так же, как Ленин стремился сделать «Искру» проводником генеральной линии партии, так и создатели его культа закладывали фундамент будущего храма. Культ Ленина должен быть зримым сооружением, посвященным одному человеку, одной-единственной истине, одной идеологии: он призван был служить образцом для Коммунистической партии, пытавшейся унифицировать все сколько-нибудь значительные стороны общественной жизни. Культ Ленина был ранним проявлением этой попытки — и он же способствовал поставленной партией задаче.
Задолго до того, как сложился сам культ, вокруг имени Ленина возникло множество легенд. После его смерти разнообразные рассказы подлежали обработке и стандартизации с тем, чтобы они могли составить одно связное повествование (с приемлемыми вариациями). Все эти сказания собирались воедино так же, как «литература о Ленине»: бережно хранимые тексты сотрудники Института Ленина тщательно заносили в составляемые ими библиографические списки.
Вскоре после смерти Ленина, пока «еще не закрыта Ленина могила» (автор и не подозревал о том, что этого так и не произойдет), писательница Л. Сейфуллина поспешила занести на бумагу сказания о Ленине, которые, по ее утверждению, она слышала зимой 1918 г. в отдаленных деревнях близ Уральского хребта. Население края было пестрым: там жили крестьяне, казаки, мордва, башкиры, киргизы. В этой глухой провинции были представлены многие религиозные группы: православные, староверы, мусульмане, различные сектанты. Устное творчество этих людей не обнаруживало связи с российским государством. Рассказов о царе и его чиновниках не существовало, упоминалась только местная знать. Однако Сейфуллина настаивала на том, что имя Ленина затронуло народное воображение и всколыхнуло в народе сильные чувства. Сейфуллина «слышала старообрядцев и сектантов, вдохновенно кричавших целые страницы Библии, утверждавшие за Лениным число зверя, число шестьсот шестьдесят шесть, число антихристово». Эта характеристика приравнивала Ленина к царю: старообрядцы традиционно изображали династию Романовых как воплощение Антихриста. Они же использовали Библию для нападок на Ленина, но Сейфуллина говорит и о других, которые прибегали к Библии для зашиты Ленина, подобно одному члену партии: тот громко читал библейские тексты для доказательства священной справедливости ленинских политических актов. Сейфуллина утверждала, что уже тогда, при жизни Ленина, легенды о нем распространялись в традиционных фольклорных формах. Русские крестьяне слагают сказания лишь о тех, кому верят: значит, они поверили Ленину. «Этими сказками входил Ленин в душу к мужику»[204].
