Фильм «Выстрел в тумане» в числе первых представил вниманию зрителей новый образ культурного, образованного чекиста. В нем особенно подчеркивается, что офицеры КГБ — люди высокообразованные, сведущие в самых разных дисциплинах. Чекист Лагутин в одном из вариантов сценария — любитель поэзии[535], генерал КГБ — кандидат философских наук[536]. Культурный уровень Лагутина сближает его с Евдокимовым. Лагутин даже подает надежды как ученый[537], в одном эпизоде они вместе с Евдокимовым говорят об уравнениях[538].
В сущности образованность чекистов подчеркивается так старательно, что на одном собрании худсовета предлагалось даже приглушить этот акцент: «Мне кажется, мы преувеличили образованность… сотрудников КГБ — они просто слишком образованны, сведущи буквально во всех областях наук (генерал — кандидат философии). Это смущает. Это надо немного смягчить»[539].
Однако чаще об этом аспекте фильма отзывались с большой похвалой. Шитова, член съемочной группы, говоря об образе Лагутина, отмечала: «Так мало фильмов, в которых люди этой профессии изображаются такими воспитанными, спокойными, со своим собственным внутренним миром… Нам это удалось»[540].
Такой подход всячески одобряли и представители КГБ. Так, в декабре 1963 года Шмелев отмечал: «Как представитель особой аудитории, от имени которой я выступаю, не могу не поблагодарить вас сейчас, не дожидаясь выхода картины на экран. Образ чекиста не может не радовать. И образ генерала существенно вырос, стал более зрелым: этот человек стал более дисциплинированным, более внимательным, более активным и более убедительным. Он не лишен шероховатостей, но это не важно… Образ Лагутина стал привлекательнее. В этом человеке угадывается будущий ученый… Образы советских чекистов не могут не радовать советских зрителей. Они видят чекистов новой формации. Это люди, которые во имя своего народа самоотверженно выполняют свой партийный и государственный долг»[541].
Пырьев согласился, что представленный в картине образ чекиста зрителю понравится: «Очень хорошо, что Киселев и Лагутин — люди чистые, простые, возвышенные, современные, не сыщики»[542].
Если образы чекистов КГБ в целом устраивали, образ генерала вызвал серьезные нарекания. В октябре 1963 года «Мосфильм» так изложил недавние претензии консультантов от КГБ: «Консультанты резко и категорически не согласились с трактовкой образа генерала актером Ю. А. Шевкуненко. Они считают, что его манера вести себя и взаимоотношения с подчиненными не соответствуют нормам, принятым в такой среде и рабочей обстановке»[543].
В ответ на эти претензии сценаристы попытались смягчить образ генерала. Шевкуненко заменили на другого актера, Майорова, и все сцены в КГБ пересняли[544]. По нескольким версиям сценария можно проследить, как генерал становится все более общительным, по-отцовски заботливым и добрым.
Доброжелательность и мудрость генерала проявляются, в частности, в эпизоде, где он вмешивается в семейные проблемы Евдокимова, вызывая Марину на «беседу». Он принимает ее в гражданской одежде (в других сценах он в форме) и старается, чтобы она чувствовала себя спокойно. Между ними происходит довольно странный диалог, его стоит привести полностью.
«ГЕНЕРАЛ: Видите ли, Марина Александровна, когда речь заходит о муже и жене, то третий всегда лишний. Но в данном случае третий — это государство.
МАРИНА: Я не очень вас понимаю…
ГЕНЕРАЛ: Видите ли, Марина Александровна, в вашем муже личное тесно переплетается с государственным.
МАРИНА: А, это я понимаю. Вы имеете в виду, что Игорь работает в «почтовом ящике»? Ну, это я знаю.
ГЕНЕРАЛ: Да, но вы не знаете, что Игорь Матвеевич — наш выдающийся ученый.
МАРИНА: Игорь — выдающийся ученый?!
ГЕНЕРАЛ: Да. Он не раз награжден орденами, но он их не носит. Теперь, более двенадцати лет, его имя не появляется на страницах научных журналов. Правда, был случай — одну его работу напечатали и тем самым принесли некоторый урон интересам нашего государства.
МАРИНА: Какая же я глупая! А я-то думала, что Игорь торчит в Зареченске из-за лени. Вы знаете, я даже уговаривала его переехать на работу к моему брату в Москву.
ГЕНЕРАЛ (посмеиваясь): Ну вот поэтому мы и решили поговорить с вами.
МАРИНА: А почему он сам не рассказал мне об этом?
ГЕНЕРАЛ: Тайна, Марина Александровна, тайна. Иначе он обязательно бы вам рассказал. Ведь Игорь Матвеевич вас очень любит.
МАРИНА (улыбаясь): Я вижу, личные тайны Игорь хранит менее тщательно, чем государственные…
ГЕНЕРАЛ: Нет, нет, нет, он здесь совершенно ни при чем.
МАРИНА: А кто же тогда, Святой дух?
ГЕНЕРАЛ: Ну если товарищ Лагутин похож на Святого духа!»[545]
Марина покидает кабинет генерала с легким сердцем, и все супружеские проблемы с этого момента исчезают.
Слова генерала о роли государства как третьей стороны в браке Евдокимова, очевидно, должны были прозвучать беззаботно и комично, но в них можно разглядеть идеологический подтекст. Государство все еще занимало особое место в частной жизни советских граждан, но роль, которую оно должно было сыграть здесь, была благоприятной. В этой сцене чекисты не принуждают хранить государственную тайну, но действуют великодушно, помогая с высоты своей мудрости и опыта разрешать проблемы, с которыми ввиду необходимости конспирации сталкиваются простые смертные. Чекисты время от времени снисходят до мира обычных советских людей, чтобы устранить эти трудности и восстановить гармонию.
Лагутин и в других эпизодах выступает как своего рода ангел-хранитель, оберегающий Евдокимова, Марину и их любовь. В одной сцене, например, Марина страдает из-за того, что Евдокимов не в себе, как будто бы беспричинно. Лагутин действует как примиритель и говорит Марине, что ей не стоит обижаться, так как Евдокимов расстроен, поскольку его коллега погиб на работе в результате несчастного случая[546]. Значит, женам можно иногда раскрывать секреты в интересах семейного согласия — но только по усмотрению государства.
После ряда корректировок представители КГБ наконец согласились, что образ генерала улучшился и стал приемлемым, даже несмотря на некоторые «шероховатости»[547]. В окончательной оценке фильма, сделанной на киностудии в декабре 1963 года, такая критика повторяется: «К сожалению, образ генерала в исполнении актера Майорова несколько традиционен». Слово «традиционный» в данном случае используется как эвфемизм, под которым подразумевается «в духе сталинской эпохи»[548].
Профилактика и «борьба за советского человека»
Вмешательство КГБ было направлено также на приведение фильма в соответствие с новым контекстом профилактики, о котором мы упоминали в главе 2. В сентябре 1963 года, например, консультанты от КГБ потребовали изменить слово «допрос» на «беседу». Более того, они внесли ряд предложений о том, как ее следует вести: «В сцене, где Киселев встречается с девушкой, желательно придать их разговору характер беседы, а не допроса. В начале разговора, с нашей точки зрения, Киселев должен назвать девушку по имени-отчеству и представиться ей»[549].
Консультанты от КГБ также очень щепетильно относились к любым возможным намекам на жестокость чекистов, вследствие чего представлять действия чекистов на экране было особенно сложно. Например, на одном из собраний от КГБ поступили претензии к сцене, в которой офицер КГБ ловит шпиона с поличным и арестовывает его. «ОФИЦЕР КГБ (Шмелев): Мне кажется, следует обратить внимание на сцену ареста Мезенцева, где Киселев кладет руки на плечи Мезенцеву и говорит: "Пройдемте". Неужели такой большой творческий коллектив не может предложить какую-то замену этому эпизоду? Мы должны подумать, как это сделать. Меня как зрителя эта сцена беспокоит. Думаю, я буду не единственным. Это особый вопрос»[550].
Пырьев обратил внимание на абсурдность этой критики: «Предположим, я получил задание от КГБ арестовать гражданина… который, по сути, подвергается аресту по закону. Что же я должен ему говорить — как жизнь, старик?»
Шмелев не стал отвечать Пырьеву, а вместо этого еще раз отметил, что худсовет обязан найти более приемлемые варианты сцены ареста: «Борьба за советского человека обязывает нас рассмотреть этот вопрос еще раз. Эпизод может вызвать нежелательную реакцию. Мой долг — высказать сомнения, которые у меня возникают, а разрешить их — ваша задача»[551].
