Ведь именно он послужил прообразом Хлудова. Как шутили современники, генерал был явным любимчиком фортуны. В Белом движении, не говоря уже про большевиков, он удостоился сразу нескольких прозвищ: «Слащев-Крымский», «Слащев-вешатель» и даже «Генерал-предатель Крымский». Но белогвардейцы называли его просто, можно даже сказать, фамильярно – «генерал Яша». Прозвищем этим он необычайно гордился и даже иной раз сам себя так и представлял в докладах Главнокомандующему русской армией барону Врангелю. Надо сказать, что барон не забыл этого и уже в эмиграции в своих воспоминаниях так отозвался о Слащеве: «Неуравновешенный от природы, слабохарактерный, легко поддающийся самой низкопробной лести, плохо разбирающийся в людях, к тому же подверженный болезненному пристрастию к вину, он в атмосфере общего развала окончательно запутался».
За обтекаемой врангелевской формулировкой скрывается сущий пустяк: сотни смертных приговоров, подписанных лично Слащевым. Но до сих пор мало кому известно, что больше половины из числа казненных были вовсе не подпольщики-большевики, пленные комиссары или партизаны, а свои же белые офицеры, допустившие вандализм, мародерство, грабеж, дезертирство и трусость. То есть террор Слащева носил вовсе не классовый характер. Принципиальный был в этом смысле человек.
Генерал Я. А. Слащев. О нем тогда в народе гуляла поговорка «По России стоит дым – то Слащев спасает Крым»
Уголовщину в Крыму и в подчиненных ему частях Белой армии Слащев действительно выжигал каленым железом, не останавливаясь ни перед чем и не размышляя о последствиях особенно долго. Действие у него всегда опережало мысль. Хотя надо признать, что в некоторых случаях это было как раз неплохо. К примеру, в игорном доме Симферополя он лично арестовал трех офицеров, ограбивших еврея-ювелира, и тут же велел их повесить. Казнил солдата за украденного у крестьянина гуся. Не посчитался даже с полковничьими погонами и со словами «чин позорить нельзя» подписал смертный приговор одному офицеру. Хотя прекрасно знал, что тот из штаба Врангеля, и барон в восторге от подобного самоуправства точно не будет.
Однако перечить Якову Александровичу мало кто смел. Больше того, перед генералом неизменно трепетали и заискивали. Для этого были причины. Ведь именно он отстоял Крым в конце 1919 года при первом натиске красных. Уже тогда о его презрении к смерти и склонности к рисковому, даже показному авантюризму слагались легенды. А уж храбрость Слащева просто была притчей во языцех. Он семь раз был ранен в боях и всегда лично водил свой корпус в атаки.
Его бывшие сослуживцы уже в эмиграции вспоминали, как однажды Слащев отдал приказ юнкерам построиться в колонну, музыкантам велел играть марш и под ураганным артиллерийским огнем красных, с развернутым российским знаменем пошел в штыковую. Но одной только личной храбростью его военные дарования не ограничивались. Слащев был еще и талантливым стратегом. Не случайно уже тогда его операции против Красной армии тщательно изучались в штабах большевиков на самом высоком уровне. Однако постоянные скандалы с «тыловыми крысами» в генеральских мундирах, открытое третирование органов местного самоуправления в лице кадетов, эсеров и меньшевиков сильно подмочили и без того небезукоризненную репутацию Слащева.
Доставалось от «генерала Яши» и лидерам местной демократии, которые пытались протестовать против безостановочного террора. А уж любителям «веселой жизни» Слащев вообще спуску не давал. Чего стоят его приказы, расклеенные по всему Крыму: «Опечатать винные склады и магазины. Буду беспощадно карать. На всей территории запрещаю повсеместно азартную карточную игру. Содержателей всех притонов покараю не штрафами, а как прямых пособников большевизма. Пока берегитесь, а не послушаетесь – не упрекайте за преждевременную смерть».
Постепенно противостояние между ставкой Врангеля и непокорным Слащевым переросло в фазу откровенного противостояния. Все началось при обсуждении плана наступления белых армий.
Генерал сразу заявил: если поляки идут на красных с Запада, нам надо, пользуясь случаем, ударить с юга им навстречу. Однако барон Врангель посчитал иначе. Он предлагал все силы бросить на Донбасс, как и советовали союзники. В глубине души Петр Николаевич понимал, что вариант Слащева – единственно верный. Но и терять союзников он не хотел. И без того ситуация была крайне тяжелой.
Словесная перебранка закономерно переросла в открытое противостояние во время торжественной церемонии возвращения генерала Врангеля из Константинополя в Севастополь. Почетный караул, прочувствованные речи, бравурные марши. Памятные и, как потом выяснилось, последние торжества белой России на родной земле. Семьдесят генералов собрались во дворце командующего флотом в Севастополе на совет и проголосовали за генерала Врангеля на посту Главнокомандующего. Лишь один генерал Слащев демонстративно злобно сплюнул под ноги и уехал к себе в Джанкой. Только там он опомнился.
Послал Петру Николаевичу поздравление с избранием его на столь высокий пост и даже соблаговолил лично приехать командовать парадом войск. Врангель на всякий случай сделал ответный реверанс и присвоил Слащеву чин генерал-лейтенанта. Правда, своему окружению он тогда сказал: «Популярен, скотина, среди солдат!» Надо отметить, что и оппонент не остался в долгу. В своих воспоминаниях вскоре после тех событий он напишет: «Я играл роль мавра, который еще не сделал своего дела, и потому мой уход был преждевременным. Врангель не внушал жителям Крыма особого доверия как военачальник, так как принадлежал к беженцам. Да и внутреннее его управление никого не удовлетворяло».
Врангель, насколько было в его силах, старался выглядеть демократично – положение обязывало. Убежденный монархист, он никого не заставлял клясться в верности русскому престолу, на что, возможно, и намекал Слащев. Ведь Врангеля некоторые современники называли «последним рыцарем династии». А барон, наоборот, все делал для того, чтобы последний оплот контрреволюционного сопротивления выглядел презентабельно, в модном европейском духе. Действительно, ни одной белой армии не удалось в свое время установить в захваченных у большевиков областях хоть какое-то подобие демократии, даже отдаленное. Многие вожди и вовсе не утруждали себя такими попытками.
Крым остался единственным исключением, подтверждавшим общее правило. Слащев же открыто насмехался над усилиями Врангеля «демократизировать клочок российской земли в Крыму». Терпение барона иссякло. Он потребовал собрать доказательства, что генерал-лейтенант Яков Александрович Слащев переутомился и не может больше возглавлять корпус. Контрразведка сработала на редкость оперативно. Уже через несколько дней на стол главнокомандующего русской армией легла характеристика на генерала: «Опасен, явно сумасшедший. Способен на все: взорвать Крым, перейти на сторону Махно и даже большевиков…»
После поражения в Крыму вместе с остатками Белой армии Слащев со своей двадцатилетней женой Ниной Нечволодовой оказался на окраине Константинополя. Поселился он в хибарке, сколоченной из досок, фанеры и жести. Но отсутствие подобающего высокому чину быта его не смущало. Генерал стал выращивать овощи и торговать ими на рынках города. В редкие часы отдыха внимательно просматривал прессу. Его одинаково проклинали и красные, и белые, сторонились союзники. Верность сохранили лишь несколько офицеров штаба. А тут еще в руки к генералу попал текст соглашения Врангеля с Антантой. Слащев не счел для себя возможным промолчать. «Красные – мои враги, но они сделали главное – мое дело: возродили великую Россию! А как они ее назвали – мне на это плевать!» — заявил он. Это произвело эффект разорвавшейся бомбы.
Все знали, что Яков Александрович несдержан на язык и в запале способен оскорбить кого угодно, но чтобы признать большевизм! В одночасье померкли даже ставшие к тому моменту легендарными его характеристики окружения барона Врангеля – «тыловая слякоть», «паразиты морального сыпняка» и «трусливая штабная сволочь». От Слащева мгновенно отвернулась вся русская эмиграция, он был разжалован в рядовые. Но ему и дела до этого не было, поскольку и не собирался признавать приказ Врангеля и подчиняться ему.
Между тем высказывание Слащева очень скоро стало известно в Москве. Ответный ход сделал лично председатель ВЧК Феликс Дзержинский. На заседании Политбюро он потребовал включить в повестку дня вопрос о приглашении бывшего генерала Слащева на службу в Красную Армию. Мнения лидеров большевиков разделились. Против выступили Зиновьев, Бухарин и Рыков. А вот «за», что гораздо важнее, – Каменев, Сталин и Ворошилов. Их голоса значили много больше. Воздержавшийся был всего один – Ленин. В результате в ноябре 1921 года на итальянском пароходе «Жан» Слащев со своим окружением прибыл в Севастополь.
