Потому как, во-вторых, текст Сообщения ТАСС от 13 нюня 1941 г., тогда же, 13 нюня 1941 г., ровно в 18.00 по московскому времени был озвучен и передан в открытый эфир московским радио, в том числе и в первую очередь на заграницу[126].
Потому что, в-третьих, одновременно с передачей содержания Сообщения ТАСС от 13 июня 1941 г. во московскому радио, тогда же, примерно в указанное выше время, его текст был передан Молотовым германскому послу графу Шуленбургу![127] Но не только ему. В то же самое время посол СССР в Великобританни — И. Майский — вручил текст этого Сообщения премьер-министру У. Черчиллю[128].
Ради чего Сталин так торопился озвучить сообщение ТАСС именно 13 июня 1941 г. и выпустить его в открытый эфир московского радио аж вечером того же дня и одновременно вручить его текст германскому послу фон Шуленбургу и британскому премьер-министру Черчиллю, а вот массовую публикацию перенес на следующий день?
Вопрос этот потому непрост, что ответ на него сокрушает последний «заградительный вал» на пути к подлинной правде об этом Сообщении, которая настолько перевернет все насильственно вдолбленные в массовое сознание представления о непосредственном кануне войны, что… впрочем, все по порядку.
Читатели, очевидно, помнят, что еще в самом начале анализа истории с майским обменом посланиями между Сталиным и Гитлером было особо подчеркнуто, что, судя по всему, точнее, судя по одному действию Сталина ровно через месяц, как минимум, рукой самого фюрера в его послании была проставлена дата именно 13 мая.
Едва ли забыто читателями и то, как Гитлер сам же, лично выболтал в ответном послании Сталину реальное время нападения (подчеркиваю, что не следует путать с понятием «точная дата» нападения, о чем речь пойдет ниже).
Письменно ляпнув тогда, что-де речь идет всего об одном месяце и что с 15 — 20 июня он начнет отвод своих войск от границы, Гитлер полагал, что ему удалось обмануть и усыпить бдительность Сталина. Однако Гитлер и не заметил, как сам же попал в капкан.
Ровно через месяц, в 18.00 13 июня 1941 г., на виду у всего мира (скорее, на слуху у всею мира, потому как следует учесть передачи по радио) Сталин захлопнул этот капкан, а 14 июня, и также на виду всего мира, наглухо заколотил его. В капкане сидел агрессор — Гитлер!
Потому что самим фактом такого Сообщения ТАСС, тем более содержавшим аргументацию самого же фюрера, Сталин напомнил ему, но во всеуслышание, что месяц-то прошел, так что или действительно отводи войска, или же делай заявление на весь мир об отсутствии у руководства Германии каких-либо агрессивных намерений, а если есть какие-то проблемы, то вырази готовность к диалогу. Дело тут еще и в том, что к 13 июня 1941 г. Сталин располагал данными погранразведки о том, что гитлерюги назначили начало выдвижения своих войск на исходные для нападения позиции именно на 13 июня 1941 г.[129] Более того, как тогда же установили советские органы госбезопасности, едва только наш посол в Лондоне И. Майский передал 13 июня 1941 г. текст Сообщения ТАСС У. Черчиллю, как тут же из Лондона в британское посольство в Москве была направлена срочная телеграмма с приказанием немедленно приступить к эвакуации сотрудников британского посольства (находившийся в этот момент в Лондоне посол Криппс, например, срочной телеграммой приказал своей дочери немедленно выехать в Тегеран)[130]. Тем самым Сталин проверял подлинную достоверность информации об угрозе нападения Германии в самое ближайшее время.
Но не только эту цель преследовал Иосиф Виссарионович. Главное было в том, чтобы заранее припереть Адольфа к стенке как вероломного и подлого агрессора!
По сути дела, Сталин вновь, но на этот раз очень жестко загнал коричневого шакала в угол, поставив его перед абсолютно неразрешимой дилеммой:
1. Либо официально, во всеуслышание разделить изложенную в Сообщении ТАСС позицию, т. е. открыто от имени германского государства подтвердить высказанную в нем беспочвенность слухов о нападении, что для Гитлера означало:
а) либо отказ от Нападения или же, как минимум, перенос даты нападения на более поздний, а следовательно, и более выгодный для СССР в плане подготовки к отпору врагу срок;
б) либо, оставив уже назначенную дату нападения в силе (а Сталин, как увидим чуть ниже, по состоянию на 13 июня 1941 г. уже точно знал о 22 июня), расписаться в том, что в случае нападения после такого, официально выраженного согласия с содержанием Сообщения ТАСС, а по сути-то — заявления Правительства СССР, именно он, коричневый шакал, и есть самый что ни на есть вероломный и подлый агрессор;
2. Либо никак не реагировать, что, в свою очередь, означало бы:
а) что он, Гитлер, так или иначе понял, что же сделал Сталин, и
б) что своим умышленным молчанием, а по сути-то, откровенно красноречивым игнорированием совершенно отчетливо прозвучавшего приглашения к диалогу, он, Адольф Гитлер, также собственноручно расписывается, но уже в том, что и военное, и особенно политическое решения о нападении 22 июня на СССР приняты окончательно и бесповоротно, и более того, соответствующе подтверждены командующим группировками вторжения (дело в том, что в этот момент Сталин уже знал, что Гитлер издал и направил в войска директиву о назначении даты 22 июня датой нападения)!
Любой из этих вариантов выставлял Гитлера именно вероломным агрессором, который заслуживал не только всеобщего осуждения, но и самого сурового возмездия.
Для Сталина же, особенно второй вариант давал ответ на главный вопрос — о дате нападения, в котором из-за масштабных дезинформационных мероприятий советская разведка если и не «плавала», то, к сожалению до середины июня 1941 г. не могла с абсолютно необходимой уверенностью и убежденностью категорически утверждать достоверность той или иной даты. Как уже отмечалось раньше, в итоге их набралось едва ли не полтора десятка.
Но как только Сообщение ТАСС было еше опубликовано, то в прямом смысле на следующий же день, т. е. 14 июня, в сообщениях разведки отчетливо и категорически прозвучала дата 22 июня! Решение от12июня1941г. вначале продвижения глубинных дивизий округов в сторону границы, а еще более решение о подготовке и обнародовании знаменитого Сообщения ТАСС наряду с уже указанными выше причинами в колоссальной степени были обусловлены поступлением в Москву именно 12 июня сообщения одного из самых проверенных и доверенных агентов ГРУ — «Альты» (Ильзе Штебе) в котором со ссылкой на находившегося у нее на связи блестяще информированного и всегда сообщавшего достоверную информацию агента ГРУ «Арийца» (Рудольф фон Шелия) указывался вероятный срок нападения 15 — 20 июня (об этом сообщении «Альты» см. в кн.: Лота В. «Альта против «Барбароссы». М., 2004. С. 309), что совпадало с выболтанным лично Гитлером сроком.
Сохраняя элементарную объективность, невозможно не признать, что у Гитлера почему-то хватило если и не ума, то по крайней мере интуиции сообразить, что же сделал Сталин, однако, к глубокому прискорбию, выходит, что у многих наших историков, мемуаристов и исследователей и по сию пору изрядные трудности на сей cчeт…
Ведь если, например, вернуться к истории с посланиями, особенно в т. ч. и в варианте Жуков/Безыменский, чему выше было посвящено немало страниц, то с большим сожалением придется констатировать, что даже в рамках умышленно сотворенного мифа о том, что вся эта история произошла якобы в июне, из поля зрения и маршала, и элитного мастера исторических расследований напрочь упорхнуло то обстоятельство, что, подчеркиваю это вновь, даже в рамках этого мифа совершенно очевидно, что Сталин тем самым проводил крупномасштабную разведывательно-политическую блиц-операцию стратегического характерна! Именно поэтому-то в тексте Сообщения и была воспроизведена аргументация самого Гитлера, о чем едва ли не с возмущенным придыханием поведал то ли сам Жуков, mo ли Безыменский, но от имени Жукова. А чего тут было возмущаться если принцип «бить врага его же оружием» известен с библейских времен, а у Сталина он был одним из главных в его искусстве политического поединка?
Не случайно уже 15 июня 1941 г. в дневнике колченогого министра пропаганды Й. Геббельса появилась очень красноречивая запись: «Опровержение ТАСС оказалось более сильным, чем можно было предположить по первым сообщениям. Очевидно, Ствлин хочет с помощью подчеркнуто дружественного тона и утверждений, что ничего не происходит, снять с себя всевозможные поводы для обвинений в развязывания войны»[131]. Геббельс понял, а наши — нy никак!?
Как, очевидно, и ожидал Сталин, Гитлер избрал второй вариант — никакой официальной реакции Берлина не последовало. В тоже время через специально подставленного советской разведке дипломатической разведкой Риббентропа и гестапо агента «Петер» (у нас числился под псевдонимом «Лицеист») до сведения советского посольства в Берлине было доведено, что-де Сообщение ТАСС не произвело на немецкое руководство «никакого впечатления и что оно вообще не понимает, чего Москва хотела добиться этим сообщением[132].
