Я проснулась. Чеберяк мне говорит: чего ты проснулась, спи. Я говорю ей: мне представилось, что кто-то стоит. А она опять говорит: спи. Не знаю, кто стоял, но возле гардеробного шкафа было что-то, я не знаю что, но когда толкнула ногой, то мне показалось, что что-то стоит. Чеберяк опять мне говорит: не обращай внимания, спи. Я уснула. Она меня утром разбудила, сказав: иди чай пить, скоро придет муж со службы. Я встала, мы пили чай, напилась чаю. <…>
П р о к. У нее одна кровать?
С в и д. Да, одна.
П р о к. Так что вы легли вместе?
С в и д. Да.
П р о к. Вы лежите на постели и ногой, с которой сняли ботинок, вы попадаете на что-то плотное, так? На что вы попадаете?
С в и д. Не могу объяснить, не могу описать этого ощущения.
П р о к. Ощущение было чего-то страшного, ужасного?
С в и д. Да, да.
П р о к. Что же вы почувствовали: руку, ногу, человеческое тело? В чем же ужас заключался? Что ж тут ужасного, если вы дотронулись до твердого предмета? Вы, может быть, слышали о том, что убийство было?
С в и д. Нет, я об этом не слышала.
П р о к. Что же ощущение у вас было такое, что вы ногой попадаете на труп? Что же, это и вселило в вас такой панический страх?
С в и д. Я испугалась и проснулась. [Oтчет 1: 607–609]
Часть II
Дело против Бейлиса
Документ 21. Видный психиатр поддерживает обвинение в ритуальном убийстве
Известный психиатр И. А. Сикорский был привлечен обвинением в качестве эксперта. В мае 1911 года, во время первоначального расследования убийства Андрея, Сикорский заявил, что убийство имеет все черты ритуального, и намекнул, что преступление совершено евреями. При составлении второго обвинительного акта (1913) власти опирались на его заключение.
…Относительно указаний на принадлежность убийц к той или другой профессии и народности профессор Сикорский, исходя из соображений исторического и антропологического характера, считает убийство Ющинского, по его основным и последовательным признакам – медленному обескровлению, мучительству и затем умерщвлению жертвы, – типичным в ряду подобных убийств, время от времени повторяющихся как в России, так и в других государствах. Психологической основой типа такого рода убийств является, по мнению профессора Сикорского, «расовое мщение и вендетта сынов Иакова» к субъектам другой расы, причем типическое сходство в проявлении этого мщения во всех странах объясняется тем, что «народность, поставляющая это злодеяние, будучи вкраплена среди других народностей, вносит в них с собою и черты своей расовой психологии». Преступления, подобные убийству Ющинского, говорит далее профессор Сикорский, не могут быть полностью объяснены только расовой мстительностью. С этой точки зрения представляется понятным причинение мучений и лишение жизни, но факт избрания жертвой детей и вообще субъектов юных, а также обескровление убиваемых, по мнению профессора Сикорского, вытекают из других оснований, которые, быть может, имеют для убийц значение религиозного акта. [Oтчет 1: 31]
Документ 22. Арон Бейлис подает прошение, касающееся брата
Менделю Бейлису после ареста не разрешалось ни с кем видеться, а также советоваться с адвокатами. Лишь после вручения обвинительного акта в январе 1912 года Бейлис впервые встретился с адвокатами, согласившимися выступить в качестве его защитников. В письме, датированном декабрем 1911 года, Арон Бейлис просил представителей властей выяснить, получил ли его брат Мендель два письма, отправленные в ноябре.
8 дек. 1911
ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ
Господину Прокурору Киевского Окружного Суда.
Арона Тевелева Бейлиса, жительствующего на Никольской
Слободке, по Троицкой улице, в доме № 406.
Прошение
Уже пятый месяц сидит в тюрьме брат мой, Мендель Бейлис. Отрезанный от всего мира, от родных и близких, он не знает по своей малограмотности и простоте о всех тех правах, которые законами предоставлены лицам, находящимся под следствием. Возможно, что он не отдает себе даже точного отчета в том, в чем он обвиняется.
Свидания с братом ни мне, ни кому-либо другому из родных или близких брата не разрешаются. Движимый естественным желанием сообщить моему несчастному брату о том, что он имеет право подачи жалоб на действия г-на следователя, а также может просить о вызове свидетелей и экспертов в опровержение обвинения, я изложил в моих двух к нему письмах, адресованных в киевскую тюрьму, все то, что по совету сведущих людей надлежит ему сделать. В письме от 11-го ноября я советовал брату обратиться в Окружной суд с жалобой на г-на следователя относительно привлечения его к следствию и содержания под стражей и с просьбой о прекращении дела ввиду его невиновности.
В письме от 17-го ноября я сообщил брату форму прошения о допросе в качестве сведущего лица петербургского профессора востоковедения Коковцева по вопросу о так называемых ритуальных убийствах. Я предложил также брату в том же прошении ходатайствовать о том, чтобы г-н следователь запросил заключения Медицинского совета в Петербурге, как высшего в стране медицинского учреждения, о характере ран, обнаруженных на трупе Андрея Ющинского.
Насколько мне известно, до сего дня от брата в Окружной суд никакой жалобы, ни прошения, не поступало. От брата я также не получил пока никакого ответа на мои письма.
Остается предположить одно из двух: или мой брат не уяснил себе того, о чем я ему писал, или же, что всего вероятнее, мои письма где-то задержались и не дошли по назначению…
Ввиду изложенного почтительнейше прошу Ваше Превосходительство, во имя закона и сожаления к моему беспомощному брату, принять зависящие меры к выяснению того, дошли ли мои письма к брату по назначению. Вместе с тем ходатайствую о разрешении мне свидания с братом в присутствии должностных лиц, каковое явится гарантией того, что беседа моя с братом ограничится сообщением ему дозволенных законом способов защиты против возведенного на него обвинения. Арон Бейлис.
(ДАКО. Ф. 183. Оп. 5. Д. 4. Л. 121‒121 об. Коллекция микрофильмов «Материалы по делу Бейлиса», © East View Information Services.)
Документ 23. Бейлис описывает свое пребывание в тюрьме
В 1926 году вышел английский перевод воспоминаний Бейлиса.
В них он говорит о физических неудобствах и моральных страданиях, перенесенных им в тюрьме.
В январе 1912 года меня вызвали в окружной суд, чтобы вручить обвинительный вердикт. Радости моей не было пределов. Что бы ни случилось, я был рад знать, где я нахожусь, знать
