<…> Советники и приближенные митрополита были силой выведены, и затем их, водя по всем улицам, мучили и хлестали железными хлыстами, и он приказал испробовать на невинных людях все мучительства, какие он только мог придумать; он приказал содрать с них живых кожу, вырезывать ремни из кожи, и ничто не было им пропущено из того, что когда-либо испробовала тирания. Наконец, для того, чтобы люди его имели повод к злодействам против митрополита, вызвал он ложных свидетелей против митрополита, которые показывали, что он ведет неподобающую порочную жизнь. Потом опять он вызывал представителей всех духовных и светских чинов и потребовал, чтобы они отрешили от сана порочного митрополита и привлекли его к публичному суду и приговорили бы к смерти. Вследствие этого явился митрополит к великому князю и сказал: «Царь и великий князь, ты думаешь, что я боюсь тебя или смерти за мое правое дело. Я с 53 лет жил доныне, а мне теперь 79 лет, в святом месте, в христианской общине в Соловецком монастыре честно, правильно, справедливо, так что меня нельзя упрекнуть нив одном пороке; и я хочу также окончить мою жизнь и отдать добровольно и с радостью свою душу Богу, который тебя и меня будет судить, и хочу скорее оставить после себя такую память, что я умер невинным мучеником, чем чтобы мне говорили, что я, как митрополит, жил при тирании и всяческой несправедливости. Впрочем, делай, что хочешь. Тут лежат мой посох, шапка и мантия, и вот я приказываю вам, епископам, архиереям, игуменам и всем духовным отцам, пасите ваше стадо и заботьтесь о том, чтобы вы могли дать обо всем ответ перед Богом и бойтесь больше всего Того, Кто может отнять вашу душу, а не бренное тело. Себя и свою душу предаю я руце Божьей».
С этими словами он направился к двери, чтобы выйти. Так как великий князь не желал такого благородного прощания и ему не понравилось то, что митрополит сам сложил с себя с таким лукавством и проворством свое облачение, объявил он коварно духовным чинам, что он не желает, чтобы митрополит так быстро уехал, и он не будет судить его прежде, чем обдумает все хорошенько; поэтому митрополит должен вновь одеть свое облачение, и он решил послушать в великий праздник, вдень св. Михаила, его богослужение. Так как митрополит склонился на сильные убеждения духовных чинов и решил служить последнюю службу и потом сложить с себя сан, вновь одел он свое облачение для свершения службы. Когда великий князь узнал это, приказал он Малюте и другим убийцам, как только митрополит захочет взойти на алтарь, подойти к нему, сорвать у него силой шапку с головы и все принадлежности его сана и бить его по лицу этими же предметами и оставить его в церкви нагим. Так это все и случилось. Затем приказал великий князь взять его, положить на деревянные сани и затем заключить в монастырь. Через несколько дней он вздумал убить его и сжечь, но духовенство упросило великого князя даровать ему жизнь и выдавать ему ежедневно 4 алтына, что составит приблизительно 10 литовских грошей. И его послали в монастырь в Тверь, где он прожил со дня св. Михаила до февраля следующего года. <…>
Вскоре после этого произошло большое злодеяние в одном городке, называемом Торжок. В ярмарочный день некоторые из опричников или избранных совершили убийства и грабежи на большой дороге над бедными людьми; они напали на них на рыночной площади, забрали их добро.
Когда до великого князя дошло, что из такого множества (опричников) один или двое были убиты и ранены, приказал он немедленно схватить всех жителей, совершенно невинных, ничего не знавших об этом происшествии, числом свыше 200, мучить их безжалостно и бросить в воду; город был так опустошен, что от него ничего не осталось. Тоже самое случилось в другом городке, в Коломне.
После совершения всего этого обдумывал он долгое время, как бы ему уничтожить по закону и хитростью брата со стороны отца, князя Владимира Андреевича, стоявшего ему поперек дороги… <…> Когда великий князь имел свой лагерь в Александровской слободе, а князь Владимир в [Нижнем] Новгороде, которые находятся на расстоянии 84 немецких миль друг от друга, отправились повара великого князя согласно его плану в это место за рыбой для него, где она водилась в изобилии. Когда повара ездили по очереди несколько раз за рыбой для великого князя, и благоприятное время наконец подошло, то один из поваров взял ядовитый порошок и показал тайно Федору Нуне, будто бы Владимир дал ему, когда он ездил в Нижний Новгород за рыбой, этот порошок и 50 рублей с тем, чтобы он тайно примешал его к пище великого князя. Конечно, Федор Нуна был в заговоре и передал все великому князю. Повар был взят для вида к допросу. Порошок был признан ядом, и повара предали пытке, но так, что он не испытывал боли. К этому делу были привлечены ближайшие льстецы, прихлебатели и палачи в качестве свидетелей, и все дело держалось в тайне, пока все не было приготовлено и выполнено согласно их желанию, и добрый, благочестивый князь, который ничего не знал о своем несчастий и близкой смерти, не был осужден. Великий князь написал ему, что, так как он имеет определенные сведения о намерении турок напасть, должен князь Владимир явиться к нему и, так как великий князь желает поговорить с ним, пусть направит он свой путь в Александровскую слободу; в Москатине, который отстоит в полумиле от слободы, ему будет приготовлен лагерь. Произошло так, как было приказано. Добрый князь, узнав это, выполнил все больше с радостью, чем с тяжелыми мыслями, ибо он не знал ничего дурного за собой и отправился вместе с супругой, двумя дочерьми-невестами и двумя молодыми сыновьями и со всеми бывшими при нем женщинами и челядинцами и прибыл в описанное место. Когда князь прибыл туда и это стало известно великому князю, велел он сказать ему, что вызывает его к себе рано утром на следующий день. Когда ночь прошла, рано утром великий князь вместе с несколькими тысячами людей оделся и вооружился, как будто бы он выступал против врага, велел напасть на то место, где был лагерь благочестивого князя, окружить его с шумом литавр и труб.
Когда князь Владимир сам явился и остановился в соседнем доме, были посланы Василий Грязной с Малютой Скуратовым сказать ему, что великий князь считает его не братом, но врагом, ибо может доказать, что он покушался не только на его жизнь, но и на правление, как доказал это сам князь Владимир тем, что подкупил повара, дал ему яд и приказал погубить великого князя. Тотчас же был вызван повар, которого добрый князь никогда, быть может, и в глаза не видел, и хотя все дело было совершенно чуждо доброму князю, он скоро заметил, что все это подставное; тем не менее стал он доказывать жене и плачущим детям свою невинность. Но ничто, даже если бы ангел явился с неба, не помогло бы ему. <…> Великий князь объявил, что, так как Старицкий покушался на его власть и жизнь и приготовил для него еду и питье с ядом, должен он сам выпить то питье, которое хотел дать великому князю, и тотчас же велел позвать благочестивого князя с женой и детьми и передать кубок прежде всего князю. Последний отклонил его и сказал жене: «Я должен, к сожалению, умереть, но не хочу все же убить сам себя». На это жена его отвечала: «Милый, ты должен принять смерть и выпить яд, и это делаешь ты не по своей воле, но убивает тебя своей рукой тот, кто дает его тебе пить, и убивает и душит тебя царь, а не какой-нибудь палач, и Бог, справедливый судья, взыщет с него твою невинную кровь в день Страшного суда». Поэтому князь взял кубок, предал свою душу руце Божьей и выпил яд; князю сразу стало очень плохо, и через четверть часа он отдал душу Богу. Вслед за тем то же самое сделали его жена и четверо детей, которые все отдали свои души Богу на глазах у тирана и покончили с этим миром. Затем великий князь приказал привести к себе многих знатных женщин и других лиц женского пола и сказал им: они видят, как он наказывает своих изменников, и, хотя они все также достойны смерти, но если они попросят милости, он им ее окажет. Когда они увидели раздирающее душу зрелище, которое представлял их господин, <…> они воскликнули в один голос: «Ты, кровожадный убийца нашего благочестивого, невинного господина, мы не желаем твоей милости, и гораздо лучше жить у Господа Бога на небе и кричать о тебе вплоть до дня Страшного суда, чем оставаться под твоей тиранской властью, поэтому делай, что хочешь». Видно, Бог захотел обличить его злобу и тиранство через слабое существо женщин; он, как и все тираны, не задумался о своих злодействах и злобе и о наказании на Божьем суде, но, как будто желая увеличить меру своей кары в день Страшного суда, еще более разгневался своим кровожадным сердцем и велел вывести их нагими и заставил бегать в присутствии других людей. Сперва их для постыдного зрелища травили собаками, как зайцев, а затем они были застрелены и растерзаны ужасным образом и их оставили лежать непогребенными под открытым небом, птицам и зверям на съедение.
